Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - Константин Радов

— Кто в силах помешать?!

— Тот, кто по справедливости должен именоваться Темнейшим. Кого чужая слава уязвляет больней турецкого ятагана. Чей страх вскормлен тайным сознанием собственного недостоинства. Кому в победоносных генералах мерещатся соперники. Уверяю тебя, князь постарается завершить сию войну как можно скорее хотя бы затем, чтоб не усиливать наши с тобой позиции внутри страны. Сам же он бросить Петербург и возглавить армию не может.

Предчувствие не обмануло. Действительно, почти в один день с донесением Румянцева о взятии Темрюка и разорении Блудиловского городка, логова изменных казаков, добралось до Азова высочайшее повеление остановить действия против турок, а в отношении татар и ногаев, буде нападут, ограничиваться обороной. Неплюев в Константинополе начал трактовать о вечном мире. Было до смерти обидно, что верная надежда разгромить наследственных врагов, моих и России, не исполнилась.

И вновь нашей слабостью оказалась государственная экономия! Разница с эпохой Прутского похода, вообще говоря, наличествовала: в начале войны хлеб в губернии был. Однако запасы растаяли быстро. Кто хлеборобствует-то? Казаки, однодворцы, ландмилицкие солдаты… Пашня со службой не дружит: у земледельцев воинского чина хлебные избытки накапливаются только в мирное время. Прошлый год посевы почти уполовинились. Простых мужиков мало: Азовская губерния пространна и плодородна, но слабо населена. С семидесяти тысяч ревизских душ (за вычетом приписанных к Адмиралтейству и заводам) содержатся два пехотных полка и один драгунский. Остальные войска принуждены ждать ассигнований из Петербурга, а всем известно, что отосланные в столицу подати словно в дыру проваливаются. Народ здесь, на юге, особый: бесплатно провиант не возьмешь! Будешь отнимать — спрячут, начнешь упорствовать — взбунтуются, справишься с бунтом — разбегутся. Короче говоря, опять всё упирается в деньги. Причем рассчитывать можно лишь на местные средства.

Очевидно, что единственное спасение — умножать неокладные доходы, и быстро! Казенные промыслы и экспортная торговля — вот пара коней, способных вытащить мою провиантскую фуру из болота нищеты. Богородицкое стекло, киевские зеркала, железные товары, соленая рыба… Есть, что предложить восточным народам за кожи и шерсть. Хотелось бы не только восточным — но в Заднепровье, Волынь и Подолию наш товар плохо идет. Там царят бердичевские евреи, прочно связанные в коммерции с Данцигом, а через него — с Амстердамом. Голландскими купцами сия торговля кредитуется на миллионы. Мы давать кредитов не можем, и потому остаемся зрителями.

— Матвей Христофорович, ты ведь дружен с Толстым? — Спросил я однажды Змаевича при удобной оказии. — Помоги с ним поладить.

Адмирал поперхнулся, взглянул удивленно, с плохо скрытым недоумением. Он хорошо знал, сколь тяжела взаимная неприязнь между мною и старым дипломатом. Пришлось пояснить:

— Есть важное дело, требующее связей в Константинополе. Кстати, твое участие тоже весьма желательно. Что до симпатий или антипатий — нам с Петром Андреичем не детей крестить.

— Какое дело, Александр Иванович: государственное или коммерческое?

— То и другое вместе. Мы сможем содержать в здешних краях значительное войско или достроить новый порт лишь при одном условии: ежели сами турки нам помогут.

— Ты о контрибуции? Не почитаю сие возможным. Неплюев…

— Нет. О другом. Прости, что перебил. Так вот, Неплюев пишет, что открытие для русских купцов Очакова или Кафы турки еще согласны обсуждать, хотя и требуют взамен несоразмерных уступок; но о Трапезунте даже слышать не хотят. Уж не поминаю проливы: плавание сквозь них дозволено только подданным султана.

— И чем Толстой поможет? Он тоже вел негоциации о вольном мореплавании, да не преуспел. Сие никому не под силу.

— Если редут не взять лобовой атакой, почему не попробовать обойти? Разве у султана нет подданных, готовых задешево продать свое имя? Или среди рагузинцев найдем, они вроде приравнены к туркам по размеру пошлин? Я готов платить нескольким бездельникам за представительство. А капиталы будут мои. Точнее, наши: хотел бы видеть компаньонами тебя, Савву Лукича, Петра Андреича. У Неплюева денег нет — значит, иначе заинтересуем. Демидовых в долю — обязательно! Акинфий получил дозволение на отпуск железа в Персию; пускай теперь о Турции похлопочет!

