СОКОЛ и ЛАСТОЧКА - Борис Акунин

Десятый день плавания.

Ветер W, слабый. Облачно. За сутки пройдено 77 миль. Широта 40°11’N.

Сегодня изучала лечение поносов алиментарного и нервического происхождения. Оказывается, это очень интересно, особенно кровавая диарея эпидемического свойства. Эта страшная болезнь превратила не одно судно в корабль-призрак, населённый мертвецами.

Провела в кают-компании, во время третьей вахты, первое занятие с капитаном. Учила его пользоваться вилкой, держать столовый нож тремя пальцами, а также не чавкать и не хлюпать. Наука даётся ему с большим трудом, он весь вспотел. Тяжелее всего оказалось жевать с закрытым ртом. Бедняга жалуется, что от этого начинает давиться.

Во время ужина он поразил офицеров свежеобретёнными манерами. Даже Логан, слывущий у нас в кают-компании «тонкой штучкой», не имел понятия о салфетках. Когда Дезэссар важно вытер губы лоскутом белой ткани, за столом воцарилось гробовое молчание. Ещё удивительней всем показалось, что капитан не откусывает прямо от окорока, а отрезает ножом тонкие ломти. Теперь и я могу есть цивилизованно, не боясь вызвать осуждение или насмешку (хоть Кабан и обозвал меня «мартышкой» за подражательство).

Очень надоела «солёная лошадь», которой на корабле кормят пять дней в неделю. По субботам подают сушёную треску, и лишь по воскресеньям бульон с куском свежего мяса. Пьют все сидр или красное вино. Коньяк или ром берегут для особенных случаев. Впрочем, говорят, что перед сражением для храбрости каждому члену экипажа положена так называемая боевая порция.

Одиннадцатый день плавания.

Ветер NW, порывистый. За сутки прошли 112 миль. Широта 39°24’N.

Медицинского учения сегодня не было. Отец Астольф сказал, что мозгам нужно давать отдых, тем более нынче день святого Филемона. До обращения в христианство и мученической гибели в пучинах вод Филемон был актёром и большим любителем прекрасного пола. В его память у некоторых народов принято в этот день выказывать женщинам знаки приязни и внимания.

Признаться, я рада передышке. За исключением часа, который ушёл на то, чтобы познакомить капитана с тайнами носового платка, весь день я провела на палубе, вдыхая запахи океана и думая об отце, которого, с Божьей милостью, я увижу всего через неделю.

Двенадцатый день плавания.

Ветер SW и S. Ясно. В полдень повернули через фордевинд и легли на S. Курс на мыс Феншал.

Кровопускание производится так. Сначала к телу прикладывается скарификатор. Нажатием пружины выпускаешь двенадцать секаторов, которые моментально и почти безболезненно производят разрезы. На места разрезов ставятся подогретые банки для высасывания избытка крови. После того, как банки наполнятся целиком, до половины или до четверти (в зависимости от состояния пациента), их нужно снять, остановить кровотечение прикладыванием тампона, смоченного в растворе спорыньи, и залепить ранки промытой рыбьей кожей. Сначала отец Астольф заставил меня поупражняться на нём самом, потом вызвал боцмана Выдру, который очень любит лечиться и нечувствителен к боли. Теперь я знаю, что эта не столь сложная операция мне по силам.

Тот же день, вечер.

Я собиралась пустить кровь и капитану, цвет физиономии которого свидетельствует о перенасыщенности тела гуморами, но в это время марсовый матрос закричал: «Парус!»

Ударил колокол, все бросились по местам. Скоро стало ясно, что это английский купец, трёхмачтовый флейт. Мы пустились за ним в погоню.

У нас лучше парусность и мы находились на ветре, поэтому, по словам Д., погоня получилась недолгой. Мне, правда, так не показалось. Понадобилось шесть с половиной часов, чтобы преодолеть жалкие полсотни кабельтовых, отделявшие «Ласточку» от англичанина. Вначале я была возбуждена первой корсарской схваткой, но потом заскучала. Да и не было никакой схватки. Когда Кабан выпалил из носового орудия, взметнув столб воды справа от флейта, купец понял, что до темноты ему не дотянуть, и лёг в дрейф.

Д. и королевский писец отправились осматривать добычу. Я увязалась с ними из любопытства и присутствовала при переговорах с капитаном «Фортуны», бристольского судна, которое везло на Ямайку груз чугунных чушек.

