На крутой дороге - Яков Васильевич Баш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но кому бы не захотелось капитулировать перед такой властью и после стольких напряженных дней в пыли и грязи вымыться в теплой ванне? Кто бы отказался после многих бессонных ночей и мытарств в душной цеховой конторке растянуться наконец в домашней постели, где все белое, чистое, пахнет свежестью и похрустывает крахмалом?
Но недолго довелось ему наслаждаться прелестями домашнего уюта. Ударили зенитки. По реву гудков и сирен Марко Иванович понял, что городу угрожает большой воздушный налет. Его словно выбросило из кровати. И, второпях обуваясь, он уже не скрывал досады и раздражения:
— И приспичило же тебе с этим мытьем!
Женщина в испуге металась по комнате и не знала, за что ей хвататься: включать ли свет или занавешивать окна. И все же не могла удержаться, чтобы не ответить на незаслуженный упрек мужа:
— Не мне приспичило, а тем швабам летать сюда приспичило!
— Вот лукавое зелье! — бранил Марко Иванович жену, торопясь на завод, спотыкаясь и вздрагивая то и дело от бешеного треска, доносившегося со всех сторон охваченного пламенем неба. — Недаром же говорят, что баба и родом из ада.
XVIII
Воздушное нападение длилось почти всю ночь. Только на рассвете удалось возобновить работу в цехах. И никогда еще у Марка Ивановича не было столько хлопот с остывшими печами. А тут, как нарочно, женщины снова напомнили о себе и прибавили ему забот. Из города прибежал возбужденный, вспотевший мальчуган — сын Крихточки. Телефонная связь с городом была повреждена, и его прислали сюда в качестве связного.
— Дядя Марко! Дядя Марко! — едва переводя дух, таинственно зашептал малыш. — Шпионов поймали!
— Шпионов?
— Настоящих шпионов!
— Где?
— Возле нашего дома.
— Много?
— Двоих!
— Кто же их поймал?
— Женские посты! — впопыхах рассказывал мальчуган и похвастал: — И все это мама и тетя Килина! Вон какие! — И, сообразив, что у него есть чем и дядю порадовать, воскликнул: — А ваша тетя Марья! Если б не она, то ни за что не одолели бы!
«Пикантно», — размышлял Марко Иванович, поспешно усаживаясь в газик.
Принесенное известие сомнения не вызвало. В народе носились слухи о немецких лазутчиках, которых ловили то тут, то там, и задерживали их чаще всего люди гражданские. Особенное распространение имели такие слухи среди женщин. Количество выловленных диверсантов в их рассказах нередко приобретало фантастические размеры. Горячие запорожчанки после налета и вызванных бомбежкой разрушений стали не только осторожными и бдительными, но и злыми, как осы, и горе было диверсанту, попавшему в их руки.
Когда Марко Иванович примчался на свою улицу, около дома, где жила Надежда, уже бурлил народ. В самой гуще толпы вертелся милиционер, пытаясь протолкнуться к подъезду, но женщины его не пускали. Они ждали более надежных рук, в которые можно было бы передать пойманных чужаков, а именно — рук Марка Ивановича, его они знали не только как бывалого воина, но и как командира истребительных батальонов. И перед ним все почтительно расступились.
— Ну, так что здесь почем? — шутливо начал Марко Иванович.
Вперед выкатилась кругленькая Крихточка и, то и дело подпрыгивая, затрещала:
— Ох, трясця вашей матери, так вы еще шутить? Поразвешивали уши, и милиция ворон ловит, а тут пускай диверсанты безнаказанно орудуют? Разве ж это порядок? Да если бы не мы, так тут уже давно бы все дымом покрылось.
Тут она чувствовала себя в своей сфере и, не желая уступать другим приоритета бдительности, оглушала всех своей трескотней, то и дело сбиваясь на командирский тон.
Долговязая Килина Макаровна, словно комиссар, стояла рядом; она возвышалась над всеми, как мачта, и, казалось, поглядывала на окружающих свысока, горделиво поводя своим орлиным носом.
— Погоди, погоди, кума. — Марко Иванович тоже называл Крихточку кумой. — Где же вы их поймали?
— Да на столбах, трясця им в глотку! Линию обрывали, паршивцы, печенки бы им поотрывало!
— А документы какие-нибудь у них есть? — уже перешел он на серьезный топ.
— Никаких документов! То-то и оно!
— А разговаривают они по-нашему или как?
— «Капут», чирикают. «Капут, Ганс!» — зашумели все вокруг.
— Это такие пройдохи, — загудела Килина Макаровна, — они все уже знают. Даже имя нашего директора заучили.
— Ну, тогда показывайте, где они.
— В подвале прохлаждаются.
Сопровождаемый, словно гоготом гусей, беспрерывными восклицаниями и напутствиями, Марко Иванович спустился в подвал. И только он открыл дверь, как к нему, чуть не плача, до смерти перепуганные, в изодранных рубашках — видно, здесь не обошлось без жарких женских объятий — бросились два паренька.
— Марко Иванович! Да что же это такое? Мы по приказу Морозова… линию починяем, а они…
Получился конфуз. После налета телефонные линии действительно были во многих местах повреждены. Городское бюро ремонта не успевало справляться с повреждениями. Морозова, естественно, очень волновала проблема связи с Днепрогэсом, поэтому он велел выслать на линию своих монтеров. А ребята, напуганные бомбежкой, впопыхах выскочили с завода, забыв свои ночные пропуска. Да еще, как на грех, черт их попутал подразнить женщин, подкравшихся в темноте к столбам. «Ой, сейчас капут нам, Фриц! Капут, Ганс!» — кричали они, делая вид, что испугались. После этих словечек они вряд ли помнили, как их стащили со столба, заперли в подвал, да еще и тумаков хороших надавали.
— Вот морока, побесились бабы, — сердился Марко Иванович, докладывая об этом Морозову.
Но Морозова этот случай рассмешил до слез.
— Хвалю женщин! Ей-ей, молодцы! Вот это хватка! А наши «гансы», — обратился он к монтерам, — пусть не будут такими растяпами. — И еще звонче расхохотался: — Ай да запорожчанки!
XIX
В минуты опасности любовь к самому близкому, самому родному особенно обостряется. Надежда приехала с завода как раз в разгар стычки женщин с «чужаками», но даже не остановилась возле них. В мыслях у нее был только Юрасик. Всем своим существом стремилась она к нему, своему малышу — ведь он, бедненький, наверное, пережил столько страха ночью, что и сейчас еще плачет и зовет свою маму.
Василь больше не писал. Письма, которые она посылала ему ежедневно, а иногда и по два на день, оставались без ответа. Неизвестность пугала ее. И это вызывало еще большую тревогу о сыне.
Она нашла Юрасика в подвале дома — в бомбоубежище, заставленном колясками, раскладушками, пропитанном запахом пеленок, — схватила, сонного, на руки, перенесла в комнату, уложила на кровать и, не раздеваясь, крепко прижимая к себе ребенка, так и уснула.
А когда проснулась, мать со слезами поведала ей