— Что оружием из русского железа станут наших же солдат убивать, тебя не смущает?

— Ошибочная логика, дорогой адмирал. Турки могут сами наделать железа, сколько им требуется; могут купить немецкое, шведское, испанское… Да хоть бы и наше — через англичан! Преимущество прямых поставок в дешевизне. Влезши к ним со своим металлом, мы подорвем и задушим низкими ценами их собственные промыслы; подумай-ка, в случае новой войны и прекращения торговли что произойдет?

— Да! Пожалуй, ты прав! Только у торговли на Востоке свои особенности: не зная оных, окажешься без товара, без денег и в тюрьме. И никакой суд не поможет!

— Мне ведомо, что такое бакшиш. О желательности иметь под рукой людей, способных отрезать голову недобросовестному партнеру, тоже догадываюсь. В этом ничего хитрого нет. Просто моим приказчикам на первое время понадобится помощь, дабы разобраться в местных обстоятельствах. Таковая торговля прибыточна будет и нам, и казне, которая получит свою выгоду через пошлины, откуп или участие. Армия и флот обретут добавочное финансирование помимо Петербурга, освободив платежные силы государства от тяжкого бремени…

Дальнейший разговор пошел в практическом плане: убеждать собеседника более не требовалось. Он явно увлекся идеей снимать две шкурки с одного барашка, ибо известная доля ассигнований на флот находила упокоение в карманах адмирала и его подчиненных. Зная о том достоверно с прошлого года, я не считал себя обязанным вступить в бой с казнокрадством. Во-первых, сия война имеет смысл только в своем ведомстве и в пределах служебной досягаемости. Иначе ни на какое другое дело не останется времени и сил. Во-вторых, Змаевич хищничал умеренно, а сражался весьма неплохо: потери, в общем, окупались. Ну, и в конце концов, полезно иметь ниточку к человеку, за которую в крайней нужде можешь подергать.

К Неплюеву под видом курьера отправился Марко Бастиани, вернувшийся в мою службу с вольных хлебов. Вернувшийся очень кстати: русский негоциант на Босфоре был бы подозрителен туркам. А итальянцу там легко затеряться среди множества соплеменников. Вскоре в Азов и Таванск потянулись фелюки за товаром. Дело двинулось. Торговля расширялась, не встречая соперничества. Казенные промыслы лихорадочно наращивали объемы: я дозволил наниматься в работу гарнизонным и ландмилицким солдатам, временно уволенным от службы по образцу прусских фрайвахтеров.

Весна ознаменовалась коренным переворотом всей европейской политики. Началось с малого: юный король Франции оказал слишком большую честь шедеврам своих поваров и тяжко занемог от переполнения желудка. Двор пришел в ужас: безвременная смерть монарха и пресечение старшей ветви династии повергли бы государство в пучину бедствий. Первый министр, герцог де Бурбон-Конде, потребовал, чтобы Людовик немедля после выздоровления озаботился продолжением рода. С окончания последней войны король был помолвлен с испанской инфантой Марианной Викторией, но для исполнения детородной повинности нареченная невеста не годилась, будучи лишь семи лет отроду. Бедняжку отослали из Парижа к родителям без малейшего пардону. Вся Испания содрогнулась от чудовищного оскорбления. Не прошло и двух месяцев, как министр Филиппа Пятого барон Рипперда заключил в Вене трактат, устранивший все противоречия с Империей. Сия дружба явным образом заострена была против Франции, а равно против Британии, у коей новоявленные союзники сбирались отнять Гибралтар и Менорку. Торговые статьи привели меня, как акционера Императорской индийской компании, в полный восторг: доступ в испанские порты, в том числе заморские — это прекрасно! Наметившийся раскол Европы на два враждебных альянса выглядел не менее вдохновляюще. По моим долговременным наблюдениям, интересам России наиболее отвечает такое положение, когда все главнейшие державы генерально меж собой в ссоре.

Дипломатия вновь приобрела решительный авантаж перед Марсовым искусством. Румянцев получил указ ехать вторым пленипотенциарием на переговоры с турками; хотя в этой комиссии я ему начальником уже не был, тезоименец не погнушался спросить моего совета:

— Не считаешь ли, что сей конгресс лучше разорвать? Уже известно, что прелиминарные условия оставляют старые границы в неизменности. Что же мы с тобою, зря воевали?!

— Знаешь, Александр Иванович… Ни слова не возьму назад из того, что говорил о Меншикове перед Темрюцким походом — но теперь вижу и другую сторону правды. Вот смотри: в царствование Петра Великого был хоть один мирный год? Полностью мирный?!