История Рай-авеню - Дороти Уннак

Меган не знала, что ей думать о Сюзи Гинзбург. Она хотела оказывать той помощь и совсем не ожидала, что ее будут оскорблять и над ней насмехаться. Что она себе такое позволяет, черт возьми?

Когда Меган пожаловалась сестре Мур, та ответила с улыбкой:

— Ты отвергаешь ее, потому что в ней есть сила духа. Тебе кажется, что она слишком похожа на тебя. Я права? Пусть остается такой, какая есть. Это крепкая девочка. Не будь такой бесчувственной. Возможно, ты кое-чему от нее научишься.

И Меган научилась. Она узнала, что Сюзи, ее родители и все их друзья были свободными людьми, живущими неподалеку от Бронкса, но с таким же успехом они могли обитать и на Марсе. Сюзи права. Интересно было узнавать, как живут другие. Иногда, правда, это сбивало с толку. У этих людей не было секретов, они никогда не врали, не говорили ерунды. Они открыты для всех.

— У моего отца завязался роман с натурщицей, которую он рисовал. С ней хлопот было полный рот. Когда он бросил ее, она напророчила, что с ним случится несчастье. Черт, возможно, она оказалась права. Посмотри на меня.

— А как насчет твоей матери? — спросила Меган, широко открыв глаза от удивления.

— О, она ни в чем не уступает отцу. Ну и что? Они с ума сходят друг по другу. А все эти романчики не имеют никакого значения. Просто иногда им требуется чего-то остренького. А теперь расскажи мне о себе, Меган. Ты, конечно же, девственница.

Меган почувствовала, что краснеет. Она хотела сменить тему разговора. Но хотелось и побыть с Сюзи, послушать ее.

— Да, ну и что? Ты говоришь так, будто это смертный грех. Вместо того чтобы…

Сюзи закрыла глаза и произнесла тихим голосом:

— Ты должна предстать чистой перед человеком, который выберет тебя в жены, — она ухмыльнулась. — Чушь. Я занималась сексом, когда мне было тринадцать лет. Ему было пятнадцать, и у него уже был сексуальный опыт. Ничего особенного, кроме боли, я тогда не почувствовала, но все же для первого раза показалось довольно интересно. Разумеется, со временем стало еще интересней. А потом…

У Меган вырвалось:

— Послушай, я же не твой исповедник.

Сюзи рассмеялась, потом посерьезнела:

— Извини, Меган. Я просто болтаю всякий вздор. Видишь ли, твой образ жизни так же непонятен мне, как и мой тебе. Куда бы мы ни отправлялись с моими родителями, везде общаемся с людьми нашего круга. Это художники, писатели, скульпторы и артисты.

Добавила с грустью в голосе:

— А также танцоры. О да, танцоры. Мы ведем особую жизнь, и, мне кажется, не замечаем, что остальной мир живет совершенно по-другому.

— Ты все время говоришь «мы». Ты что, тоже художница? Ты рисуешь, что ли?

Сюзи прикусила нижнюю губу и закрыла глаза. Было тихо, только искусственное легкое издавало свой специфический шум. Меган взглянула в зеркало, стоящее перед Сюзи, и увидела на ее лице слезы.

— Я была танцовщицей. Я… хорошо танцевала. В балетной труппе. Я там была самая молодая. Танцевала во всех европейских столицах, всего в тринадцать лет. Нет, я не была примой, и, возможно, никогда ею не стала бы. Не думаю, что дело дошло бы до этого. Но теперь нечего сожалеть, не так ли? Я хочу сказать, что мне только семнадцать, но у меня есть что вспомнить. И вот я оказалась в такой идиотской ситуации. Там, в этой железной огромной бочке, находится то, что осталось от моего тела. Боже, знаешь ли ты, на какие жертвы идет танцовщица? Ты знаешь…

Она сильно прикусила губу.

— Ладно, хватит. Думаю, что Сюзи уже много чего рассказала тебе, Меган, сегодня. Я уже начинаю жалеть себя, а это мне вредно. Сейчас хочу просто отдохнуть. Положи, пожалуйста, книгу на подставку. Я почитаю немного. Хорошо? Увидимся завтра?

Меган каждый день приходила к Сюзи Гинзбург в течение последующих месяцев. Они стали друзьями.

Родители Сюзи были шумные, одетые в яркие одежды, веселые люди. Когда они навещали дочь, то приносили с собой еду, книги, пластинки и рисунки, которые показывали всем, кто находился в палате. Они были молодыми и красивыми. Ее отец, стройный мужчина, носил, будто простой рабочий, штаны из хлопка и такую же рубашку. На ее матери была длинная юбка и черная облегающая блузка. Длинные волосы спускались по спине до самой талии. Они были очень густыми, и возле шеи их перехватывала серебряная пряжка, сделанная ее знакомым серебряных дел мастером. Красивая, не так ли?

