Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ) - Бергер Евгения Александровна

- Это как же? - озвучивает всеобщее недоумение Шарлотта. - Ты ведь ничего не видишь. Не глупи: пусть хотя бы Эмили тебя отвезет.

- Я сказал, нет, - припечатывает тот. - Поеду сам. На автобусе.

И он, действительно, это делает: выходит за дверь и направляется в сторону автобусной остановки.

Не знаю, каким образом он все это спланировал (должно быть, заранее высчитал количество шагов до ближайшей остановки, каким-то образом узнал нужное расписание), только двигается он довольно споро. Его палка стучит по асфальту: стук, стук, стук. Подобно моему собственному сердцу. Ведь видеть Юлиана таким вот беспомощным - это все равно, что медленно умирать. Умирать с одной мыслью в голове.

Только бы эта слепота была временной... Только бы он снова стал видеть.

Верить в обратное было бы кощунством.

27 глава. Юлиан

Этот странный день начинается с руки Катастрофы на моем бедре: она каждую ночь пробирается в мою комнату, и спит в моей же постели. Я мог бы воспротивиться, запереться на ключ и бла-бла-бла-бла-что еще, однако не делаю этого... Вроде как мне нет дела до ее сексуальной попки подле меня, я как бы и не замечаю ее присутствия -попросту не вижу, хотя мне, что уж тут скрывать, не нужны глаза, чтобы помнить все изгибы и родинки на ее теле.

Я знаю, что, если пройтись пальцами от подмышки и ниже, ровно в двух пальцах от тазовой кости будет самая любимая из моих родинок - каплевидная. Слегка выпуклая наощупь... Я люблю нащупать ее пальцами во время неспешных объятий или поцелуя... Другая, идеально ровная, похожая на мазок расплавленного шоколада, располагается сразу под левой грудью - ее, стягивая с Катастрофы одежду, я целую в первую очередь. Целовал... целовал в первую очередь... А теперь только вспоминаю, лежа в кровати и всеми силами пытаясь совладать с собственными желаниями.

Сегодня эта борьба выходит особенно отчаянной, и я почти проигрываю, когда пальцы непроизвольно касаются женского тела и скользят по разгоряченной коже все выше, от щиколотки - к бедру, и я всеми фибрами своего существа впитываю мягкость и податливость ее кожи под подушечками своих пальцев. Но в какой -то момент глубина дыхании Катастрофы изменяется, и я понимаю, что она проснулась.

Отдергиваю руку и притворяюсь спящим... Она же склоняется к моему уху и шепчет:

- Я знаю, что ты сейчас делал, негодный мальчишка... пытался залезть в мои трусики... которых все равно на мне нет. Вот.

Вскакивает с постели и выходит за дверь. Голой? Нет, не может же она и в самом деле ходить по дому голой?

Тут же Адриан, Алекс... Йоханн, в конце концов.

Несносная Катастрофа!

В царящей вокруг меня темноте я отчетливо вижу ее улыбку, теплую, подобно июльскому солнцу, слегка смущенную, адресованную только мне. Такую, от которой что -то екает в груди.

Спускаю ноги с постели и направляюсь в ванную, шаркая ногами, подобно заправскому зомби. Зубную пасту выдавливаю прямо на язык: так легче разобраться с необходимым количеством - и в который раз поражаюсь тому, насколько непривычно сложными могут оказаться привычные по сути вещи.

И вдруг в голове вспыхивает: какое сегодня число?

Что-то скребется на задворках сознания, что-то важное - никак не пойму, что именно.

Знаю только, что сегодня очередной визит к доктору Кляйну, и я все жду заветного: «Вы совершенно здоровы», а потом - щелк пальцами! - и я снова вижу, как прежде.

Будет ли такое однажды?

Только вера в нечто подобное и заставляет меня двигаться вперед.

Переставлять ноги, подносить ложку ко рту, ложиться и вставать с этой постели... Я не могу и не хочу мириться с собственной беспомощностью!

Именно потому я и настоял на самостоятельных поездках: они дарят мне ощущение утерянных самодостаточности (меня злит, что я не могу выбросить Эмили из головы) и самостоятельности (собственная слепота злит еще больше). И хотя бы в эту получасовую поездку я представляю себя прежним... Глупое фанфаронство, если подумать!

