Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

- Все равно! Я хочу сказать: если мы сейчас повернемся в сторону России (и все сразу повернулись в сторону России), то... Что мы видим?!

- Ничего хорошего, - вздохнул Бабкин.

- Именно, вы это замечательно сказали: ничего хорошего. У нас царит самая безудержная спекуляция, и нет ей ни меры, ни предела!.. И все молчат, будто воды в рот набрали! Почему мы молчим! Будем бороться, будем кричать, разоблачать, бойкотировать!!

- Чего там разоблачать, - проворчал скептик Турпачев. - Сами хороши.

- Что вы хотите этим сказать?

- Я хочу сказать о нашем же сочлене Гадюкине.

- Да, господа! Это наша язва, и мы ее должны вырвать с корнем. Я, господа, получил сведения, что наш сочлен Гадюкин, командированный нами за покупкой бумаги для воззваний, узнал, что на трех складах, которые он до того обошел, бумага стоила по 55 тысяч, а на четвертом складе с него спросили 41 тысячу... И он купил на этом складе 50 пудов и продал сейчас же в один из первых трех складов по 47 тысяч.

- Вот-те и поборолся со спекуляцией, - вздохнул Охлопьев.

- Ловко, - крякнул кто-то с некоторой даже как будто завистью.

- Именно, что не ловко, раз попался.

- Внимание, господа! - продолжал Голендухин. - Я предлагаю пригвоздить поступок Гадюкина к позорным столбцам какой-нибудь видной влиятельной газеты, а самого его в нашей среде предать... этому самому...

- Чему?

- Ну, этому... Как его... Остро... остра...

- Остракизму? - подсказал Охлопьев.

- Во-во! Самому острому кизму.

- Чему?

- Кизму. И самому острейшему.

- Позвольте: что такое кизм?

- Я хотел сказать - изгнание! Долой спекулянтов, откуда бы они ни появлялись... Но, вместе с тем, мы должны и отдавать дань уважения тем коммерсантам, которые среди этого повального грабежа и разгильдяйства сохранили "душу живу". Я предлагаю послать приветствие оптовому торговцу Чунину, который, получив из-за границы большую партию сгущенного молока, продает его по 1100 р., в то время, когда другие оптовики продают по 1500, и это при том условии, что сгущенное молоко еще подымется в цене!!

- А где он живет? - задумчиво спросил Бабкин.

- А вам зачем?

- Да так зашел бы... поблагодарить. Отдать ему дань восхищения...

- Он живет, Соборная, 53, но дело не в этом...

Встал с места Турпачев.

- Предлагаю перерыв или вообще даже... Закрыть собрание...

- Почему?

- Да жарко... И вообще... Закрыть лучше. До завтра.

- Да! - сказали Грибов, Абрамович и Назанский. - Мы присоединяемся. Закрыть.

Большинством голосов постановили: закрыть.

У ворот дома Соборная, 53 - столкнулись трое: Абрамович, Бабкин и Грибов.

- Вы чего тут?

- А вы?

- Да хочу зайти просто... От имени общества принести благодарность Чунину, этому благородному пионеру, который на фоне всеобщего грабежа, сияя ярким светом...

- Бросьте. Все равно опоздали!

- Как... опоздал?

- Свинья этот Голендухин. А еще председатель! Инициатор...

- Неужели все скупил?

- До последней баночки. А? По 1100. А я-то и пообедать не успел, и извозчика гнал.

- Возмутительно!! В эти дни, когда общественность должна бороться... Где он сейчас?

- Только что за угол завернул. Еще догоните.

Из ворот вышел Турпачев.

- Господа! Я предлагаю не оставлять безнаказанным этого возмутительного проступка представителя общественности, в то время, когда наша Родина корчится в муках, когда уже брезжит слабый свет новой прекрасной России...

- Слушайте, Турпачев... А он по 1300 не уступил бы?

- Какое! Я по 1400 предлагал - смеется. Если мы, господа, обернем свои взоры к Англии...

Но никто уже не оборачивал своих взоров к Англии.

Стояли убитые.

Торговый дом Петя Козырьков

Мы уже стали забывать о тех трудностях, с которыми сопряжено добывание денег "до послезавтра". В свое время - до революции, которая поставила все вверх ногами - это было самое трудное, требующее большой сноровки искусство.

Подходил один знакомый к другому и, краснея и запинаясь и желая провалиться сквозь землю, тихим, умирающим голосом спрашивал:

- Не можете ли вы одолжить мне пятьдесят рублей на две недели?

- Знаете что? - находчиво возражал капиталист. - Я лучше одолжу вам два рубля на пятьдесят недель.

Иногда ловили на ошеломляющей неожиданности:

- Послушай, - запыхавшись, подлетал один к другому, - нет ли у тебя двугривенного с дырочкой?

- Н-нет... - растерянно бормотал спрашиваемый. - В...вот - без дырочки есть.

- Ну, черт с тобой, все равно, давай без дырочки!