Они подходили поговорить ко всем детям в палате. Делали рисунки и карикатуры детей и медработников, пририсовывая им лица животных — мудрой совы, свирепого льва, милого котенка, обаятельного щенка. Но за маской животного можно было узнать человека. А лица рисовали вытянутыми, с кустистыми бровями, длинными ресницами, красными щеками, бакенбардами, и обязательно добавляли каждому по третьему глазу на лбу — на счастье, чтобы сторожил во сне.

Они разрисовывали детям лица акварельными красками, и те были в восторге и не разрешали по несколько дней умывать себя.

Меган задавала себе вопрос: а что, если бы у нее были такие родители? Как бы она себя чувствовала, живя с ними, разделяя их образ жизни? Ей казалось, что они ведут слишком шумную, восторженную и бестолковую жизнь.

Сюзи как-то раз сообщила ей доверительно:

— Они просто боятся, Меган. Они как люди, заблудившиеся в лесу, которые начинают свистеть, чтобы не было так страшно. Черт, а ведь я была танцовщицей. Представь, каково им видеть меня здесь. Да ладно, черт с ними. Послушай, Меган, детка, поставь, пожалуйста, пластинку Синатры. Подвинь поближе ко мне его фотографию. Выбери что-нибудь грустное и любовное. Ну, знаешь такую мягкую музыку, под которую приятно заниматься мастурбацией.

Меган была шокирована. Она не могла скрыть этого. Лицо выдавало ее.

— Сюзи!

Сюзи улыбнулась:

— Расслабься, детка. Не думай, что внутри этого железного барабана творится всяческий разврат. Поверь мне, я ничего такого не могу делать. Черт побери. Хотя у меня могла бы быть такая возможность, тебе не кажется? Но я ведь и дышу-то с трудом, не говоря уже обо всем остальном. Но ничего, придет время. Да? Скажи, да?

Меган рассмеялась:

— Да. Верь в это. Какого Синатру тебе поставить?

— О, Боже. Любого. Какого хочешь.

Меган поставила «Все или ничего» и стала наблюдать за Сюзи, лицо которой расслабилось. Она видела, как с него исчезает выражение грусти и тоски, мечтательно открываются и закрываются глаза. Ее подруга тонко чувствовала музыку. Меган думала о том, помнит ли тело Сюзи танцевальные движения. Она удивлялась, что та переносит пребывание в этой чертовой тюрьме, в то время как вся ее натура стремится к танцу.

Меган была в замешательстве. Сюзи говорила такие шокирующие вещи о сексе, о жизни вообще, о своем теле. Но все это отличалось от того, что говорила о сексе Пэтси Вагнер.

Слушая Сюзи, Меган испытывала чувство вины. Но Сюзи говорила так, будто многие считающиеся запретными вещи на самом деле совершенно нормальны и даже забавны.

Когда Меган покидала Варм-Спрингс, ей было тяжело расставаться с Сюзи, но та пообещала, что очень скоро вернется в Нью-Йорк. И тогда пригласит ее в гости. Она обещала Меган веселую жизнь. «Ну, улыбнись же, поцелуй меня, а потом отправляйся домой и, смотри, хорошенько учись в Хантере», — говорила ей Сюзи на прощанье.

Меган склонилась над ней и поцеловала в кончик носа, а потом в лоб, точно так же, как отец целовал ее, когда она была маленькая.

Сюзи понизила голос и сказала:

— Я вернусь, Меган. Обещаю тебе, что мы встретимся в Нью-Йорке. И, клянусь, никому не удастся тебя испортить. Я никому не позволю.

Они были ровесницы, но, разговаривая с Сюзи, Меган чувствовала себя ребенком.

Часть вторая

Глава 1

Война изменила жизни большинства ребят, которые закончили школу св. Симеона, но решительно ничего нового не происходило с Уилли Пейсеком. После событий в Перл-Харборе он пошел на призывной участок, находившийся на углу Фордхэм-роуд и Гранд-Конкорса. Затаив дыхание, он показал сержанту свою карточку призывника. Ситуация тогда изменилась. Шла настоящая война, и армия нуждалась в людях.

Сержант посмотрел на Уилли и покачал головой. Мальчик представлял собой жалкое зрелище. У него были повреждены барабанные перепонки, не хватало половины указательного пальца на левой руке. У него была язва. Когда Уилли сказал, что практически здоров и готов служить в армии, если ему помогут материально, взгляд сержанта из сочувственного стал презрительным, и он громко рассмеялся, так что молодые люди, присутствующие в комнате, посмотрели в его сторону, и как раз в этот момент Уилли нанес сержанту удар в челюсть. Сержант сделал шаг назад, потом поднял Уилли за шкирку и понес к двери.

— Слушай, пацан, — сказал он тихо прямо в ухо Уилли, — не обижайся. Найдется и для тебя работа. Не могут же все быть солдатами.