Немецкая романтическая повесть. Том II - Ахим Арним

Комендант после продолжительного молчания отвечал, что предложение графа, если оно — в чем он не сомневается — серьезно, чрезвычайно лестно для него. Однако дочь его после смерти своего супруга, маркиза О., решила не вступать вторично в брак. Но так как граф еще недавно оказал ей такую огромную услугу, то возможно, что решение ее изменится в желательном для графа смысле; поэтому он от ее имени просит дать ей некоторое время на спокойное размышление. Граф стал уверять, что хотя этот милостивый ответ и удовлетворяет всем его надеждам, что при других обстоятельствах он бы его вполне осчастливил и он сознает всю неуместность того, что не довольствуется им, но что тем не менее известные обстоятельства, изложить которые он не имеет возможности, вынуждают его просить о более определенном ответе, который является для него крайне желательным; что лошади, которые должны его отвезти в Неаполь, уже впряжены в его карету и что он убедительно просит, если в этом доме что-либо говорит в его пользу, — при этом он взглянул на маркизу, — не дать ему уехать без благосклонного ответа.

Полковник, несколько смущенный таким выступлением, ответил, что признательность к нему, испытываемая маркизой, хотя и дает ему право рассчитывать на многое, однако — до известного предела; она не предпримет шага, от которого зависит счастье всей ее жизни, без надлежащего благоразумия. Необходимо, чтобы его дочь, раньше чем дать окончательный ответ, имела счастье ближе с ним познакомиться. Поэтому он приглашает графа, по окончании его командировки, вернуться в М. и погостить некоторое время в его доме. Если после этого у маркизы появится надежда, что граф может составить ее счастье, то и он в таком случае с радостью услышит, что она дала ему окончательный ответ на его предложение.

Граф, покраснев, отвечал, что всю дорогу он предсказывал такую судьбу пламенным желаниям своего сердца; что тем не менее это повергает его в глубочайшую скорбь; что при той невыгодной роли, которую он в настоящее время вынужден играть, ему безусловно представляется желательным, чтобы с ним ближе полакомились; что за свою репутацию, — если только эта крайне сомнительная принадлежность человека заслуживает внимания, — он может поручиться; что единственный недостойный поступок, который он в своей жизни совершил, никому неведом и в настоящее время он приступил к искуплению его; что он вполне честный и порядочный человек и просит верить, что это его утверждение безусловно соответствует истине.

Комендант с улыбкой, но без малейшей иронии, отвечал, что он готов обеими руками подписаться под всем им сказанным. До сих пор ему не приходилось встречать молодого человека, который в такое короткое время проявил бы столько превосходных черт своего характера. Он почти уверен, что непродолжительное размышление рассеет последние имеющиеся сомнения; однако, пока он не переговорит со своим семейством и не снесется с семейством графа, другого ответа, кроме данного им, последовать не может. На это граф отвечал, что родителей у него нет и что он совершенно самостоятелен. Дядя его — генерал К., за согласие которого он ручается. К этому он добавил, что у него значительное состояние и что он готов сделать Италию своим отечеством.

Комендант с любезным поклоном вновь высказал ему свою волю, прося его не возвращаться к этому предмету до окончания его путешествия. Граф после непродолжительного молчания, во время которого у него наблюдались все признаки глубочайшего волнения, сказал, обратившись к матери маркизы, что он сделал все от него зависящее, дабы избежать этой командировки, что шаги, предпринятые им с этой целью перед главнокомандующим и перед дядей, генералом К., были самые решительные, какие только можно было сделать, но что последние надеялись, что это путешествие рассеет ту меланхолию, которая якобы оставалась от его болезни; между тем он, именно благодаря этому, чувствует себя глубоко несчастным.

Семья недоумевала, что ответить на эти слова. Граф потер лоб рукой и продолжал, что если есть какая-нибудь надежда, что это приблизит его к исполнению его желания, он мог бы отложить свой отъезд на день, а может быть, и больше, чтобы сделать еще попытку. При этом он поочереди взглянул на коменданта, на его жену и на маркизу. Комендант с неудовольствием опустил глаза и ничего ему не ответил. Полковница сказала: «Поезжайте, поезжайте, граф, съездите в Неаполь; по возвращении подарите нас на некоторое время своим присутствием, и все устроится наилучшим образом».

