Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, на автобусе, конечно.
Она видела только, как военный автобус забирал нас каждое утро у подъезда, и решила, что именно он и отвозил нас в космос.
К вечеру 17 марта 1965 года мы были готовы к полету. Немногочисленные личные вещи, которые нам разрешили взять с собой в полет, уже поместили на борт корабля: в моем случае – небольшой блокнот для эскизов и набор цветных мелков. Я намеревался зарисовать то, что увижу в космосе, если выпадет хоть одна свободная минута.
Еду для нас тоже погрузили в корабль, упаковав в пластиковые пакеты и металлические тубы; с нами летели порезанный мелкими кубиками сыр, борщ и сок черной смородины. Еще я попросил небольшую порцию харчо, острого грузинского супа с рисом, мясом, луком и чесноком. Но в последний миг потребовал, чтобы бо́льшую часть еды заменили дополнительными патронами к пистолету. Какой смысл в том, чтобы тащить много еды в полет, который по плану должен продолжаться лишь сутки? Гораздо полезнее иметь для самозащиты больше магазинов с патронами, если корабль приземлится там, где много диких зверей.
Потом Паша и я последовали обычаю, который зародился четыре года назад, когда Юрий Гагарин стал первым человеком в космосе. Традиция требовала, чтобы космонавты, которые собираются в полет, провели последнюю ночь перед ним не в гостинице на Байконуре, а в маленьком домике, где Гагарин и его дублер Титов ночевали перед историческим полетом. В ту ночь я лег спать в кровати Юрия, а Паша занял ту кровать, где когда-то спал Герман Титов.
Всю ночь за нами следили врачи, чтобы убедиться, что мы спим хорошо. Это очень докучало. Попробуйте-ка спать, если знаете, что за вами следят. Наутро я чувствовал себя так, будто и глаз не сомкнул, но доктора сказали, что сон мой был глубоким. После небольшой медпроверки нас с Пашей признали годными к полету. После этого мы сели завтракать вареными яйцами, хлебом с маслом, картофельным пюре и чаем.
После завтрака мы собрались в узком кругу – к нам пришел Юрий, которому предстояло быть на связи с нами на протяжении всего полета, и Королёв, – и открыли бутылку шампанского; так тоже требовала традиция. Каждый из нас сделал лишь по небольшому глотку. После этого мы расписались на этикетке полупустой бутылки, и Гагарин убрал ее с обещанием: «Допьем, когда вы оба вернетесь». И мы, последовав еще одному русскому обычаю, когда предстоит отправиться в долгий путь, присели на дорожку.
– Друзья, давайте присядем, – сказал Юрий. Мы все уселись. Потом он вскочил: – Хорошо. Пошли.
Наша маленькая компания прошла к автобусу, которому предстояло довезти нас до ракеты. Мы все сделали еще кое-что – и по необходимости, и в порядке уважения еще одной, последней, предполетной традиции. Мы, собравшись в небольшой кружок, помочились на колесо автобуса.
* * *
Когда за нами закрылся люк готового к старту «Восхода», стало очень тихо. Гораздо тише, чем привычно для военного летчика, реактивный истребитель которого раскатисто дрожит от рева двигателя, набирающего обороты перед взлетом. Запертые внутри спускаемого модуля, мы слышали лишь мягкое мурлыканье электрических устройств и голоса инженеров, звучащие в радиошлемофонах. Самым выразительным внутри корабля был запах. Пахло свежей краской и клеем № 88 – специальным адгезивным составом, в который входил медицинский спирт, и этот запах я странным образом находил приятным.
После стольких часов тренировок в сферическом аппарате он уже не казался нам тесным. Но он не был большим: чуть больше двух метров в диаметре. Сиденья, в которых мы с Пашей лежали пристегнутыми на спине с подогнутыми ногами, напоминали маленькие металлические колыбели. На обоих концах они крепились через амортизаторы, чтобы смягчить вибрацию при запуске и посадке. Когда сработало зажигание ракетных двигателей ракеты-носителя, мы почувствовали, как легкая вибрация стала нарастать. Во время подъема с пускового комплекса перегрузка вдавила нас в сиденья. Теперь мы чувствовали всю мощь ракеты, уносящей нас все выше сквозь атмосферу Земли. Это напоминало то, как если бы мы мчались все быстрее на поезде, идущем вертикально вверх. С этой секунды нам следовало докладывать о своем самочувствии.
– Алмаз-один, – доложил Паша, называя свой позывной. – Чувствую себя спокойно.
– Алмаз-два, – присоединился я. – Чувствую себя отлично.
Если бы в первые 18 секунд полета на ракете случилась какая-нибудь авария, мы бы погибли. В эти критические секунды конструкция корабля не позволяла быстро его покинуть, например, с помощью катапультного кресла или парашюта. Это чрезвычайно опасно. Королёв оправдывал такую особенность конструкции, говоря, что полет не рискованнее, чем на пассажирском самолете, которые тогда тоже почти не имели шансов благополучно сесть, если откажет что-нибудь важное в первые 20 секунд после взлета. Но нам все равно некогда было слишком глубоко задумываться о таком риске. Мы внимательно следили за работой всех систем корабля.
Перед сиденьями находились два маленьких круглых окошка, но обзор через них поначалу перекрывал защитный аэродинамический обтекатель, в который, как в кокон, был заключен корабль. Но на высоте 80 километров над землей щит отстрелился. Я посмотрел в свой маленький иллюминатор и впервые увидел Землю. Вид меня разочаровал.
Я служил военным летчиком и часто видел поверхность Земли с высоты около 15 километров, и то, что я наблюдал в иллюминаторе космического корабля, не особо отличалось от привычного зрелища. Я думал, что увижу черное небо и изгибающуюся дугу горизонта, но мы еще не поднялись достаточно высоко. Через десять минут после пуска на высоте почти 500 километров наш корабль с громким хлопком отделился от носителя. Теперь мы летели далеко за пределами даже самых тонких окраин земной атмосферы. Когда мы расстались с ракетой и рев ее двигателей стих, нас настигла невесомость. Начался наш первый орбитальный виток вокруг Земли.
Мелкие незакрепленные предметы полетели по кабине. Теперь, когда замолкли ракетные двигатели, вдруг стало очень тихо. Так тихо, что мы слышали тиканье часов на панели управления и мягкое пощелкивание различного оборудования. Уйдя из полосы солнечного света, мы включили лампу, чтобы осветить кабину. В такой обстановке практически не чувствовалось, что мы летим в космосе. Казалось, мы почти что в одном из наших привычных имитационных тренажеров.
Первые две-три минуты ощущения оставались очень неприятными. Мне казалось, будто меня подвесили вверх ногами. Это явление хорошо известно официальной медицине: как только пропадает воздействие силы тяжести, органы чувств приходят в
