Дитя каприза - Дженет Таннер

Том задумчиво кивнул головой.

– Ситуация драматическая. А почему у нее возникли подозрения?

– Несколько недель назад ее едва не сбила машина. Тогда она просто перепугалась и не придала этому значения, хотя, как она утверждает, Трэффорд отнесся странно к происшествию. Потом у нее возникли подозрения, что за ней следят: глубокой ночью она заметила в саду прятавшегося там чужого человека. Как раз тогда Трэффорда не было дома – он встречался с компаньоном, – а у служанки был выходной. Кто-то позвонил в дверь, но она не открыла, а вызвала по телефону полицию. Один из моих людей поехал по вызову, но не обнаружил ничего подозрительного, хотя госпожа Трэффорд была, несомненно, до смерти напугана. Как она рассказала, Трэффорд вернулся домой после полуночи и привел с собой компаньона – для того, как утверждает Мария, чтобы при свидетелях обнаружить ее труп. Она утверждает также, что он был потрясен, увидев ее живой и невредимой. Когда его приятель ушел, между ними произошла дикая ссора. Трэффорд, побросав в чемодан кое-какие вещи, ушел из дому. С тех пор она его не видела.

– А что об этом говорит Трэффорд? – спросил Том.

– Хорошенький вопрос! Пока мы не смогли допросить его. Мария не знает, куда он исчез той ночью, в его конторе тоже ничего неизвестно, а если там и знают что-то, не говорят.

– Но вы его разыскиваете?

– Мы наводим справки. Но я не очень-то надеюсь на успех. Он может быть где угодно. Австралия велика, господин О'Нил.

– Я это уже заметил, – сухо сказал Том. – Интересно, а что вам подсказывает интуиция? Вы полагаете, Висконти говорит правду?

Гаскойн пожал плечами.

– Всякое, конечно, бывает. Я циник. Но чтобы подпольный иммигрант с такой биографией, как у Мартина, жил у нас под носом целых двадцать лет? В это трудно поверить. К тому же, между нами, эта женщина – истеричка и крепко пьет. Как я уже говорил, мы обязаны расследовать заявление о покушении на жизнь. Но я думаю, здесь мы имеем дело с обычной бытовой ситуацией. А ситуация проста: этот мужик ее бросил. А она не может – и не хочет – смириться с этим.

– Каким образом эта история попала в газеты? – спросил Том.

– Она сама все выболтала репортерам. Я думаю, ее разозлило, что после ее заявления мы не забегали, как цыплята с отрубленными головами.

– Но она им не рассказала, что ее жизнь в опасности?

– По-видимому, не рассказала.

– Вам это не кажется странным?

– Не очень. Трудно объяснить поведение такой неуравновешенной женщины, как Мария. Она, несомненно, струсила. Но в любом случае ее история все равно привлекла достаточно большое внимание. Добрая половина всех наемных писак Австралии ошивается в Дарлинг-Пойнте. Мы были вынуждены поставить у ее дома своего сотрудника, чтобы они перестали ее беспокоить – заварив всю эту кашу, она теперь жалуется, что нарушаются границы ее частных владений.

– Получается, она добилась своего, – сказал Том задумчиво. – Теперь она под защитой полиции.

– Да, но почему надо было действовать таким идиотским способом?

– Так или иначе, но она своего добилась. Ни один даже самый наглый убийца не отважится сунуться к ней, когда у се порога расположилась лагерем добрая половина газетчиков со всего мира и стоит постовой. – Он поднялся с кресла. – Спасибо, что уделили мне время, сэр. Благодарю вас за откровенность.

– Вы продолжите свое расследование? – спросил Гаскойн.

Том кивнул.

– Мне еще нужно навести кое-какие справки, если только это не задевает ваши интересы. Прежде чем сдать в архив эту папку, я должен полностью убедиться в том, что эта история – плод больного воображения Марии. Видите ли, в отличие от вас, у меня есть немалые основания надеяться доказать, что Грег Мартин и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо, а, учитывая все стороны этого дела, можно сказать, что эти основания тянут на миллион долларов.

Гаскойн протянул ему руку на прощание.

– Желаю удачи. Надеюсь только, что, раскопав что-нибудь такое, о чем, по вашему мнению, нам следует знать, вы будете Со мной так же откровенны, как и я с вами.

– Безусловно, – сказал Том, пожимая протянутую руку. – Я с вами свяжусь. Еще раз благодарю за помощь.

Он вышел из кабинета, а Гаскойн, глядя ему вслед, погрузился в глубокое раздумье. Возможно ли, что он ошибается в отношении Марии Винсенти? А вдруг ее заявления небезосновательны? Если этим займется О'Нил, он докопается до сути. В этом Гаскойн уверен. Ну, а если нет…

Гаскойн посмотрел на гору полицейских отчетов на своем столе и вздохнул. На какое-то мгновение ему захотелось снова стать молодым и целеустремленным, как Том О'Нил, а не измученным и утопающим в болоте писанины, которая, казалось, не имела никакого отношения к настоящей работе полицейского. Но это желание было мимолетным. В свое время он справлялся со всем. Но теперь ему хотелось лишь закрыть за собой дверь кабинета и, забыв про дела, сесть в лодку и основательно заняться рыбной ловлей.

