Откровения знаменитостей - Наталья Дардыкина

— (Смущен. ) Она моложе меня на 30 лет. Я посвятил ей много благодарных стихов. Говорю ей: «Я молод, потому что рядом ты».

— Вас прекрасно издает «Эксмо», у книг большие тиражи, и они хорошо расходятся.

— «Виражи времени» выдержали 14 изданий. Книга «Нет женщин нелюбимых» — 9 изданий. Сборник лирики — 9 изданий. Как говорят книжные торговцы, я один из самых востребованных авторов. Общий тираж моих книг перевалил за 400 тысяч экземпляров.

— Вы, наверное, знаете, Андрей Дмитриевич, что иные женщины на ваших вечерах думают: стихи написаны именно о их судьбах, адресованы именно им?

— У меня действительно восторженное отношение к женщинам. Я посвящал стихи и своим бывшим «любовям», и женам, с которыми расстался. Я никогда не позволял себе говорить приземленно о них, а всегда благодарно за те мгновения, которые испытал рядом с ними. И не важно — расстался я, не расстался. Для меня женщина — это образ богини, простите за возвышенную лексику, потому что все хорошее и значительное начинается с нее.

— Вы благородный человек. Расскажите о вашей первой жене.

— С этой девчонкой Алисой я познакомился в восьмом классе, мы вместе учились. Невероятно красивая, блондинка, как и Аня, моя теперешняя жена. Мы с ней хорошо дружили. После школы, когда нам было по восемнадцати, у нее смертельно заболела мама. Помочь Алиса ей ничем не могла. Могла только чем-то успокоить бедную маму, в глазах которой читался ужас за ее судьбу. И мы пошли с ней в загс, расписались и пришли к ее маме в больницу незадолго до ее смерти. И она умерла успокоенная — мы были вместе — значит, не пропадем. Это была первая моя любовь. Много лет я ее не видел, знаю, что она жива, что у нее семья. Но это детское, наивное и чистое восприятие женщины с тех пор живет во мне.

— Расскажите о вашей второй жене, родившей вам дочку.

— Она была преподавателем немецкого языка. Мы с ней тоже разошлись. Но нашу дочь Марину она воспитала в уважении к отцу. Она никогда не настраивала ее против меня. И я за это ей благодарен. И мы сейчас с ней в хороших отношениях, как и должно быть между интеллигентными людьми. Марина работает научным сотрудником Музея Пушкина на Мойке в Петербурге. Я ею горжусь — умная, тонкая, просвещенная женщина. У нее хороший муж, он ученый. У них дочь Кити, моя внучка. У меня два внука Андрея. Младший — полный мой тезка — Андрей Дмитриевич. Старший сын моей дочери Наташи закончил институт, он специалист по дизайну.

— Когда вы разводились, у вас были какие-то конфликты по разделу собственности?

— Нет. У меня была четырехкомнатная квартира — я все оставил своей третьей жене и сыну Дмитрию. Я продал свою недостроенную дачу и поделился со своими близкими. Никаких проблем не было. Моя третья жена была врачом. На нашу долю выпало неутешное горе — наш сын Дмитрий погиб. Много стихов я посвятил ему. До сих пор не могу прийти в себя.

— Жуткая трагедия… На что вы опирались в этом преодолении тоски и невосполнимости потери?

— Меня очень поддержала Аня. Она меня ни на минуту не оставляла одного. А душу мою лечили стихи о сыне. Я разговаривал с ним. Я тщетно вопрошал и просил у него прощения. И мне все казалось, что он меня слышит. Свою боль я делил с людьми, и они отозвались. Ко мне пришло много писем с выражением сочувствия, с поддержкой. Но самое главное лекарство я нашел на Святой земле — мы уехали в Израиль. Работали там несколько лет. Находясь ближе к Богу, я постепенно понял, как надо беречь жизнь и чувствовать Бога рядом. В себе. Конечно, моя боль о безвременно погибшем сыне будет во мне всегда.

— Дима являлся вам когда-нибудь во снах?

— Нет (с тяжелым вздохом ). Он никогда не снится мне, но мысленно я чувствую — он все и всегда про меня знает.

— Сколько лет вы уже женаты на Ане?

— Двенадцать лет. Мы всюду с ней вместе.

— Какие места в Израиле для вас целебны?

— Я очень люблю Израиль, хотя во мне нет ни капельки еврейской крови. Эта земля стала моей третьей Родиной. Моя первая Родина — Тверь, где я родился и где стал почетным гражданином. А Россия — моя большая Родина. Я люблю не только Святую землю, мне близки и люди, с которыми я там общался и общаюсь до сих пор. Некоторые из них мои соотечественники. Они помнят журнал «Юность» той поры, когда я был главным редактором и публиковал произведения многих талантливых, мыслящих писателей и поэтов. У меня в Израиле были десятки поэтических вечеров. Вместе со мной выступали мои друзья — Иосиф Кобзон, Тамара Гвердцители, Аркадий Арканов…

Сейчас я работаю в Москве, но Израиль притягивает меня. Стараюсь побывать там хотя бы раз в два-три месяца. Я проехал его вдоль и поперек. В Иерусалиме мы с Аней проработали четыре с половиной года. Конечно, я посещаю все места, связанные с нашей историей: храм Гроба Господня и Стену Плача.

— Как себя чувствует православный человек в Израиле?

— У меня особое отношение к религии: православие, иудаизм, ислам, буддизм — это все, конечно, разное отношение к божествам, но есть же ВЫСШЕЕ начало.

— Есть ли у вас там настоящие друзья?

— Друзей у нас в Израиле много. Назову Александра Поволоцкого. Он скрипач, ездит с симфоническим оркестром Израиля по миру. Там живет мой замечательный друг Анатолий Алексин, я печатал его повести в журнале. Мы с ним и видимся, и перезваниваемся.

— А как себя физически чувствует россиянин в израильском климате?

— Был бы счастлив, если б в России был такой климат. Зимой цветут розы, деревья зеленеют. Ты просыпаешься от солнца, от синего неба. Едешь на работу — вдоль дороги множество цветов. Круглый год то весна, то лето — радуйся! Я обожаю эту землю.

— Какие цветы вы больше всего любите в России и в Израиле?

— Люблю ромашки, васильки, да все полевые цветы. А в Израиле розы. Я даже иногда не знаю, как они называются, но мы останавливаем машину и стараемся запечатлеть на пленке эту красоту. У нас целые альбомы фотографий тех мест.

— Но среди этой красоты таится опасность. Я помню о дорожном происшествии, случившемся с Андреем Дементьевым и его Аней.

— Я там не раз попадал в передряги. Сломал три ребра. Слава Богу, когда Аня вела машину, она не очень сильно разбилась, но в больнице полежала. Опасно было приезжать в пограничные с Палестиной места. Правда, мы не боялись туда ездить, когда еще были открыты дороги. Не робели, когда проезд был запрещен. У меня на машине были дипломатические номера, и я мог проехать всюду. Но охрана нас предупреждала всегда: «Там опасно», — но я отвечал: «Ничего, Бог даст, мы выберемся». Мы объездили всю страну, везде бывали.