4.51 стратагемы для Путина - Нурали Латыпов

Например, узнав по сведениям таможни об импорте, что в стране сложился дефицит какого-то нужного товара, государство не обязано дожидаться, пока невидимая рука рынка[107] создаст собственное производство этого товара, а вложить в него казённые средства и затем «отбить» их то ли последующим доходом от продажи готовой продукции, то ли приватизацией (по адекватной цене, а не махинациями вроде залоговых аукционов, когда перспективные предприятия продавались государством банкам за деньги, самим же государством помещённые в эти банки) уже налаженного производства.

Рыночный механизм, как показали многие весьма различные экономические теории, не в состоянии адекватно решить проблему экстерналий — выгод для тех, кто не платит за возможности, предоставляемые каким-либо объектом или процессом. Например, если вырастить зелёную лужайку перед своим домом, выделяемым ею кислородом будут дышать и соседи (в американских пригородах обычно все жители выращивают одинаковые газоны, дабы никто не мог пользоваться тем, к чему сам не причастен). Работодатель, оплачивающий курсы повышения квалификации своих работников, рискует, что после этих курсов они уйдут на другую работу, более соответствующую их новообретённым возможностям, и, в сущности, унесут с собою затраченные им средства. Плодами научных исследований и подавно пользуется весь мир, а не только те, кто за эти исследования заплатил. Собрать же плату за созданные новые возможности удаётся далеко не всегда. Платные автодороги и городские парки организовать несложно — но если мы сделаем платными научные библиотеки, всё равно вряд ли наберём деньги, адекватные расходам на исследования, чьи результаты отражены в журналах, не говоря уж о деньгах, полученных за новые идеи, порождённые чтением этих журналов. Поэтому единственный адекватный способ финансирования работ, порождающих значительные экстерналии — из общественного (и прежде всего государственного, ибо государство — инструмент решения задач, важных всему обществу) кармана.

Вдобавок чем крупнее необходимая производственная структура, тем сложнее собрать рыночным путём средства, нужные для её создания, тем важнее возможная роль государства. В частности, инфраструктура, охватывающая целые города и страны, создаёт громадные возможности развития всё новых производств, но её создание зачастую непосильно частному капиталу — даже путём воспетого Марксом создания акционерных обществ. Более того, если он её всё же создаёт, то ради своего дохода требует такой оплаты её деятельности, что её использование может оказаться невыгодным: так, высокая плата за железнодорожные перевозки может вынудить перенести основную часть грузопотока на автотранспорт. Даже самые рьяные поборники невидимой руки рынка (за исключением разве что строжайших ортодоксов, вовсе запрещающих государству хозяйственную деятельность — так называемой австрийской школы) признают: инфраструктура — сфера деятельности государства, куда лишь в редких случаях и при особых условиях может заходить частный капитал.

Так, в России железные дороги первоначально строились в основном акционерными компаниями, по образцу Британии. Но довольно скоро стало ясно: разрозненные дороги, обслуживающие нужды небольших по российской мерке — хотя зачастую многократно превосходящих всю Британию — регионов, всё никак не сложатся в единую сеть, соответствующую потребностям всей страны. Пришлось переходить к казённому финансированию — даже если казне для этого приходилось брать взаймы. Например, крупнейшая в мире Транссибирская магистраль создана с использованием кредитов, полученных во Франции. Значительную часть этих денег пришлось вернуть не золотом, а пушечным мясом: финансовая зависимость России от Франции — далеко не единственная и даже не важнейшая, но всё же весьма значимая причина участия России в Первой Мировой войне. Тем не менее именно эта магистраль обеспечила (и по сей день — при всём развитии авиации, автотранспорта и даже Северного морского пути — обеспечивает) единство нашей страны и нашего хозяйства по меньшей мере от Москвы до Владивостока (а с учётом морских перевозок из того же Владивостока — до Камчатки и Чукотки).

Значение инфраструктуры для успешного развития хозяйства в целом столь велико, что одно из наших исследований на эту тему названо весьма радикально — «Инфраструктура или революция». Мы не раз к нему возвращались, и для этой книги оно в очередной раз доработано. Прежде чем перейти к нему, особо отметим: роль государства в развитии инфраструктуры — очевидный пример важности влияния надстройки на базис.

Приложение 2

Инфраструктура или революция

Как не вернуться к Марксу

Среди известнейших эпизодов «Повести временных лет» одно из почётных мест занимает рассказ о приглашении варяга Рюрика на новгородское княжение (с естественной претензией на киевское великое княжение — что, впрочем, удалось лишь после его смерти опекуну его сына Игоря — вещему Олегу). А в этом рассказе знаменитейшая фраза — «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет».

