Дегустатор - Мастер Чэнь

— Ну да, говорил. Понимаешь, это такой секрет, известный всем, кто живет в странах, где делают и пьют вино. Ты знаешь — Франция, Испания. Там нет алкоголиков. Там никто не напивается. Это же вино, оно не для этого. Оно для радости и удивления. Они там с детства привыкают с ним осторожно обращаться, это входит уже в кровь: бокал или два, больше не надо. Зато с трепетом прикасаются губами к настоящим шедеврам. Ты что-то говорила о мертвом поколении? Я хочу, чтобы новое поколение, наши мальчики и девочки, никогда не превращались в животных, жрущих водку для убийства мозга. И ведь не нужно никуда уезжать. Всё рядом. Это такая карта… пятерка пентаклей, потом объясню… проходят мимо радости и не замечают. Я хочу перевернуть ее, хочу, чтобы они вырвались из заколдованного круга — телевизор, водка, лесоповал. Вот.

Мы во время этого разговора так и сидели на кухне, никуда не спеша, потому что это был важный разговор, и только позже я понял, насколько важный.

Алина тогда загрустила и сказала:

— Но они не вырвутся. Юля твоя тупа как дерево.

— Моя? Да она даже не Гришина. А кстати, что ты с ней решила?

— О-о-о! — с радостью помахала ладошкой Алина. — Гениальное было решение. Спихнула ее в издательский дом. Тем самым, новым, хозяевам. Они подойдут друг другу. Ты знаешь что…

Тут она с недоумением запнулась.

— Это такие мальчики и девочки, эти якобы хозяева, ну вот как Юля. Странные люди. У меня ощущение… что они не настоящие, что ли. Что есть другой враг, который стоит за ними. Враг без лица.

Я мог бы тогда начать задавать ей вопросы, но успел вытянуть только, что ходят слухи о какой-то странной команде — Джейсон об этом говорил — один англичанин, один американец, один араб, и вот они-то…

Но тут разговор зашел совсем уж не туда:

— Кстати, Сергей, я обещала тебе назвать вторую причину, по которой я наняла частных сыщиков. Ну вот и скажу. Я просто не могла поверить, что ты настоящий. Слишком настоящий. Думала… ну это было бы в их стиле, этих новых хозяев, вот такие штуки, подослать мужчину…

Так, это уж слишком. Можно было бы рассердиться. Но тут мне стало Алину совсем жалко, мы сошлись на том, что если мерещатся заговоры — надо отдыхать.

И она замолчала, начала перебирать пачку бумаг у меня на столе, еще немного — и будет читать, отмахиваясь от меня. Автора, между прочим.

— Уйди-уйди, — сказал я. — Это пока страшный секрет. Мое будущее.

— О, — оживилась она. — Это же интересно. Твое будущее. Ты описываешь великое вино?

Сейчас она вытянет из меня все без всяких частных детективов, понял я, и внимательно посмотрел на нее: неподвижный взгляд, замученное лицо, пряди бледных волос, которые хочется расчесать, и я это скоро буду делать… Поговорить с ней о чем-то, отвлечь.

— Да нет же. Великие вина уже описаны, хотя всегда можно что-то сказать о новом урожае, новых работах… Нет, мечта любого винного аналитика, кроме упертого Игоря Седова, — сделать свое открытие. Но вое гениальное хозяйство, чья продукция пока стоит копейки. Новый винный регион, который через два года будет знаменит. Вот тогда все вспомнят того аналитика, который это предсказал, и его жизнь будет…

Я пощелкал пальцами.

— Сергей Рокотов, а ведь ты это сделал! Дай посмотреть твою книгу. Что ты открыл? Лангедок и Русильон?

— Уже открыла Галя Лихачева, я же не знаю лягушачьего. И до нее там уже толпа паслась. Особенно англичан. Хотя Лангедок — это неплохо, но попробуй ближе и проще.

— Ну что? Венгрия с ее токаем?

— Да нет же, мой милый несчастный зверюшка. Совсем близко. Грузия, дорогая Алина, Грузия. Так просто. Так знакомо. И так ново. У них несколько новых предприятий на итальянской и французской технике. Они уже работают не по площадям, а по отдельным замечательным виноградникам. Это революция, моя дорогая. И угадай, сколько людей в России — да и в мире — всерьез знают, что там происходит, и могут об этом написать. И к кому все потом пойдут с заказами. На что угодно — колонку, лекцию.

Алина молчала, а я постукал кулаком в грудь, как горилла. И еще раз постукал, чтобы все было ясно.

— Весной книга выйдет, — сообщил, наконец, я.

— И что ты тогда сделаешь? Что ты делаешь в день триумфа?

Я улыбался. Зачем что-то делать? А потом честно признался:

— Я уеду в лес. Сяду под деревом на холме и буду курить сигару. Особую сигару. И всё.

— Назови, назови твою любимую сигару! Я хочу ее тебе подарить! Это что-то из того, что ты пишешь о вашем сигарном клубе?

