Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

Он не подал руки, но Октавиан так нарочито протянул правую руку, что Антоний был вынужден взять ее и сжал так, что чуть не раздавил тонкие кости. Октавиан выдержал с неподвижным лицом.

— Входи, — пригласил Антоний, откинув полог палатки.

То, что он выбрал для своего пребывания здесь палатку, а не личный дом командующего, свидетельствовало о его уверенности, что осада Брундизия долго не продлится.

Общая комната палатки оказалась большой, но при опущенном пологе здесь было очень темно. Октавиан воспринял это как свидетельство осторожности Антония. Тот не доверял своему лицу, которое может выдать его эмоции. Но Октавиана это не беспокоило. Его интересовало не выражение лица Антония, а ход мыслей, ибо именно с ними ему придется иметь дело.

— Я так рад, — сказал он, садясь в глубокое кресло, слишком большое для его некрупной фигуры, — что мы достигли стадии предварительного составления соглашения. Я решил, что лучше всего будет, если мы с тобой наедине детально обсудим те вопросы, по которым нам еще не удалось достигнуть согласия.

— Деликатно сказано, — заметил Антоний, до конца выпивая из кубка вино, специально разбавленное водой.

— Красивая вещь, — заметил Октавиан, вертя в руках свой кубок. — Где он сделан? Ручаюсь, не в Путеолах.

— В стеклодувных мастерских Александрии. Мне нравится пить из стеклянной посуды. Стекло не поглощает аромата старых вин, как это делает керамика. — Он скорчил гримасу. — А металлическая посуда отдает металлом.

Октавиан сильно удивился.

— Edepol! Я и не думал, что ты такой знаток посуды, которая просто сохраняет вкус вина!

— Сарказм никуда тебя не приведет, — заметил Антоний без обиды. — Обо всем этом мне говорила царица Клеопатра.

— О, тогда понятно. Патриот Александрии?

Лицо Антония прояснилось.

— Именно так! Александрия — самый красивый город в мире. Пергам и даже Афины ничего не стоят в сравнении с ней.

Отпив вина, Октавиан поставил кубок, словно вдруг обжегся. Вот еще один дурак! Зачем восторгаться красотой другого города, когда его собственный город погибает из-за отсутствия заботы?

— Само собой разумеется, ты можешь получить сколько хочешь легионов Калена, — солгал он. — Собственно говоря, ни одно из твоих условий не беспокоит меня, кроме твоего отказа помочь мне освободить море от Секста Помпея.

Хмурясь, Антоний поднялся и откинул полог палатки, наверное чтобы видеть лицо Октавиана.

— Италия — твоя провинция, Октавиан. Разве я просил тебя помочь мне управлять моими провинциями?

— Нет, не просил, но и не послал долю Рима из восточных даней в казну. Уверен, мне не нужно говорить тебе, триумвиру, что государственная казна должна пополняться данями и платить губернаторам римских провинций жалованье, из которого они финансируют свои легионы и платят за общественные работы в своих провинциях, — прямо сказал Октавиан. — Конечно, я понимаю, что ни один губернатор, а тем более триумвир, не собирает лишь то, что требует казна, — он всегда просит больше, чтобы что-то оставить себе. Это давняя традиция, и я ее не оспариваю. Я тоже триумвир. Однако ты ничего не прислал в Рим за два года твоего губернаторства. Если бы ты присылал, я мог бы купить корабли, необходимые мне для борьбы с Секстом. Возможно, тебе удобно использовать пиратские корабли как свой флот, поскольку все адмиралы, которые были на стороне Брута и Кассия, после Филипп решили стать пиратами. Я не прочь и сам использовать их, если бы они не жирели, выщипывая мою шкуру! Знаешь, чем они занимаются? Доказывают Риму и всей Италии — источнику всех наших лучших солдат, — что миллион солдат не может помочь двум триумвирам, не имеющим кораблей. Ты наверняка получаешь зерно из западных провинций, чтобы жирно кормить свои легионы! Не моя вина, что ты позволил парфянам хозяйничать везде, кроме Вифинии и провинции Азия! Твою шкуру спасает Секст Помпей, пока тебе удобно быть с ним в хороших отношениях. Он продает тебе зерно Италии по умеренной цене, — зерно, напоминаю тебе, купленное Римом и оплаченное из казны Рима! Да, Италия — моя провинция, но мой единственный источник денег — это налоги, которые мне приходится выжимать из всех римских граждан, живущих в Италии. Их недостаточно, чтобы заплатить за корабли и купить украденную пшеницу у Секста Помпея по тридцать сестерциев за модий! Поэтому я снова спрашиваю: где дань с Востока?

Антоний слушал с возрастающим гневом.

— Восток — банкрот! — крикнул он. — Нет дани, которую я мог бы послать!