Итак, до остановки только четыреста пять шагов, которые я проделываю ровно за три с лишним минуты - сажусь на скамейку и поджидаю автобус до клиники. Всего лишь пять остановок, и я на месте...

- Доброе утро, молодой человек! - Водитель неизменно здоровается, наблюдая, как я вхожу и занимаю место в первом ряду. Тут никогда никого нет... Только я и он. - Как вам сегодняшняя погода?

- Тепло, - отзываюсь в своей привычной манере. - В остальном же - полнейший мрак. Все как всегда... Ничего нового.

- Это вы зря, - отзывается на мою всегдашнюю мрачность жизнерадостный мужской голос. Сегодня прекрасная погода, и день, полагаю, будет не менее прекрасным. - Такое чувство, словно он не видит моей слепоты... Я говорю «мрак», а он в ответ - «прекрасная погода».

Качаю головой:

- Это только в вашем мире, приятель, - возражаю не без сожаления. - В моем неизменно свинцовые тучи и идет дождь...

После этого мы трогаемся с места и едем в полнейшей тишине, и только уже перед выходом он вдруг снова заговаривает:

- Знаете, она ведь вас очень любит. Каждый день провожает до остановки, входит через задние двери да так и идет хвостиком, пока вы идете в сторону клиники...

Что за бред он несет...

- О ком вы говорите?

- Так о вашей супруге, должно быть. Девушке с каштановыми волосами... - Голос его делается чуточку неуверенным: - Просто у нее колечко на пальце, вот я и подумал...

- Она и сейчас здесь? - обрываю его вопросом.

- Только что вышла и ждет вас на улице.

Сомневаться не приходится: Эмили. Конечно же, это она! Ходит за мной следом, как за ребенком. Черт бы ее побрал...

И снова какой-то проблеск узнавания/осознания - чего-то эдакого, связанного именно с этим днем. Это почти так же мучительно, как пытаться вспомнить мельком замеченное в толпе лицо неизвестно откуда знакомого человека...

- Спасибо, приятель. Еще увидимся!

Выхожу, стараясь вести себя как можно более уверенно, хотя, если по существу, чертова палка не особо помогает поднять самооценку. Но я все-таки расправляю плечи, насвистываю что-то сквозь стиснутые зубы... Делаю вид, что знать не знаю о своей неизменной преследовательнице.

Так мы и приходим в клинику...

Не знаю, где Эмили имеет обыкновение поджидать меня после приема у доктора Кляйна, только, уверен, она меня не упустит. А мне чертовски хотелось бы убежать... Устроить ей небольшую взбучку. Наказание за слежку...

За все.

- Как вы себя сегодня чувствуете? - голос доктора Кляйна, по обыкновению, приторный, словно рахат-лукум, заставляет меня отвлечься от мыслей об Эмили.

- Гадко, как и обычно, - отзываюсь привычными словами. - Быть слепым - небольшое удовольствие.

- Вы слишком пессимистичны, молодой человек.

- А вы так и пышите неоправданным оптимизмом. Притушите лампочку - я все равно не вижу света!

Он с секунду молчит - наверное, смотрит на меня осуждающим взглядом. Плевать! Это его проблемы - не мои.

- Сегодня не видите, а завтра? - наконец произносит он.

Но я не хочу думать о «завтра»... Жить надо настоящим, разве не так?

- А завтра еще не наступило.

У меня снова берут анализы крови, пропускают мое тело через аппарат МРТ, в котором я ощущаю себя заживо захороненным, светят в глаза, задают множество раздражающих вопросов - я сам хочу знать только одно:

- Док, есть для меня что-то новенькое?

- Например?

- Например, дата моего просветления, выбитая на задней стенке черепной коробки, - не могу удержаться я. - Что, совсем ничего?

- Ничего - это хорошо, - отвечает мужчина. - Ваша гематома полностью рассосалась, и это по-своему отличная новость. Теперь остается только ждать...

- Сколько?

Он признается (впервые встречаю такого правдивого докторишку):

- Этого я не знаю. Все зависит от многих факторов...

Тут уж я не выдерживаю и грубо выругиваюсь. Просто, чтобы он знал: не надо вешать мне лапшу на уши. Я не кретин какой-нибудь!