Переговоры представляли собой тягучее и многословное препирательство из-за суммы выкупа. Д. угрожал, что посадит на «Фортуну» свою команду, а британцев запрёт в трюм и они проторчат в плену до конца войны. Но английский капитан смекнул, что мы в самом начале плавания и не захотим сокращать своей экипаж ради старого корыта, гружённого чугуном. Кончилось тем, что мы получили вексель на голландскую банковскую контору, которая существует специально для таких случаев. Вексель забрал мэтр Клещ, мы вернулись на «Ласточку» и встали на прежний курс.

До чего же, оказывается, скучно ремесло корсара!

Я испытываю смешанные чувства по поводу случившегося. С одной стороны, жалко англичанина – он всё сетовал, что теперь владельцы спишут его на берег. С другой стороны, часть от этих 2800 ливров достанется мне и очень пригодится для уплаты долга «герру коммерциенрату».

Тринадцатый день плавания[24].

Сегодня, наконец, перешли к хирургии, которой я боюсь больше всего. Начали с переломов рук и ног – это самое простое из увечий, с которыми мне придётся иметь дело. Я научилась: замешивать гипс; выправлять кость; накладывать шину. По-настоящему трудно только второе, особенно, если перелом открытый. Отец Астольф принёс несколько щепок разной толщины, завернул их в бумагу. Которая изображала кожу, и мы долго исполняли странный ритуал. Он с хрустом ломал деревяшки об колено, а потом я их «лечила», аккуратно распрямляя. Заклеивала порванную бумагу, клала шины, потом работала с гипсом.

Во второй половине дня я становлюсь из ученицы учителем. Водила Дезэссара взад-вперёд по кают-компании, показывая, как кланяются замужним дамам, юным барышням и пожилым герцогиням. Капитан был в парадном кафтане, шёлковых чулках и завитом парике, да ещё с тростью. В углу мы поставили зеркало, отобранное в качестве трофея у несчастного бристольца.

Д. был похож на индюка, с важностью расхаживающего по птичнику, однако себе он чрезвычайно нравился. За ужином он объявил, что отныне на «Ласточке» будут соблюдаться правила морского этикета, как положено на боевом корабле. Господа офицеры должны являться в кают-компанию нарядными, в париках и при шляпах. «А кому это не по нраву, – грозно предупредил капитан, – будет столоваться в кубрике с матросами».

Поддержали это начинание Гарри (он и так всегда одевался щёголем), писец да мичман Проныра. Оба лейтенанта и пушкарь заявили, что париков отродясь не нашивали, а где жрать «солёную лошадь», им совершенно всё равно.

Закончилось криком и руганью.

Четырнадцатый день плавания.

Сегодня весь день не до занятий.

Я познакомилась с обратной стороной корсарской профессии.

Утром меня разбудил отчаянный звон колокола и топот ног. Мы снова заметили корабль. Он вынырнул из рассветного тумана в какой-нибудь миле к западу. Восходящее солнце обрисовывало в колышущемся воздухе золотистый, прозрачный силуэт. Дезэссар, полезший на мачту с подзорной трубой, закричал: «Английский шлюп! Пушек нет – торговец!»

Чтобы подобраться к добыче ближе, мы тоже подняли английский флаг. Правилами морской войны это не возбраняется. Главное – «предъявить цвета» (то есть опустить чужой флаг и поднять свой) до первого выстрела, иначе это уже будет не военная хитрость, а разбой.

Английский торговый шлюп, казалось, не подозревал подвоха. Он повернулся бортом и спустил почти все паруса. Корабль размером с «Ласточку» и, судя по контуру, довольно ходкий.

Наш капитан всё время находился на носу, вскарабкавшись чуть не на самый утлегарь, и неотрывно смотрел в трубу.

Когда до англичанина оставалось три кабельтовых, Д. вдруг заорал истошным голосом: «Поворот! Поворот! Это ловушка!»

«Смотрите! – закричал и Логан, стоявший на вахте. – У него, как у нас, порты закрашены!»

Матросы схватились за тросы, рулевые навалились на рукояти штурвала, и «Ласточка», накренившись набок, стала поворачивать под свежим бейдевиндом.

Я сначала ничего не поняла. Но потом увидела, как в чёрном борту вражеского корабля открываются квадратики, и в каждом торчит пушечное жерло.

Это было такое же корсарское судно, как наше. И прибегло оно к той же уловке, старой, как самоё охота: волк притворился овечкой.

«Мы будем драться?» – спросила я у Д, бежавшего от носа к квартердеку. В голове у меня были только колотые, резаные и огнестрельные раны, до которых мы с моим наставником ещё не добрались.