Такси спустилось по склону холма и, повернув, опять начало подъем к группе роскошных вилл, которые, словно драгоценные камни, украшали корону Дарлинг-Пойнта – этого обиталища избранных. Солнце палило нещадно, заливая золотом лучей чистое австралийское небо. Невероятно синее небо было, казалось, так близко, что его можно было потрогать; далеко внизу виднелось такое же синее море, все в серебряных блестках.

На пассажирском сиденье впереди сидела Гарриет, пристроив на коленях сумку. Серебристо-синий город Сидней! Когда самолет приземлился, первое, что ее поразило, были яркие краски, от которых стало больно глазам – залив, мост над ним, многогранная крыша Оперы, – все это отражало солнечные лучи, создавая завораживающий калейдоскоп света. Несмотря на то что она была поглощена своими проблемами, все это произвело на нее огромное впечатление – да и кто мог бы устоять? Но уже после ночи, проведенной в сиднейском «Хилтоне», острота первого впечатления притупилась, отодвинувшись в дальний уголок сознания. Если бы она приехала туристом, то, возможно, еще пребывала бы в восторге от увиденного, упиваясь прекрасными водами. Приехав как фотограф, она постаралась бы отыскать глазами профессионала необычные ракурсы для съемки. Но она была здесь совсем в ином качестве: Сидней для нее был прежде всего местом, где через двадцать лет она, возможно, наконец узнает о судьбе своей матери.

Гарриет поудобнее устроилась на сиденье. Внутри у нее все сжималось от напряжения, а взмокшая от пота шелковая кофточка прилипла к шее и к виниловой обивке спинки. Виллы, мимо которых они проезжали, были большие и помпезные, явно построенные по индивидуальным проектам; их соорудили из красного кирпича или из сверкающих на солнце белых известняковых плит, и они выглядели как свадебный торт, щедро украшенный кремом; каждый дом опоясывала веранда, перед домом был разбит непременный цветник с ярким ковром из ноготков и роз. Конечно, этого следовало ожидать. Грега Мартина, который манипулировал миллионами долларов – хотя иногда и незаконно, – могло устроить только все самое лучшее; а Мария Винсенти, или Трэффорд, или как там она себя называет, была полноправной наследницей огромного состояния. Денег у нее – куры не клюют. Возможно, именно этим объясняется то, что они смогли прожить здесь, никем не потревоженные, почти четверть века. Что бы там ни говорили, а богатство вызывает уважение.

Далеко внизу сверкающую синеву залива бороздили яхты, и, глядя на них сверху, Гарриет почувствовала, как у нее опять все внутри сжалось. Может быть, одна из них принадлежала Грегу Мартину – ведь моряк всегда остается моряком? А, может, он решил, что после взрыва его нога никогда не ступит на борт яхты? Нет, это невозможно. Если бы его преследовали видения прошлого, то он никогда не поселился бы здесь, на побережье, какими бы престижными ни были эти виллы. Вот еще одно доказательство – если они вообще нужны, – что происшедшее у берегов Италии не было несчастным случаем.

Гарриет резко отвела взгляд, а затем заставила себя снова посмотреть вниз. Прежде чем все закончится, ей, возможно, придется столкнуться кое с чем гораздо более тягостным, чем вид нескольких роскошных яхт. И если она не будет к этому готова, то лучше отказаться от расследования, немедленно вернуться домой и зарыть, как страус, голову в песок, как это делает Салли и отец. Нет, она не собирается так поступить.

Гарриет чуть прищурила глаза, спрятанные за солнцезащитными очками. Ее озадачила реакция отца и Салли, их боязнь приподнять завесу над событиями двадцатилетней давности, обнажив прошлое и все, что тогда произошло. Такой реакции она могла ожидать от отца – он всегда вел себя, как страус, прячась от всего, что было ему неприятно, и она могла понять его нежелание бередить старые раны. Очевидно, воспоминания до сих пор причиняют ему страдания, возможно, страдания заглушили в нем чисто человеческое любопытство. Но Салли… Гарриет совершенно не понимала реакции Салли. «Почему она, как я, не хочет узнать, что случилось с мамой, – думала Гарриет, – узнать наверняка, жива ли она, пли погибла. И если жива, почему она не хочет снова увидеть ее, а если погибла, то добиться, чтобы человек, виновный в ее смерти, понес справедливое наказание». Но Салли, казалось, еще меньше, Чем Хьюго, хотела ворошить прошлое, и до самого отъезда она продолжала упрашивать племянницу отказаться о поездки и оставить всю эту затею.