Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса [сборник] - Артур Дойл

Занятый своими невеселыми мыслями, я плохо вписывался в оживленную компанию, к тому же, боюсь, я выпил виски больше, чем следовало. Помню, как я споткнулся о табуретку, и Минни удивленно посмотрела на меня. В глазах у нее стояли слезы, а старик Фуллертон украдкой захихикал и тут же закашлялся, чтобы скрыть насмешку. Я намеренно задержался в гостях и отправился домой примерно в половине девятого вечера, что по меркам обитателей острова было очень поздним временем. Я знал, что отец уже будет спать, и если мне удастся пролезть в окно своей комнаты, то я смогу обеспечить себе спокойную ночь без скандалов и перебранок.

Ветер к тому времени разошелся не на шутку, так что мне пришлось подставлять плечо его порывам, чтобы меня в буквальном смысле не снесло с извилистой тропинки, ведшей в Карракьюл. Очевидно, я все еще находился под влиянием выпитого, поскольку помню, что горланил песни, нетвердым голосом подпевая воющему вихрю. Я почти что дошел до изгороди, обозначавшей границу нашего участка, как тут произошло нечто, что тотчас же заставило меня протрезветь.

Белый цвет очень редко встречался у нас на острове, где даже бумага считалась чем-то драгоценным, так что он сразу привлекал внимание. Какой-то белесый предмет пролетел прямо у меня под ногами и запутался в кустах утесника. Я поднял его и к своему великому удивлению обнаружил, что это был полотняный носовой платок, к тому же приятно надушенный. Я мог с полной уверенностью заявить, что, кроме меня, ни у кого на острове ничего подобного не было и в помине. В таком забытом Богом месте, как наш островок, все знали соседские «гардеробы» до последней нитки. А уж надушенный платок — это было нечто, из ряда вон выходящее! Кому же тогда он принадлежал? Неужели Минни была права, и на острове действительно завелся чужак? Я пошел медленнее, глубоко задумавшись о находке, которую держал в руке, и о том, что Минни видела прошлой ночью.

Когда я оказался в своей комнате и зажег свечу, я вновь внимательно рассмотрел платок. Он был чистым и новым, с инициалами «А.В.», вышитыми в углу красным шелком. Кроме них, ничего не указывало, кому бы он мог принадлежать. Судя по размеру, платок явно был мужским. Все случившееся настолько взволновало меня, что я еще долго сидел на кровати, и так и этак ломая голову над этим необычным происшествием, но ни к какому выводу так и не пришел. Я уже было подумал рассказать об этом отцу, но он крепко спал: из соседней комнаты раздавался его могучий храп. Оно бы и к лучшему, подумал я, ведь мне нисколько не хотелось снова выслушивать его брань, к тому же вполне могло дойти до взаимной перепалки. Жить старику оставалось не очень-то долго, и сейчас меня утешает то, что ничего ему не сказав, я тем самым не усилил нашу с ним вражду и раздоры.

Я лег не раздеваясь, поскольку голова моя снова затуманилась после недолгого просветления. Я просто рухнул на подушку и провалился в тяжелое забытье. Проспал я, должно быть, часа четыре и проснулся, рывком сев на кровати, словно от страшного кошмара. До сих пор не могу понять, что же тогда случилось. Все вокруг было тихо, и, тем не менее, все мои чувства обострились до предела. Был ли в комнате кто-то еще? Поднявшись на локте, я всматривался в темноту. Я не увидел ничего подозрительного, но все же меня не покидало какое-то странное чувство. В это мгновение в разрыве туч показалась луна, и ее холодный свет залил мою комнату. Я инстинктивно повернулся к окну и — о Боже! — оттуда на меня смотрело злобное лицо, казавшееся еще более зловещим в своей мертвенной бледности. Оно четко и ясно читалось в оконном проеме, глядя на меня яростным взглядом сверлящих глаз-буравчиков. Все было так же, как рассказывала Минни. На мгновение я задрожал от ужаса, словно ребенок, но в следующую же секунду окно и рама исчезли, и я схватился с высоким сильным мужчиной. Мы катались по мелкой гальке, вцепившись друг в друга, словно дерущиеся псы. Когда мы падали наземь, ему удалось сунуть руку в карман, и я каким-то шестым чувством догадался, что у него там, поэтому я мертвой хваткой сжал его запястье. Он пытался вырваться, но я был сильнее его. Тяжело дыша и изрыгая ругательства, мы кое-как встали на ноги, все еще сцепившись вместе.

