Две жизни, том 1, часть 1 - Кора Антарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень скоро мы уже сидели за столом, и я с большим удовольствием потягивал через длинную соломенную трубочку холодное розовое питье, необыкновенно вкусное и ароматное.
В разгар нашего завтрака на палубу взошёл капитан, приветствовавший И. как старого знакомого, он любезно поздоровался и со мной, напомнив мне Флорентийца элегантностью своих манер. Капитан обращался с нами как с желанными гостями и любезно предложил пользоваться всей палубой, а не только той частью её, которая принадлежала нашей каюте.
– Скоро начнется съезд пассажиров, — сказал капитан, выпивая стакан вина, любезно налитого ему И. — Хотя настоящий сезон ещё не настал и другие пароходы пустуют, на мой запись шла уже месяц назад. За день до вашего приезда от своей каюты отказалась графиня Е. из Гурзуфа. Вот вам и посчастливилось.
Я старался скрыть своё изумление, усердно подражая невозмутимости И., чтобы быть "вполне воспитанным" человеком. Но я был глубоко поражен таким совпадением. Очевидно, это мать Лизы должна была ехать в нашей каюте, а может быть, даже несчастная её тётка думала совершить морское путешествие.
– Если у вас нет неотложных дел, — продолжал капитан, — я бы советовал вам вооружиться биноклями и понаблюдать за посадкой. Здесь так явно обнаруживается мера человеческого воспитания, характеры, манеры, что это не только интересное зрелище, но и поучительный урок. У меня перед каютой натянут тент. Вы сможете опустить занавески и будете сидеть в тени, незаметно наблюдая за прибывающими. Иногда бывают преуморительные картины. Вот, пожалуйте сюда, я покажу, как устроиться. До самого отплытия можете сидеть здесь. Только когда выйдем в открытое море, ко мне придут с докладами помощники, — как это всегда бывает при отправлении, — неизбежны случайности, которые требуют вмешательства капитана. Это вам будет неинтересно.
Говоря всё это, он усадил нас под тёмно-синим тентом, опустил такие же занавески и подал прекрасные бинокли.
– Итак, будьте как дома, — и до свиданья. Как только выйдем в море, вам придется покинуть мои владения.
Он приложил руку к козырьку фуражки и сошёл вниз.
– Вот всё и устроилось, лучше чем вы хотели, — сказал я.
Он кивнул головой, взял свой бинокль и принялся рассматривать публику, которая стала собираться на берегу. Я видел, что ему не хочется разговаривать, и мне не оставалось ничего другого, как последовать его примеру.
Должно быть, наш пароход сидел очень глубоко в воде, так как посадка шла с противоположной стороны гавани. Теперь нам были видны несколько элегантных экипажей с разряженной публикой; дамы в белых платьях, с белыми зонтами и мужчины в белых костюмах и панамах.
Бинокли были превосходны, можно было отчётливо рассмотреть даже лица. Меня больше всего занимали те, кто шёл по левым мосткам, очевидно публика из первого и второго классов. По правым мосткам двигались те, кто тащил на себе свои узлы и сундучки. Мелькали и фески, и пёстрые халаты; двигались кучками женщины, закутанные с ног до головы в чёрные бурнусы, с тёмными сетками на лицах, в сопровождении детей разных возрастов.
– Вот это удача, — вдруг услышал я возглас И. Он показал мне на двух высоких мужчин в тёмных костюмах и красных фесках, вступивших на мостки и выделявшихся на фоне элегантных белых фигур.
Я принялся их разглядывать. Один был постарше, лет сорока; другой совсем молодой, моих лет. Оба были жгучие брюнеты, черноглазые, красивые и очень стройные.
И. встал и попросил меня оставаться на месте, сказав, что сам пойдёт навстречу туркам, ибо это и есть те самые друзья Ананды, к которым мы едем в Константинополь, и что это необыкновенная удача плыть с ними отсюда на одном пароходе.
Не успел И. уйти, как на палубу поднялся капитан. Он очень удивился, увидев меня одного; и я должен был объяснить, что И. увидел своих друзей и пошёл вниз встретить их.
– Ну, значит, вам будет весело, — сказал капитан. — Передайте вашему брату, что его друзья будут желанными гостями здесь, на палубе, вопреки правилу.
Я поблагодарил его за любезность и встретился с ним взглядом.
Положительно, в последние дни мне везло на необычайные глаза, и я начинал досадовать, что у меня-то самые обычные, тёмные.
