Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков

Интернационализм тоже был народу как-то не очень интересен. Нет, имелись, конечно, романтики вроде шолоховского Макара Нагульнова, которые были готовы идти верхами и в Индию, и в Африку, чтобы там устраивать революцию. И не так уж мало их было. Но они погоды не делали. Массами эта идея не особо воспринималась.

Однако вскоре была найдена лучшая. Ее нашел Ленин, а развил, как это ни странно, Троцкий, которого принято считать законченным интернационалистом. Суть ее заключается в лозунге: «Социалистическое Отечество в опасности!» То есть это объединение советской идеологии и русского патриотизма. Враги большевиков были объявлены «наемниками Антанты» — кем они на самом деле и являлись. В сумме получалось: на новую свободную Россию идет чужая враждебная сила. А вот этого на Руси не любили никогда. То, чего так и не смогла добиться царская Россия в пропаганде войны, блестяще удалось большевикам. Ну, умели ребята работать!

Вообще у большевиков были великие пропагандисты. Слово «Антанта», всего лишь обозначавшее объединение стран, воюющих против Германии и Австро-Венгрии, стало ругательством. Как и из французского слова «буржуа», которое мало кто понимал, кроме шибко образованных, сделали русское слово «буржуй». О котором все знали, что при виде «буржуя» надо передергивать затвор. Которое до сих пор живет в нашем языке. И рефлекс вызывает точно такой же…

Господа офицеры

Еще один миф. Офицеры, движимые долгом и честью, поголовно пошли сражаться за белых против большевиков.

А вот и нет. За белых воевало примерно 40 % офицеров. 30 % сражались за красных, остальные предпочли уклониться от схватки. Они либо эмигрировали, либо где-то отсиживались. Причем последние — это далеко не всегда трусы. К примеру, капитан Лейб-гвардии Семеновского полка Степанов, оставивший очень интересные воспоминания о старой армии. Три раза раненный на Первой мировой войне, награжденный многими боевыми орденами, он сразу после Февральского переворота двинул в эмиграцию. Понял, что в России он как-то ни к чему, или же просто навоевался…[75]

Но почему же столько офицеров пошли служить за красных? Убежденных большевиков среди них практически не было. Об институте заложников мы говорить не будем — такое имело место, но не в массовом порядке. Люди просто сделали свой выбор.

Причины были разные. Кое-кто пошел из карьерных соображений. Дескать, лучше быть командиром дивизии у красных, чем командиром роты — у белых. Таким, к примеру, был будущий маршал, поручик Семеновского полка М. Н. Тухачевский, который даже вступил в партию, что в этой среде было не принято. Но он с детства мечтал о славе Наполеона, а такие карьеры делаются только среди революционеров. И ведь, заметим, почти осуществил свою мечту[76].

У большинства же идеологические познания были очень своеобразные. Так, например, в 1922 году на Дальнем Востоке советские политорганы решили проверить политическую грамотность командного состава. Одного командира, который сперва воевал за Колчака, потом за красных, спросили:

— Чем отличаются красные от белых?

— Ну как же! У белых — погоны, у красных — нарукавные нашивки!

Вот так. А ведь подобные господа и товарищи во время Гражданской войны «не на продуктовой базе подъедались». Они воевали.

Кстати, уже в 1919 году Троцкий пишет:

«…Милосердие по отношению к врагу, который повержен и просит пощады. Именем высшей военной власти в Советской республике заявляю: каждый офицер, который в одиночку или во главе своей части добровольно придет к нам, будет освобожден от наказания. Если он делом докажет, что готов честно служить народу на гражданском или военном поприще, он найдет место в наших рядах…»

И переходили. Среди белых офицеров, перешедших вместе с бойцами на сторону красных, был, к примеру, будущий Маршал Советского Союза Л. А. Говоров. Между прочим, в коммунистическую партию он вступил только в 1942 году, будучи уже генерал-лейтенантом.

Были и другие. Ведь белые, по сути, защищали идеи Временного правительства, от которого многих тошнило. Тем более что нормальный офицер ненавидит демократию по определению. Ну иная у него психология.