— Пусти руку, черт подери! — проревел он.

— Тогда брось пистолет! — прохрипел я.

Мы с ненавистью смотрели друг на друга, озаряемые светом луны. Наконец, он рассмеялся и разжал пальцы. Тяжелый блестящий предмет, в котором я безошибочно узнал револьвер, с лязгом упал на камни. Я наступил на него и отпустил руку своего противника.

— Ну, дружок, и что дальше? — со смехом спросил он. — Следующий раунд или конец боя? Я вижу, вы тут на острове очень даже гостеприимны. С такой радостью спешите встретить путника, что даже дверь не открываете, а пулей выскакиваете прямо в окно.

— А вы как думали? Крадетесь от дома к дому по ночам, да еще и с пистолетом в кармане? Что вам здесь надо? — сурово спросил я.

— Надо думать, оружие не помешает, — ответил он, — когда откуда ни возьмись на тебя бросаются вот такие молодые дьяволы. Приветствую вас! К нам пожаловал еще один член почтенного семейства.

Я обернулся и увидел рядом отца. Он вышел из главного входа и обогнул дом. Его серая шерстяная ночная рубаха и седые всклоченные волосы развевались на ветру, сам он был очень возбужден. В одной руке он держал двустволку, которой угрожал мне утром.

Отец приложил приклад к плечу и наверняка вышиб бы мозги или мне, или незнакомцу, если бы я рукой не отвел дуло в сторону.

— Погоди, отец, — начал я. — Давай послушаем, что он о себе расскажет. А вы, — продолжил я, повернувшись к незнакомцу, — ступайте вместе с нами в дом и объясните-ка свое поведение. Только учтите, что нас двое, так что будьте осторожней.

— Не так быстро, мой юный забияка, — проворчал он. — У тебя мой кольт, но у меня в кармане остался нож. В Колорадо меня очень хорошо научили с ним обращаться. Однако давайте зайдем в эту вашу хибару да все хорошенько обсудим. Я весь промок и к тому же чертовски хочу чего-нибудь пожевать.

Отец что-то бормотал себе под нос и продолжал вертеть в руках ружье, но не возразил против того, чтобы я пригласил незнакомца в дом. Мы прошли в кухню, где я чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу. Незнакомец тотчас же наклонился к фитилю и закурил сигарету. Стало светло, и мы с отцом смогли хорошенько рассмотреть его. Он был лет сорока, удивительно хорош собой, чем-то походил на испанца, с иссиня-черными волосами и бородой и загорелым лицом. Глаза его ярко сверкали и из-за острого и пронизывающего взгляда даже казались выпученными, если только не смотреть на него в профиль. Он весь прямо светился какой-то безрассудной удалью и даже некоей чертовщинкой, что в сочетании с его сильной жилистой фигурой и беспечно-развязной манерой общения давало все основания полагать, что он немало повидал на своем веку. Одет он был в элегантную куртку из полубархата и светло-серые брюки иностранного покроя. Нисколько не обращая внимания на то, что мы во все глаза рассматриваем его, незнакомец уселся на кухонную тумбочку, свесил ноги и принялся пускать колечки дыма от своей сигареты. Его внешний вид, казалось, немного успокоил отца, главным образом, благодаря восьми кольцам на левой руке гостя, сверкавшим каждый раз, когда тот подносил сигарету ко рту.