Альфа и Омега. Книга 3 (СИ) - Сейд Анна

— Там… погоди, сейчас. — Джен полезла во внутренний карман своей легкой куртки и достала оттуда телефон. Разблокировав его, она зашла в галерею и отыскала сделанные некоторое время назад фотографии. — Вот, можешь сама почитать.

Я с жадностью приникла к экрану. Книга была совсем древняя и написана на устаревшем языке, который не везде поддавался однозначной трактовке, но общий смысл угадывался достаточно ясно. Согласно тексту, Общество Оймаха зародилось через несколько столетий после Грехопадения и было основано истинной парой, которая, будучи наделенной необыкновенными способностями, отличавшими ее от обычных бестий, возомнила себя ближе к Великому Зверю, чем все прочие — даже чем представители Церкви. Они набрали учеников и основали собственное независимое религиозное учение, которое ставило носителей метки выше священнослужителей. Таким образом все страждущие милости Великого Зверя должны были нести свои подношения и обращаться за советами и наставлениями не в храмы, а непосредственно к представителям Общества. В те годы оно правда так еще не называлось — в книге представители этого течения были названы просто последователями Оймаха, который считался их основателем и лидером, а также одним из главных врагов Церкви.

— Получается, это просто была борьба за власть и влияние, — пробормотала я, тщетно пытаясь соотнести прочитанное с тем, что нам рассказывали Гвин и Меркурио.

— Как я поняла, основная проблема с оймахистами была в том, что они, благодаря своей метке, умели… всякое. — Альфа многозначительно двинула бровями. — Поэтому простой народ охотнее верил им, чем священникам, которые не показывали никаких фокусов, а просто призывали к вере и послушанию. Хани, это правда? Метка… дает какие-то особенные силы?

— Вроде того, — не стала врать я. — Мы с Йоном можем слышать и чувствовать друг друга на расстоянии, а еще… — Я помедлила. — Еще именно благодаря метке я смогла излечить его от бешенства. И еще… много от чего. Джен, но нам они сказали совсем другое!

— Уж не сомневаюсь, — фыркнула та. — И уже сгораю от любопытства послушать.

— Помнишь Кори МакДонала? — решила начать издалека я. — Он как-то был на вечеринке у Макса.

— Парень, который пишет про всякие городские небылицы? — уточнила Джен. — Да, ты мне как-то кидала что-то из его статей. Он разве бывал у Макса?

— Да, но это уже неважно, — кивнула я. — В любом случае это от него я впервые услышала про таблички Оймаха и тогда еще, конечно, понятия не имела, о чем вообще идет речь…

От Кори я перешла к загадочному посланию на табличках, потом к картам Таро, на которых мы с Орией обнаружили те же самые символы, а затем к Тихому Тому, его «начальству», которое живет под землей, и наконец к той ночи, когда мы с Йоном пришли на Площадь Фонтанов. И всем, что было после того, как опустились вниз.

— Поверить не могу, что все это пропустила, — с досадой пробормотала Джен, когда я закончила. — Тебя вообще нельзя оставлять без присмотра, малышка — то полоумного маньяка на хвосте притащишь, то целое общество сектантов раскопаешь. — Она нервно усмехнулась, взъерошив свои пушистые и немного отросшие за эти месяцы волосы, но что-то в выражении ее лица в тот момент привлекло к себе мое внимание.

— Ты сомневаешься, да? — тихо проговорила я.

— Не знаю, — честно отозвалась она. — Я писала тебе, Чистые дни и вся эта история с Грехопадением ни на грош не вызывает у меня доверия. Версия твоих оймахистов хотя бы звучит реалистичнее. И многое объясняет.

— Я тоже так подумала, — кивнула я. — Это объясняет хотя бы то, почему я сумела спасти Йона. И то, почему бестии «вымирают». Я даже думаю, что если бы была возможность провести соответствующий лабораторный анализ, это бы показало, что ДНК людей старше, чем ДНК бестий, и второе появилось на основе первого. Жаль, среди огромной кучи моих новых знакомых нет ни одного талантливого генетика.

— То, о чем ты говоришь сейчас, звучит как самая отъявленная ересь из всех, что я слышала за последнее время, — помолчав, призналась Джен. — У меня даже мурашки по коже побежали. Но… мне это почти нравится.

— Это был бы самый надежный вариант, — рассеянно подтвердила я. — Можно сколько угодно тыкать друг в друга разными правдами, но против науки и однозначных доказательств никто ничего возразить не сможет. Ни Общество, ни Церковь.