А кто такие большевики — было не очень понятно. Мало ли что они говорили! За 1917 год все уже поняли, что языком мести — не мешки таскать. А вдруг из красных выйдет толк? Тем более что если мы сидим в войсках, так можно при случае и самому встать у руля. Вот потому-то и шли к большевикам. К 1920 году в Красной армии все начальники штабов от полков и выше являлись «бывшими». Из командиров армий их было большинство. Вот и разбирайтесь, кто и с кем воевал…

С теми, кто пошел сражаться за белых, тоже интересно.

Увлечение белогвардейской тематикой в России началось с песен М. Звездинского, которые любили петь на кухнях интеллигенты. А в них всё сказано четко:

Там засели плебеи. А мы господа.С мечом и венцом терновым.

Так и было. В начале XX века появилась довольно многочисленная прослойка ницшеанствующей интеллигенции. Эти люди претендовали на роль наследников выродившегося дворянства. Себя они полагали солью земли, а остальных, понятное дело — тупым быдлом. Таких полно и сегодня, но если сегодняшние гении духа максимум, что могут — это написать пост в Интернете, в то время они нередко бывали боевыми офицерами — и шли воевать против «плебеев». Особенно этим отличались офицеры Добровольческой армии. Они вели себя не как «освободители от большевиков», а как завоеватели.

И в этом смысле они ничем не отличались от большевиков, которые тоже точно знали, что нужно народу для счастья…

Впрочем, имелись еще и офицеры, выслужившиеся из унтеров — то есть вышедшие из народа. Но тут никаких точных данных нет, только отрывочные сведения. Кто-то пошел за красных, кто-то, обтершись в офицерской среде, — за белых. Но если вспомнить Антоновское восстание — то ими явно руководили профессионалы…

Глава 10

Не читали мы ни Маркса, ни Бакунина

3 марта 1918 года Советская власть заключила Брестский мир, который и сам Ленин называл «препохабнейшим». А на самом деле все обстояло еще хуже. Территориальные потери были, конечно, очень болезненными — однако Ленин рассчитывал все вернуть. И ведь в основном вернули.

Но имелось и другое обстоятельство. Если раньше «немецкие деньги» Ленина были журналистской болтовней, которой одни верили, другие нет, то теперь они, казалось, обрели фактическое доказательство. Вспомните роман Алексея Толстого «Хождение по мукам». Какими идеями вдохновляется замечательный человек подполковник Рощин, когда едет на Юг к белым? Вот именно.

Но главное было в том, что на Украину явились немцы.

Принято думать, что оккупация Украины явилась результатом Брестского мира. Но на самом деле большевистские инициативы тут были совершенно ни при чем. Еще 18 января 1918 года Центральная Рада подписала с Германией и Австро-Венгрией собственный сепаратный мирный договор. Почти тотчас германские страны предложили (а точнее, навязали) Украине свою военную помощь для вытеснения советских отрядов с территории республики. Националисты были настолько рады свалившейся с неба подмоге, что даже не определили — а в каком статусе входят немцы? Что они могут делать, а что не могут?

Впрочем, это было уже совершенно неважно. С начала марта германские и австрийские войска вступили на «незалежную» территорию. И свой статус они определяли сами.

Зачем приперлись фрицы?

От Киева до Берлина

Щэ нэ вмэрла Украина,

Гайдамакы щэ нэ здалысь.

Дойчланд, дойчланд, юбер алес!

Исторические ассоциации — штука обманчивая. Мы все помним нашествие немцев в 1941 году — и механически переносим его на 1918 год.

Между тем похожего тут мало. В 1918 году у немцев не было ни идеи «расширения жизненного пространства», ни «Плана «Ост», ни нацисткой идеологии. Все было гораздо проще.

Шла бесконечная Мировая война. Чисто военные сухопутные действия у немцев получались довольно удачно, но вот со снабжением вышел полный швах. Англичане со своим знаменитым флотом выиграли войну на море и обложили центральноевропейские страны блокадой. Ни Германия, ни Австро-Венгрия не могли самостоятельно снабжать себя продовольствием даже в мирное время. И к концу войны там, извините, стало нечего жрать. Разумеется, речь не идет о голоде вроде Ленинградской блокады — но в Берлине в 1918 году бедняки уже отлавливали и кушали собак и кошек. Как там обстояли дела с продовольствием, любой желающий может узнать из романа Эриха Мария Ремарка «Возвращение».