— Ой, там — реклама. В этом клубе иногда спонсоры приносят откровенную ерунду. Я гадко и ненавязчиво над ней издеваюсь. Но им все равно, им надо, чтобы под текстом стояла фамилия «Рокотов», и только. Такое у них условие. Нет, моя сигара — вот она.

Я вынул кожаный футляр в виде тубы, осторожно раскрыл его.

— Ждет.

Алина начала водить пальцем по шелковистому табачному листу:

— Никогда о такой не слышала.

— Это, возможно, самая старая табакальера Кубы. В семидесятых годах девятнадцатого века считалась лучшей сигарой мира.

— Ну как же ты консервативен! Микроволновая печь и телевизор — сатанизм, да?

Не так уж я консервативен. Я вспомнил свою первую дегустацию этой гаваны: сначала легкий дым с оттенками травяного луга, а потом, потом постепенно она набирает мощь — и одно за одним: пряности, кофе, запахи лошадиной шкуры… Нет, тут дело не…

А Алина, с очками на кончике носа — в последнее время у нее было все хуже с глазами, — всматривалась в алый бант сигары. И потом захлопала в ладоши:

— Я все поняла. Название. Дело не во вкусе, признайся, Рокотов. Ты любишь ее из-за названия.

Я хотел было возмутиться. А потом посмотрел на Алину и честно, честно покивал.

Конечно, и название тоже.

El Rey del Mundo.

«Король мира».

15. Красавица Икуку

В дни ноября, который плавно превратился в декабрь, декабрь две тысячи пятого года, — возникло это странное ощущение: нас деликатно оставили вдвоем, мои друзья и знакомые куда-то исчезли.

Но нам-то обоим уже хотелось — оно приходит всегда, это время, — пообщаться с кем-то третьим, да попросту устроить парад своего счастья. Вот мы, двое, сначала мы не видели никого и ничего, не сводя друг с друга изумленных глаз. А сейчас все изменилось, мы видим и чувствуем друг друга не глядя, боком, краем глаза, кожей на расстоянии — посмотрите же на то, как у нас это здорово получается.

Но… в нашем случае… с этим были, конечно, проблемы.

В тот вечер ко мне пришло письмо от Гриши. И на мой хохот вышла Алина, из комнаты, от своего компьютера, с прямоугольными очками на кончике носа.

— Это Цукерман, — сказал я. — Он сообщает, что нашел принципиально иной путь к созданию нового языка. Ты только посмотри сюда. Он пишет, что в этих строчках по духу больше русского, чем…

— Неужели больше, чем в «дыр, бул, щыл»?

— Бесконечно больше. Смотри и не падай…

Но тут позвонили в дверь.

А это был первый случай, когда мы с Алиной оба были в норке, и у дверей норки раздавался не то чтобы звон, как сейчас, а даже шуршание. У меня очень тихий дом.

— Или ошибка, или… — сказал я.

Это была не ошибка, а как раз «или».

Борис Априлев. Единственный среди моих друзей человек, который может вломиться в дверь без всяких звонков. И всем будет хорошо, никто даже не удивится. Максимум — непонятливым пояснят: «Он болгарин», — и дальнейших вопросов не будет.

— Сергей, смотри, что я привез, — потряс он пластиковым пакетом. — Я только что из Болгарии. Из аэропорта. Вот сам попробуй и скажи. Так, очень приятно. Представь даме.

— Алина, видный филолог, — представил ее я. — И Борис Априлев. Видный болгарский винодел и торговец.

Борис знал, где у меня лежат гостевые тапочки, собственно, он уже был в них и звенел в моем шкафу, доставая бокалы. Алина подняла брови, но при этом начала улыбаться. Борис пришел вовремя.

— Для болгар у меня всегда есть настоящие греческие оливки, — сказал я от холодильника. — С белым сыром, конечно. А что бы ты делал, если бы у меня не было хорошего хлеба?

— Просил бы тебя его испечь, Сергей, — провозгласил Борис. — Так, девять чаш есть, нам хватит? А, нет, еще надо для смесей…

— Чаша — это не чаша, это то, что ты видишь, — пояснил я Алине. — Он болгарин.

— Я уже поняла… Ты дашь мне принести пользу?

— Очень небольшую, салфетки и прочее. Борис, помидоры в это время года тут почти никакие. Но есть упаковка хорошей ветчины.

— Где ты — голод отступает, — провозгласил Борис. И выставил на стол, где у каждого из нас уже было по три бокала (они же — «чаши»), батарею позорных на вид, мятых пластиковых бутылочек. Алина отнеслась к ним с сомнением.

Дегустация вин нового урожая — любопытная процедура, особенно когда ему предшествуют слова о том, что «такого урожая даже старики не помнят». А в данном случае мы имеем дело с, возможно, самым элитным хозяйством Болгарии — Villa Vinifera, известным тем, что в нем вино практически не касается металла: все, включая ферментацию, идет только в дереве. Технологии девятнадцатого века. Тончайшая ручная работа.