И, выхватив у сбитого с толку простака серебряный двугривенный, исчезал с ним.

Были случаи и явно безнадежные:

- Что это у вас?.. Новая сторублевка? Вы знаете, моя жена еще таких не видела. Дайте, снесу покажу ей... Да вы не бойтесь - верну. Дня через три-четыре встретимся, и верну.

А вот случай, чрезвычайно умилительный по своей беспочвенности:

- Что это вы все в землю смотрите?

- А? Полтинник ищу.

- Обронили, что ли?

- Я? Нет. Но я думаю, может, кто другой обронил.

Ах, с каким трудом раньше давали взаймы.

По свидетельству старинных летописцев (да позволено нам будет выразиться по-церковнославянски) это было "дело великого поту".

Должник приступал к этой несложной операции, будто к операции собственного аппендицита, дрожа, заикаясь и спотыкаясь, заимодавец - с наглостью и развязанностью необычайной, неслыханной - третировал несчастного en canaille, задавая ему ряд глупых вопросов и одаривая его попутно ни к черту не годными советами:

- А? Что? Да! Взаймы промсите. Вы что же думаете, что у меня денежный завод, что ли? Нужно жить экономнее, молодой человек, сообразуясь с вашими средствами! Если бы я еще сам печатал деньги - тогда другое дело!.. А то ведь я и не печатаю - не правда ли? Чего вы там бормочете? А? Что? Ничего не понимаю!

Фу, какое было гадкое чувство!

А теперь у нас в России настал подлинный золотой век:

- А, что? Просите 7 тысяч? Да какой же это счет - 7 тысяч? Не буду же я ради вас менять в лавочке десятитысячную?! Или берите целиком десятитысячную или подите к черту.

- Очень вам благодарен... Поверьте, что я на будущей неделе... сейчас же...

- Ладно, ладно, не отнимайте времени пустяками...

- Ей-богу, я как только получу от папы деньги...

- Да отстанете вы от меня или нет?.. Действительно, нашел о какой дряни разговаривать.

- Поверьте, что я никогда не забуду вашей... вашего...

- А чтоб ты провалился! Не перестанешь приставать - выхвачу обратно бумажку и порву на кусочки!

- Однако... Такое одолжение... Так выручили...

Сразу видно, что это старозаветный, допотопный должник.

Новый возьмет и даже не почешется.

А если вся требуемая сумма - тысяча или две, так он это сделает мимоходом, будто, летя по своим делам, на чужой сапог сплюнул.

- Сколько стоят папиросы? Две тысячи? Сеня! Заплати, у меня нет мелких. Как-нибудь сочтемся, а не сочтемся - так тоже не важно.

И Сеня платит, и Сеня смеется, распялив рот, не менее весело, чем жизнерадостный курильщик.

Позвольте рассказать об операции, которую любой из читателей может проделать в любой день недели, и которая, тем не менее, несет благосостояние на всю остальную жизнь...

Один ушибленный жизнью молодой человек, по имени Петя Козырьков, не имея ни гроша в кармане, лежал в своей убогой комнате на кровати и слушал через перегородку, как его честила квартирная хозяйка.

- И черт его знает, что это за человек?! Другие, как люди: спекулируют, хлопочут, торгуют, миллионы в месяц зарабатывают, а этот! И знакомства есть всякие и все... а черт его знает, какой неудалый! Слушайте, вы! Еще месяц я вас держу и кормлю, потому я вашу покойную маму знала, а через месяц, со всеми бебехами вон к чертям свинячим! Вот мое такое, благородное, честное слово...

А, надо сказать, Петя не зря лежал: он дни и ночи обдумывал один проект. Теперь же услышав ультиматум, дарующий ему совершенно точно один месяц обеспеченной пищей и кровом жизни, Петя взвился на дыбы, как молодой конь, и, неся в уме уже выкристаллизованное решение, - помчался на Нахимовский проспект.

Известно, что Нахимовский проспект - это все равно что Невский проспект: нет такого человека, который два-три раза в день не прошелся бы по нем.

И вот на этом свойстве Нахимовского построил Петя свою грандиозную задачу: стал у окна гастрономического магазина Ичаджика и Кефели, небрежно опершись о медный прут у витрины, и стал ждать...

Ровно через три минуты прошел первый знакомый...

- Афанасий Иванович! Сколько лет, сколько зим... Голубчик! У меня к вам просьба: дайте десять тысяч. Не захватил с собой бумажника, а нужно свечей купить.

- Да сделайте ваше такое одолжение... Пожалуйста. Что поделываете?..

- Так, кой-чего. Спасибо. Встречу, отдам.

- Ну, какие глупости. Будьте здоровы. Почин, говорят, дороже денег.

Через полчаса у Пети было уже 70 тысяч, а через четыре часа 600.

Это была, правда, скучная работа, но Петя для развлечения варьировал ее детали: то ему нужно купить было не свечей, а винограду для именинницы, то "ему предлагали приобрести очень миленькое колечко за триста тысяч" и не хватало десяти.