Безвечность - Ольга Черных

— Каждый день мне делают уколы, чтобы бороться с сахарным диабетом, — сказал Тони, заметив, что я всё ещё изучаю его правую руку. Зачем же тогда он надел рубашку с коротким рукавом? Утро сегодня холодное. Вязаная жилетка сверху вряд ли спасает от пронзительного ветра. Тони хотел, чтобы я обратила внимание на синяки. Или на татуировку?

— Надеюсь, Вы не об этом пришли поговорить, потому что я лечу животных, — сказала я, и морщины на лбу старика поползли вверх. Мои слова прозвучали слишком грубо, и я сама пожалела, что произнесла их.

— В смысле? — уточнил Тони, глядя на меня с ног до головы. Я повернулась к нему спиной и повела в гостиную.

— Я ветеринар.

— Твоя бабушка мечтала стать журналисткой, — сказал он, присаживаясь на диван.

— Причём здесь она? — Неужели я делилась с ним своими мечтами?

— Просто вспомнилось… — ответил старик, осматриваясь по сторонам.

Представляю, каким любопытным он был в молодости. Озорной блеск сохранился в его карих, почти чёрных, глазах. Такое ощущение, что за морщинами и опытом прожитых лет скрывается ранимый мальчик, нуждающийся в ласке и понимании. Это не удивительно, ведь Тони никогда не был женат.

— Вы, может, хотите чашечку чая или чего покрепче? — спросила я, чтобы перевести тему. Хоть и «покрепче» у меня нет, я просто предложила ради приличия.

— Спасибо, я только что позавтракал, — ответил старик и продолжил рассматривать меня. — Присядь.

Я не осмелилась сесть рядом с Тони. Мне кажется, он видит меня насквозь. Я села в кресло напротив, положив ногу на ногу, и, чтобы занять руки, обхватила ими коленку.

— О чём Вы хотели поговорить? — спросила я, иначе он никогда не приступит к разговору, а мне не очень бы хотелось весь день провести с ним. Как назло, Касси где-то пропала. Хотела бы я быть на её месте.

— Хотел показать несколько фотографий твоей бабушки, — ответил Тони.

Я прекрасно помню, как она выглядит! Чего он добивается? Неужели думает, что я скрашу последние годы его жизни? От одной только мысли об этом мне становится не по себе.

— Наверняка, я уже видела их, — сказала я, хотя в глубине души мне не терпится поскорей взять фотографии в руки. Тони достал из внутреннего кармана ламинированные снимки и протянул их мне.

На первой фотографии изображена я на фоне родительского дома. Во дворе лежат сугробы, но на мне надет только тёплый свитер, широкие джинсы, домашние тапочки и варежки. Снимок похож на тот, что я нашла в ящике папиной лаборатории, только здесь я на несколько лет младше, волосы заплетены в две косички и торчат в разные стороны. Рядом со мной стоит мальчик чуть ниже меня в похожей одежде и в красном колпаке на голове. Он улыбается во весь рот, а я просто смотрю в объектив. Возле нас с высунутым языком лежит Зевс. При воспоминании о любимом псе у меня защипало глаза. Он умер, когда я училась на третьем курсе университета. Столько слёз было пролито на мой дневник, когда я писала об этом, потому что винила себя в его смерти. В тот момент меня не было рядом, и я не могла облегчить страдания Зевса. Уехав в общежитие, чтобы учиться в университете, я оставила его дома с родителями, а Ричарда забрала с собой. На удивление, попугай прожил на несколько лет дольше Зевса, но Ричарда я тоже не спасла от неминуемой участи. Я могу вылечить больное животное, но подарить вторую жизнь, к сожалению, не в силах.

— Мы вместе праздновали Рождество, — пояснил Тони, заметив моё замешательство. Это сыграло мне на руку. Пусть думает, что я ничего не знаю о далёком прошлом «бабушки». Я на самом деле забыла о существовании мальчика Тони в своей жизни, а он, оказывается, бывал на семейных праздниках. — Её родители хотели устроить детскую вечеринку, поэтому пригласили меня и ещё нескольких девочек из школы, но они не пришли. Я видел, что Ева неловко себя чувствует в нашей маленькой компании, состоящей из её родителей, бабушки и меня. Всеми силами я пытался развеселить её, но стоило мне вручить ей подарок, как Ева расцвела.

— Что же Вы ей подарили? — спросила я, не отрывая взгляда от фотографии.

Так странно говорить о себе в третьем лице, хоть и раньше мне уже приходилось это делать, но сейчас всё иначе. Другое ощущение. С помощью Тони я узнаю то, чего не написано в моих дневниках, то, что скрывает моя память. Я помню ту рождественскую вечеринку, как и все остальные семейные праздники, но не помню присутствия на них Тони.

— Она мечтала о кукле. — В голосе Тони прозвучала гордость. Он должен был смеяться надо мной, ведь далеко не все тринадцатилетние девочки мечтают об игрушках.

— Это была Барби с гнущимися руками и ногами в красивом розовом платье? — спросила я, борясь с эмоциями. Её звали Лили, я даже забрала её в общежитие. Мне казалось, что это подарок родителей.

— Да! — обрадовался Тони. — Ева сохранила куклу для внуков?

— Конечно. Я любила её старые вещи. Недавно наводила порядок на чердаке и нашла эту куклу. — Очередная ложь. Я не была на чердаке и давно не видела куклу, но должна же я была как-то объяснить вспыхнувший в голове образ. Вот только как объяснить факт подмены воспоминаний самой себе?

Тони ничего не ответил, а может, я не услышала, потому что продолжила смотреть фотографии. На следующих четырёх снимках изображены мы с Тони в одно и то же время года, в один тот же день — день моего рождения. С каждой фотографией я выглядела взрослее, а Тони практически не менялся. Мальчики созревают позднее девочек. Когда у меня появилась грудь, у Тони ещё не выросла щетина. Когда Тони обнимал меня за талию, я улыбалась в камеру, делая вид, что не знаю рядом стоящего парня.

— Сколько Вам здесь лет? — поинтересовалась я, показав на последнюю фотографию, где мы с Тони вдвоём. Она отличается от остальных тем, что мы сидим дома за столом, а не стоим на улице. Видимо, в тот день была плохая погода (в марте мог выпасть мокрый снег), и мы решили сфотографироваться дома вместе с праздничным тортом, на котором красовалась цифра семнадцать.

— Пятнадцать, — с сожалением ответил Тони, и я сразу поняла причину его односторонней симпатии. Мне не хотелось встречаться с мальчиком, который младше меня на два года, хоть он и был довольно симпатичным. Каштановые волосы, правильные черты лица, худощавое телосложение и обворожительная улыбка. При желании он мог бы завоевать сердце любой девушки. — Это был последний день рождения Евы, на который меня пригласили…

— Она же уехала учиться… — почти оправдываясь, сказала я.

Разве можно было быть такой стервой? Из-за меня симпатичный парень превратился в одинокого старика с больным сердцем и уродливой татуировкой, обозначающей запретный плод и искушение.