Граф с минуту сидел и, казалось, раздумывал, что ему предпринять. Затем, поднявшись и отодвигая стул, сказал: так как он видит, что надежда, с которой он вошел в этот дом, оказалась преждевременной и они настаивают на более близком знакомстве, что, впрочем, он не может не одобрить, то он отошлет порученные ему депеши в главную квартиру в Ц. для отправки их с другим курьером и с благодарностью примет любезное предложение погостить несколько недель в этом доме. Сказав это, он еще промедлил несколько мгновений со стулом в руке, стоя у стены и глядя на коменданта. Комендант сказал ему, что его крайне огорчило бы, если бы страсть, которой он, видимо, воспылал к его дочери, сделалась причиной серьезных неприятностей для него; что, однако, он сам должен знать, как ему поступить, а потому не соблаговолит ли он, отослав депеши, занять предназначенные для него комнаты. При этих словах граф видимо побледнел, почтительно поцеловал руку у матери, поклонился остальным и удалился.

Когда он вышел из комнаты, все семейство находилось в полном недоумении, не зная, как объяснить это явление. Мать высказала мнение, что ей представляется невозможным, чтобы граф решился отослать в Ц. депеши, с которыми он был послан в Неаполь, только потому, что ему при проезде через М. не удалось в пятиминутном разговоре добиться от почти незнакомой ему дамы согласия на брак. Лесничий заметил, что за столь легкомысленный поступок ему грозит не менее как заключение в крепости. «Да, и увольнение со службы», — добавил комендант. «Впрочем, эта опасность не грозит, — продолжал он, — это лишь холостой выстрел в бурю: раньше чем отослать депеши, он, верно, одумается». Мать, узнав о том, что грозит графу, высказала свое живейшее опасение, что он отошлет все же депеши. Его бурное, направленное к одной цели волеустремление, полагала она, может как раз увлечь его на этот поступок. Она убедительно просила лесничего немедленно последовать за ним и отговорить его от угрожающего бедою шага. Последний возразил, что это приведет как раз к противоположному результату и лишь усилит в нем надежду одержать победу при помощи военной хитрости. Маркиза была того же мнения, хотя уверяла, что без его вмешательства отсылка депеш произойдет непременно и что он скорее предпочтет навлечь на себя беду, чем обнаружить свою слабость. Все сошлись на том, что поведение его было чрезвычайно странное и что, видимо, он привык завоевывать дамские сердца приступом, как крепости. В эту минуту комендант заметил запряженную карету графа у подъезда. Он подозвал семью к окну и с удивлением спросил у вошедшего в это время слуги, находится ли граф все еще в доме. Слуга отвечал, что граф с адъютантом находится в лакейской, где он пишет письма и запечатывает пакеты. Комендант, скрыв свое беспокойство, поспешил с лесничим вниз и, застав графа за работой у неудобного для писания стола, спросил его, не хочет ли он перейти в свою комнату и вообще не прикажет ли он чего-нибудь. Граф, продолжая поспешно писать, отвечал, что он покорно благодарит, но что он покончил со своими делами; запечатывая письмо, спросил еще, который час, и, передав адъютанту весь портфель, пожелал ему счастливого пути. Комендант, не веря своим глазам и видя, что адъютант выходит из дома, сказал: «Граф, если вы не имеете на то крайне важных оснований…» — «В высшей степени веские!» — прервал его граф; проводил адъютанта до кареты и отворил дверцу. — «В таком случае, — продолжал комендант, — я бы по крайней мере депеши…» — «Это невозможно!» — ответил граф, подсаживая адъютанта в карету. — «Депеши без меня не имеют никакого значения в Неаполе. Я и об этом подумал. Трогай!» — «А письма вашего дядюшки?» спросил адъютант, высовываясь из окна кареты. — «Застанут меня в М.», — отвечал граф. — «Пошел!» — крикнул адъютант, и карета укатила.

Затем граф, обратившись к коменданту, спросил его, не будет ли он настолько любезен распорядиться, чтобы ему отвели предназначенные для него комнаты. Смущенный комендант поспешил ответить, что он сам почтет за честь провести его; он крикнул своим и графским людям, чтобы несли его вещи, и провел его в комнаты, предназначенные для гостей; здесь он оставил его, сухо ему поклонившись. Граф переоделся, вышел из дома, чтобы представиться местному губернатору, и весь день не показывался, вернувшись домой лишь незадолго перед ужином.