— Ты права, — согласилась подруга. — С современными технологиями этот вопрос можно было бы решить однозначно и закрыть навсегда.

На некоторое время в нашем уютном закутке воцарилась задумчивая тишина. Идея с генетическим анализом пришла ко мне совершенно спонтанно, я толком не успела ее обдумать прежде чем озвучить, а теперь она медленно пробиралась сквозь мое сознание, словно опускающийся на дно колодца камешек. Звучало так просто — слишком просто, наверное, но разве не таковыми называли все гениальные идеи? Впрочем, говорить о ее гениальности было слишком рано — ведь пока что я даже близко не представляла себе масштаб проблем, которые она притащит за собой в наши жизни. А если все каким-то чудом сложится так, как должно — уже и не только в наши.

— И что тогда? — негромко спросила я, допивая свое вино, затем откидываясь на спину общего диванчика, где мы сидели, и вытягивая руку вдоль его спинки. — Если нам удастся доказать, что все действительно так и Общество право? Что люди не потомки, а предки бестий? К чему это может привести? Насколько вообще адекватно, чтобы вопросы такого уровня и масштаба решала небольшая горстка посвященных?

— А когда было иначе, малышка? — покачала головой Джен, заново наполняя наши бокалы. — Сама подумай. Просто мы привыкли жить в мире, где все решают за нас. Какие-то важные мужики в костюмах договариваются о том, как и по каким правилам мы будем жить, сколько денег кому-то отдавать, куда ездить и чем питаться. Они говорят нам, что вот в эту страну ты не попадешь, если у тебя нет десяти тысяч на счету, а вот в эту не поедешь, потому что у тебя нет нужной прививки. С тем и этим ты спать не будешь, потому что это греховно, а за купание в фонтане положен штраф. И мы покоряемся, мы слушаем, мы ступаем по проложенным дорожкам, потому что на самом деле нам самим так проще, разве нет? Нет мук выбора, нет отягощающей свободы, только успокаивающая предопределенность. Чтобы вырваться из собственной зоны комфорта и взглянуть на ситуацию в целом, нужно сделать усилие, на которое немногие готовы. Но, поверь мне, большинство примет новые правила игры очень быстро — просто один их строго очерченный маршрут сменится на другой. Ты меня знаешь, я к церковникам никогда особой любви не питала, и Горацио скорее исключение, которое подтверждает правило. Будь у меня возможность сбить с них спесь, я бы так и сделала. И даже неважно, насколько твои оймахисты чокнутые — их идея звучит достаточно убедительно. А если у нас будут фактические доказательства в виде генетической экспертизы… Сама понимаешь. — Она отсалютовала мне бокалом. — Мы сможем встряхнуть этот зверев мир до основания.

— Кажется, тебе нравится сама идея, — не смогла не отметить я, покачав головой и глядя на нее почти с восторгом, пусть даже при мысли о том, о чем она так легко рассуждала, у меня начинала кружиться голова.

— Но это правда может все изменить! — Джен явно вошла во вкус, а вино только раззадоривало ее фантазию. — Только представь себе рожи эти уродов, когда мы объявим всему миру, что их хваленый Великий Зверь был тираном и массовым убийцей.

— Наш хваленый Великий Зверь, — коротко поправила ее я. — Мы с тобой и… почти все, кого мы любим, потомки этого убийцы и тирана. Хочешь, чтобы те, кто почувствует себя униженным и оскорбленным за преступления тысячелетней давности, заявились к нам на порог с вилами и факелами? Нет ничего проще, чем разжечь в ком-то ненависть. Потому что на самом деле она и так там уже тлеет. Проблемы с семьей, деньгами, жильем, с самооценкой, сексом, своим местом в жизни, родителями, обществом — все вот это копится годами, а потом кто-нибудь кидает туда крохотную искру, говоря о преступлении, которое не имеет лично к тебе никакого отношения, и тогда пожар вспыхивает до небес, и они искренне верят, что в них горит ненависть к конкретному преступнику или оскорбленность конкретной идеей, а вовсе не то, что копилось годами, но просто не находило другого выхода. Дай кому угодно повод выместить на ближнем всю свою неудовлетворенность и фрустрацию, и он понесет их на каком угодно стяге — хоть на оскорблении чувств верующих, хоть на обиде за рабство, которое закончилось две тысячи лет назад.