За полшага до счастья - Аньес Ледиг

В тот прекрасный момент со мной была моя подруга детства. Две феи склонились над его колыбелью, чтобы пожелать ему счастливой и спокойной жизни. Нам следовало серьезно подумать, прежде чем несколько раз взмахнуть волшебной палочкой… Не так ли? Или же не хватало еще одной феи, чтобы все получилось? А может, колдунья пришла так, что я ее не заметила, и подкинула в колыбель моего спящего Люка злой жребий?

Людовик всегда проявлял фантастическую решительность. Едва взяв грудь, он уже точно знал, чего хочет: жить, расти, познавать мир – это было видно в его круглых глазенках.

Когда я нашла работу – надо же было на что-то жить, – пришлось поручить его заботам няни. Именно с ней он начал улыбаться, с ней схватил ручкой первые предметы, сделал первые шаги, произнес первые слова. Но она мне все рассказывала. Матери-одиночке в жизни приходится выбирать. Я решила сохранить ребенка, когда еще можно было изгнать его из моего живота. Каждый день взгляд на Людовика подтверждает мне, что я сделала правильный выбор.

Он всегда был очень чувствительным. Дверь хлопнет – он пугается.

Несколько недель назад, когда он пошел в детский сад, он горько плакал. Я тоже. Разлука была мучительной. Ему было не по себе среди шумливых, подвижных детей.

Людовика завораживает радуга. Особенно когда она перекидывается через весь небосвод.

Кстати, месяца два назад он сказал мне:

– Мамочка, ты знаешь, что у подножия радуги лежит сокровище?

– Да, знаю.

– А мы когда-нибудь сможем пойти за ним?

– Да, сможем, только, знаешь, это очень трудно… Чем ближе подходишь к радуге, тем она становится дальше…

– Значит, просто придется быстро бежать!!!

А Людовик бегает быстро! Всегда.

Людовик – шутник. Он прячет вещи, и я иногда подолгу их ищу, пока он не покажет мне тайник. К моему несчастью, он очень упорен в своих проделках…

На занятиях Людовик очень быстро соображает, у него прекрасная память. Но он слишком большой мечтатель и может долгое время просидеть, глядя куда-то в пустоту.

Он начал придумывать себе воображаемых друзей. Среди них есть Котлетка, Артюр, Звездочка и Пушок.

Иногда он оставляет про запас кусочек своей булочки и накрывает для них стол. Так они все вместе проводят целые вечера в гостиной или у меня в спальне.

С другими детьми он отлично ладит. Он не жестокий, скромный и ласковый.

Он любит, когда я ему читаю. Многие истории он знает наизусть и поправляет меня, если я пропускаю фразы.

Он обожает разглядывать витрины, украшенные к Рождеству. И радуется еловым веткам, которые мы наряжаем дома. Он пока говорит „Вождество“.

Людовик немного обидчив, иногда даже раздражителен. Он боится темноты, обожает огоньки свечей, танцующие, когда он на них дует. Его любимую дуду зовут Зайка. Ему нравится простота, покой, маленькие ручейки, где можно делать запруды. Во сне он иногда смеется. Перед уходом в детский сад он порой забывает стереть шоколадные усы от какао. К концу завтрака у него всегда остается кучка хлопьев, он любит ванильное мороженое, зато терпеть не может кабачки, шпинат и йогурт с кусочками фруктов. Но самое ужасное – брокколи. Он даже превратил это слово в ругательство! Осторожно, как бы однажды он не обозвал вас брокколи! Он вылизывает миску, когда мы печем пирог, он боится толпы, держит меня за руку, когда мы смотрим мультики. Он делает вид, что свистит, прикладывая пальцы ко рту… и издает такой резкий крик. Он улыбается мне, когда выходит из детского сада. Ему очень нравится Камилла из его группы, потому что она вся в веснушках и играет в футбол. Иногда он в слезах залезает ко мне в постель, потому что ему приснился кошмар. Он забирается в глубину сада, чтобы научиться пи́сать так, чтобы струя попадала как можно дальше. Он подбирает сухие щепки, потому что они лучше всего плавают в канавке за нашим домом. Он вываливает в салатник содержимое новой пачки хлопьев, чтобы найти сюрприз, который всегда лежит в самом низу. Он подбирает красивые камешки и кладет их в карман, а потом забывает, к большому неудовольствию стиральной машины. Он любит тишину. Он раскладывает шарики по цветам в маленькие коробочки. Он сосет большой палец или накручивает на него прядь своих волос. Но мои ему нравятся больше.

Людовик чувствительный, щедрый, ласковый, сильный, смелый, веселый. Я люблю его смех, его взгляд, я люблю его жизненную силу, его нежность.

Я люблю его…

Ромэн сложил три листа бумаги в конверт и долго смотрел на фотографию.

Очень долго…

Ожидание

Прошел месяц. Вот уже месяц Людовик был здесь. Он по-прежнему спал, все время спал. Иногда вечером Жюли уходила от него пораньше. Не то чтобы она отдалялась от сына, просто ей требовалось восстановить силы. Ожидание оказалось долгим. И тяжким. Порой ее охватывало отчаяние, хотелось все бросить, перерезать последнюю ниточку надежды, которая связывала ее с сыном, опустить руки. Однако такие мгновения были редки и кратки. Чаще всего они случались, когда Жюли отступала на шаг, чтобы со стороны оценить ситуацию, и внезапно осознавала, насколько все серьезно. И быстро возвращалась в свой кокон несколько смутной, машинальной неуверенности. Столкнувшись лицом к лицу с такой реальностью, можно вообще сойти с ума. Лучше делать вид, что не замечаешь самого трудного, не думать об этом, выдвинуть на первый план будничные заботы, жить сегодняшним днем, не сознавая последствий, питаться воспоминаниями, чтобы не мучиться настоящим, а особенно ожиданием того, что может произойти. Жюли принимала вещи как они есть, проживала каждое мгновение, потихоньку вновь обретала интерес к жизни. Отчаяние и печаль еще никогда никому не помогли выдержать испытания. Поэтому Жюли регулярно встречалась со своей подружкой и ужинала с Полем. Она старательно сохраняла способность жить в обществе и таким способом пользовалась редкими лучиками солнца, пробивавшимися сквозь тучи на небе ее жизни.

Песчинка сахара

Жюли уснула, положив голову на край постели, взяв в свои ладони ручку Людовика и прижавшись к ней щекой.

Когда Ромэн Форестье бесшумно, по своему обыкновению, вошел в палату, Жюли была слишком глубоко погружена в свои сны, чтобы услышать его.

Он ласково погладил ее по щеке тыльной стороной ладони, чтобы она могла спокойно выплыть из своего сновидения. Так он обычно гладил Людовика, и Жюли это очень нравилось. Ее ресницы едва заметно затрепетали, но она тут же снова уснула.

Тогда Ромэн сел на стул с другой стороны кровати и стал разглядывать спящих. Он воскресил в своей памяти их недавнюю, сделанную на пляже и такую живую фотографию и сравнил с теперешними, отсутствующими лицами. Лицо Людовика вот уже месяц было лишено какого-либо выражения, зато лицо его матери говорило о многом. Оно казалось спокойным, почти счастливым. Ее губы едва заметно улыбались. Ромэн силился вообразить, чтó эта молодая женщина переживает сейчас.