Правда, при детальном рассмотрении прелесть истории несколько блекнет. Летописная фраза касалась всего лишь порядка престолонаследия. Старейшина ильменских словен (по другим летописям — князь) Гостомысл умер, не оставив наследников мужского пола. И среди многочисленных претендентов на престол победил родственник (по сведениям разных летописей, то ли зять, то ли внук) покойного Рюрик, как снег на голову вернувшийся с Запада. Очевидно, помогла ему в этом его варяжская дружина, составленная из западных славян, свеев и норвежцев.

Впрочем, историческая память сильнее достоверности. С тех самых летописных временных лет укоренилась у нас всеобщая убеждённость в несметном богатстве России и полной неспособности самих россиян использовать эти богатства сколько-нибудь разумным образом.

Наверное, самое яркое в последние годы выражение этого общего мнения — позиция Андрея Илларионова. Бывший советник по экономике президента России — безудержный либерал, нещадно ругавший даже Гайдара за консерватизм и стремление хозяйствовать целенаправленно — свято верует в пагубность для современной отечественной экономики любых инвестиций. Поэтому, в частности, он ещё в бытность свою советником рекомендовал все нынешние доходы, проистекающие из непредвиденно благоприятной конъюнктуры мирового рынка сырья, употребить исключительно для выплаты внешних долгов и создания резервов на будущие — не столь удачные — времена.

Конечно, идеи Илларионова, как и любая крайняя точка зрения, были рассчитаны не столько на немедленное и неукоснительное исполнение, сколько на внимательное и разностороннее обдумывание. Но в значительной степени они уже осуществлены: создан и доселе действует (в разных формах и под разными названиями) резервный фонд — гигантский пылесос для откачки денег из экономики. Правда, со всеми неожиданно свалившимися из скважины богатствами вряд ли кто-то расстанется добровольно — но всё же значительная их часть даже во время нынешней Второй Великой депрессии, когда на счету каждый грош, уходит из российского хозяйства в зарубежные кубышки.

Тем не менее жемчужное рациональное зерно в этой куче рассуждений обнаружить несложно. Все испробованные доселе способы обращения со сверхдоходами явно приносили нам больше проблем, чем решали.

Например, первые нефтедолларовые фонтаны, щедро оросившие СССР после арабского нефтяного эмбарго конца 1973-го, и впрямь обернулись импортным продовольствием и ширпотребом в магазинах многих наших крупных городов. Но немалая их часть воплощена в тысячи межконтинентальных ракет и десятки тысяч боеголовок. А последующий опыт показал: для надёжной обороны страны от внешней опасности хватило бы и десятой доли этого арсенала.

Не меньше нефтедолларов ушло на десятки тысяч танков. Тут, впрочем, военное обоснование было. Генштаб вычислил, сколько танков будет уничтожено ядерными ударами НАТО, и добился такого их изобилия, чтобы до атлантического побережья докатилась должная доля советской броневой лавины. Это оказало на западные горячие головы куда большее отрезвляющее воздействие, чем неотвратимость ядерного возмездия: гарантированное взаимное самоубийство может и не состояться именно вследствие взаимности, а вот оккупация Западной Европы была осуществима и технически, и психологически.

А вот какую пользу принесли нам и всему миру десятки миллиардов, ушедшие на вооружение экзотических режимов, обещавших взамен полюбить нас и заняться строительством социализма — сказать сложно. Хотя бы потому, что оба эти обещания, как правило, оставались невыполненными.

Главным же последствием нефтедолларового изобилия оказалось окончательное свёртывание косыгинских реформ — второй (после ленинской Новой Экономической Политики) попытки сформировать эффективный рынок под строгим политическим контролем ради соблюдения социальной справедливости. Ещё лет через десять ту же идею воплотил в Китае Дэн Сяопин. А мы так и остались на месте, постепенно заменяя импортом естественную убыль продукции собственных — практически не обновлявшихся (в 1975–85-м годах львиная доля амортизационных отчислений промышленности перечислялась на финансирование оборонных производств) — предприятий. Когда очередное (по многим сведениям — искусственно спровоцированное, но на самом деле и естественных причин вполне хватало) колебание нефтяной конъюнктуры вышибло топливную подпорку из-под отечественной экономики, выяснилось, что иных устоев у страны давно уже нет. Лихорадочная попытка возвести временные крепления — так называемая перестройка — результатов не дала: Союз рухнул.