— Это неправда, и даже самый последний римлянин по всей Италии знает это, — возразил Октавиан. — Например, Пифодор из Тралл привез тебе в Тарс две тысячи талантов серебра. Тир и Сидон заплатили тебе еще тысячу. А грабеж Киликии Педии дал тебе четыре тысячи. Всего сто семьдесят пять миллионов сестерциев! Таковы факты, Антоний! Хорошо известные факты!

«Зачем я согласился встретиться с этим презренным маленьким гнусом? — с недоумением спросил себя Антоний. — Все, что ему надо было сделать, чтобы получить превосходство надо мной, — это напомнить мне, что о каждом моем шаге на Востоке знает самый последний римлянин в Италии. Не сказав ни слова, он дает мне понять, что моя репутация страдает. Что меня можно критиковать, что сенат и народ Рима может лишить меня всех моих статусов. Да, я могу пойти на Рим, казнить Октавиана и назначить себя диктатором. Но ведь я больше всех остальных выступал против диктаторства! Брундизий доказал, что мои легионеры не будут драться с легионерами Октавиана. Только один этот факт объясняет, почему этот маленький verpa может сидеть здесь и бросать мне вызов, открыто демонстрируя свою неприязнь».

— То есть в Риме я не очень популярен, — угрюмо произнес он.

— Откровенно говоря, Антоний, ты вообще не популярен, особенно после осады Брундизия. Ты счел возможным обвинить меня в том, что я якобы велел жителям Брундизия не впускать тебя в порт, но ты хорошо знаешь, что я этого не делал. Зачем мне это? Мне это совсем невыгодно! Своими действиями ты безумно напугал римлян, ожидающих, что ты пойдешь войной на них. Чего ты сделать не можешь! Твои легионы не позволят тебе. Если ты искренне хочешь восстановить свою репутацию, ты должен доказать это Риму, а не мне.

— Я не пойду вместе с тобой против Секста Помпея, если ты об этом. У меня всего-то и есть что сотня военных кораблей в Афинах, — соврал Антоний. — Этого недостаточно, поскольку у тебя кораблей нет. Дело обстоит так, что Секст Помпей предпочитает меня тебе, и ты никак не сумеешь спровоцировать его. В данный момент он меня не беспокоит.

— Я и не думал, что ты поможешь мне, — спокойно отреагировал Октавиан. — Нет, я больше думал о вещах, видимых всем римлянам, сверху донизу.

— О каких?

— О твоем браке с моей сестрой Октавией.

Антоний, открыв рот, уставился на своего мучителя.

— О боги!

— А что в этом необычного? — тихо спросил Октавиан, улыбаясь. — Я сам только что заключил брачный союз такого же рода, ты ведь знаешь. И я очень доволен. Скрибония хорошая женщина, симпатичная, способная рожать… Я надеюсь, этот брак будет держать Секста на расстоянии, по крайней мере какое-то время. Но Скрибония не идет в сравнение с Октавией, верно? Я предлагаю тебе внучатую племянницу бога Юлия, известную и любимую всеми слоями римских граждан, как и его дочь Юлия. Октавия красива, очень добра и заботлива, послушная жена и мать троих детей, один из которых мальчик. Она вне подозрений, чего бог Юлий ожидал от своей жены. Женись на ней, и Рим поймет, что ты не принесешь Риму вреда.

— Зачем это нужно?

— Затем, что, если ты будешь обходиться грубо с такой образцовой женой, как Октавия, в глазах римлян ты станешь чудовищем. Даже не самый умный среди них не простит тебе плохого обращения с Октавией.

— Понимаю. Да, я понимаю, — медленно проговорил Антоний.

— Ну так по рукам?

— По рукам.

На этот раз Антоний слегка пожал руку Октавиана.

Пакт Брундизия был подписан на двенадцатый день октября на городской площади, в присутствии толпы ликующих жителей, которые бросали цветы к ногам Октавиана и изо всех сил сдерживались, чтобы не плевать под ноги Антонию. Его вероломства не забыли и не простили, но этот день знаменовал победу для Октавиана и Рима. Больше не будет гражданской войны. Это радовало легионеров, которые ходили по городу, еще больше довольные, чем жители Брундизия.

— И что ты думаешь об этом? — спросил Поллион Мецената, двигаясь по Аппиевой дороге в двуколке, запряженной четырьмя мулами.

— Что Цезарь Октавиан — мастер интриги и намного лучший переговорщик, чем я.

— Это ты придумал предложить Антонию любимую сестру Октавиана?

— Нет-нет! Это была его идея. Мне казалось, шансы на его согласие так ничтожны, что мне это и в голову не приходило. Когда за день до встречи с Антонием он сказал мне о своей идее, я подумал, что он пошлет меня с этим предложением — брр! — и очень испугался. Но нет. Он отправился сам и без сопровождения.