Капитан был молод, на вид ему было чуть больше тридцати. Поджарая фигура, очень ловкие движения, лёгкая походка — всё указывало на большую физическую силу и тренированность. Бритое лицо с квадратным подбородком выказывало большие административные способности. Губы, красиво очерченные, были плотно сжаты. С чертами не такими правильными, как у Флорентийца или Ананды, лицо это было всё же очень красиво, и, по всей вероятности, он имел большой успех у женщин. Сила и большой характер читались во всей его элегантной фигуре.
Но когда я встретился с его пристальным взглядом, то подумал, что близость с ним вряд ли приятна. Глаза его были совершенно жёлтые, как янтарь, и зрачки очень странной, как бы продолговатой формы, точно у кошки. Янтарные эти глаза показались мне жестокими, мерещились долго, пока не вернулся И.
И. возвратился весёлым, таким я его ещё не видел; сказал, что друзья-турки выехали из Москвы следом за нами, что они видели Ананду и привезли нам письма, мы получим их сегодня, как только они кончат завтракать и смогут разобрать вещи.
Казалось, теперь он потерял всякий интерес к наблюдению за публикой и, как бы нехотя, время от времени, поглядывал на всё прибывавших пассажиров.
А между тем зрелище было необычайно красочно пестротою одежд, контрастом манер и жестов. Кто-то суетливо бежал и расталкивал всех на пути; кто-то громко перекликался, и крики сливались в один сплошной гул. Но вот раздался вой пароходной сирены; и если бы не матросы, сдерживавшие напор людской волны, произошла бы самая настоящая давка. Долго ещё продолжалась посадка; наконец трапы были отданы, между берегом и пароходом образовался разрыв, и раздалась команда капитана, который сам стоял у руля, выводя судно в открытое море.
ГЛАВА XI
НА ПАРОХОДЕ
Мы всё сидели под синим тентом, и я радовался, что вижу, наконец, море, беспредельный водный простор, где даже в лучший бинокль не увидишь берегов.
К моему удивлению, И. не разделял моей радости. Напротив, он пристально вглядывался в горизонт и, хотя мы шли по гладкой, как зеркало, воде, — предсказывал шторм, редкий в это время года, свирепый шторм на Чёрном море. Я тоже принялся рассматривать в бинокль горизонт; но кроме моря и неба, сливавшихся в одну серую полосу, ничего не видел.
– Как только появится капитан, мы поблагодарим его за гостеприимство и пойдём к себе в каюту, — сказал И. — Пока нет качки, тебе надо разобрать вещи в своём саквояже. Я уверен, что Ананда подумал о пилюлях на случай бури, чтобы тебя не укачало. Если — как я и полагаю — налетит ураган, тебе надо успеть до начала качки принять три раза пилюли. Нам с тобой предстоит помочь людям, едущим в третьем классе. Привилегированная публика будет иметь довольно удобств, хотя ей тоже придется пострадать. Но третий и четвёртый классы, как всегда заполненные до отказа нищетой, будут в нас нуждаться.
Я призадумался. Ещё ни разу И. не говорил мне об опасности нашего морского путешествия, да и мне самому плаванье казалось приятной прогулкой.
Вскоре мы вышли в открытое море, но берега были ещё отчётливо видны — пустынные, жёлтые, ничуть не привлекательные берега.
Показался капитан. Мы вернули ему бинокли, поблагодарили за любезность и хотели тут же уйти. Но он зорко посмотрел на нас и спросил, часто ли мы плавали по морю. И. сказал, что сам он к морю привычен, но я плыву в первый раз.
– Боюсь, что первое впечатление от знакомства с морем не будет для вас приятным, — сказал мне капитан, — Барометр показывает такую небылицу для этого времени года, что если бы не сам я его выбирал и выверил, — я мог бы думать, что он просто шалит. Надо ждать не просто бури, но бури редкостной. Как ни прекрасно моё судно, — думаю, что придется схватиться с ветром, морем и ливнем в эту ночь. Вам же следует наглухо закрыть свою каюту, а я прикажу матросам установить запасные щиты, так как предполагаю, что волны будут захлёстывать и эту палубу.
Я ужаснулся. Высота парохода отсюда казалась с хороший трёхэтажный дом. Мне подумалось, что такой волны просто не бывает.
Лицо капитана было очень решительно и бодро, но сурово. Очевидно, чувство страха было неведомо этому стальному человеку. Он точно радовался, что вступит в бой со стихией. Он, пожалуй, и любит-то море из-за той борьбы, в которую приходится с ним вступать; и если сейчас его что-нибудь заботит, так это ответственность за жизни людей, груз и судно, которые ему доверены и над которыми он полновластный хозяин посреди этих вод.
И. казалось, что буря, видимо, разыграется к ночи. Капитан возразил, что зыбь и качка, от которой будут страдать люди и животные, возможны ночью, но настоящая буря грянет лишь под утро, на рассвете.