Любовь — последний мост - Йоханнес Зиммель

— Печально, — сказал Филипп.

— Но мы стали добрыми друзьями, мы с Мотеком. Да, именно с Мотеком. Конечно, у меня за эти одиннадцать лет были разные связи… но мы никогда не теряли друг друга из виду, какими бы эти связи ни были, удачными или никчемными… Мы всегда оставались друзьями с ним, с Мотеком… Он, ясное дело, жил в постоянном страхе, что потеряет меня… в его ситуации… что вот, мол, появится в моей жизни мужчина, и тогда я забуду о нем думать… Вы же сами свидетель…

— Я не слепой, — сказал он. — И я его понимаю. Кого я не понимаю, так это вас. То вы просите, чтобы я к вам не прикасался, вы говорите, что у вас сердечные проблемы… полагаю, что по этой самой причине, из-за отношений с мужчинами…

— Вы попали в точку, — сказала Клод. — Я и мысленно не могу себе представить, что меня хватает руками какой-то мужчина…

— Только Серж.

— Серж — это Мотек, — она проговорила это очень жестко. — Он не мужчина!

— Вы, значит, избегаете связи с мужчинами! Вам отвратительна сама мысль, что кто-то из них хотя бы касается вас, не говоря уже о том, чтобы поцеловать, прижать к себе крепко, переспать с вами…

— Да, да, да, все так! И я не могу вам этого объяснить, никоим образом, по крайней мере сейчас… Я об этом даже Мотеку ничего не сказала… Когда-нибудь позже, в другое время и при других обстоятельствах я смогу объяснить это… вам… я сразу так подумала, еще при нашей первой встрече… Поэтому-то мне так хочется, чтобы наши встречи продолжались… И тогда все будет хорошо и у меня… и у вас… и у Мотека…

— Нет, вы все-таки не хотите меня понять, — проговорил он тоже достаточно резко, — хотя я выразился вполне определенно. Я не могу больше встречаться с вами!

— Почему не можете, Филипп? Почему?

— Вы сказали, что природное чувство такта не позволило вам расспрашивать меня о подробностях моей жизни, о моих проблемах. О, они у меня есть, и очень серьезные. Настолько серьезные, что я вынужден расстаться с вами. Прямо сейчас, немедленно.

— Все так плохо?

— Да, очень, — сказал он.

Она резко встала.

— Конец так конец! Больше чем умолять вас остаться, я сделать не в силах… да и не хочу. Если все до такой степени плохо, покончим с этой историей здесь и сейчас.

Он тоже встал.

— Вы разозлились.

— Нет… или да. — Она покачала головой. — Незачем вам лишний раз мучить себя. А мне себя. Желаю вам всех благ, Филипп!

Она надела свои большие солнцезащитные очки и пошла к выходу из парка.

Он видел, как она при зеленом свете светофора пересекает улицу. Потом она исчезла за поворотом, направляясь к своей машине.

Сорель долго стоял, не сходя с места. Потом прогулялся еще по Английскому саду в сторону моста Монблан. Неподалеку от берега стояли выкрашенные в красный цвет вагончики детской железной дороги. В открытые окна было видно, как множество взрослых с детьми сидят на деревянных скамейках внутри вагончиков. Машинист паровоза как раз потянул за шнур, и паровоз три раза подряд свистнул. Мимо пробежала девчушка с огромным красным бантом в волосах, в белом платьице, белых носочках и белых туфельках. Задыхаясь, она кричала на бегу:

— Мама! Мамочка! Я так долго делала «пи-пи». Скажи ему, чтобы он подождал! Ну, пожалуйста, мама!

Из оконца первого вагона высунулась молодая женщина и что-то крикнула машинисту. Тот закивал головой, и Филипп увидел, как маленькая девочка села на скамейку в вагоне рядом со своей мамой и как она, счастливая, смеялась. Паровоз протяжно засвистел в последний раз, и поезд пришел в движение; вскоре он исчез за цветущими кустами.

Филипп перешел через мост. Он несколько раз сталкивался со встречными прохожими, но не заметил этого. На другом берегу он сразу свернул направо, на набережную Монблан. Прямо перед ним возвышался «Бо Риваж», а оглянувшись, он мог увидеть множество парусных яхт и прогулочных катеров на озере и фонтан. Но он всего этого не замечал.

Вот он опять прошел мимо маленькой бронзовой памятной доски на набережной. Она напоминала, что 10 сентября 1898 года на этом самом месте от руки заговорщика погибла императрица Елизавета Австрийская. «Какая все-таки маленькая памятная доска!» — опять подумал Филипп, и в который раз все настоящее словно отлетело куда-то на мгновение, и он отчетливо, даже с чрезмерной резкостью, увидел перед собой картину из давно минувших времен.

Рокетт-сюр-Сиань! Он увидел это небольшое селение в окрестностях Канн, дом, доставшийся Кэт по наследству, бассейн, густой низкорослый лес, округло остриженные кусты, зеленую траву лужаек, желтый цветущий дрок, перекатывающееся на солнечном ветру море цветов, трав и листьев. Он видел высокие пальмы и черные кипарисы, узкие и словно устремленные в небо, а за поляной, густо поросшей ромашками, — холм, на котором возвышался одинокий кипарис. В его тени он рядом с Кэт увидел себя; стоя здесь, можно было разглядеть в море три географические точки: гавань Порт-Канто, маленькие островки Сент-Онорат и Сент-Маргерит и Напульскую бухту. Он словно услышал голос Кэт: «И вся благодать мира».

Вдруг он понял, что слова эти произнесены не голосом Кэт, а голосом Клод, и что это Клод, а не Кэт стоит рядом с ним на холме и держит его руку в своей. Все тягости и все заботы, все страдания и все страхи исчезли, он нашел обратный путь в потерянный рай.

Но потом это мгновение отлетело, и Филипп зашагал сквозь толпу радующихся чему-то людей по направлению к своему отелю.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

В холле «Бо Риважа» было прохладно.

— Бонжур, месье Сорель, — сказал консьерж, — вас ждут два господина.

— Где?

— Вон там, в баре. Уже два часа.

Когда Филипп повернулся в ту сторону, двое поднялись со стульев. Они были в синих костюмах, черных туфлях, белых рубашках и синих галстуках. У старшего из них, на вид ему лет сорок, усы и бородка, а у младшего — совсем детское лицо.

Филипп подошел к ним.

— Моя фамилия Сорель. Мне передали, что вы ждете меня.

— Месье Сорель, — сказал тот, что с усами, — я инспектор Пьер Навиль, а это мой коллега инспектор Роберт Росси. Мы из уголовной полиции Женевы. — Они одновременно предъявили свои документы.

— Из уголовной полиции?

— Точно так, месье Сорель. Извините, что мы побеспокоили вас.

— А в чем дело?

Навиль огляделся.

— Может быть, мы присядем?

— Как вам будет угодно.

Они прошли к столику в углу холла.

— Итак? — сказал Сорель.

— У вас есть сын, месье? — спросил Росси.

— Да, — сказал Сорель. «Нет! — подумал он. — Неужели опять? Ну конечно, опять!» — Его зовут Ким.

— Когда вы видели вашего сына в последний раз? — спросил Росси.

«Неужели им обоим не жарко в таких костюмах? — подумал Филипп. — Да еще в закрытых туфлях и при галстуках? Я думал, что все сотрудники уголовной полиции ходят в джинсах и в поношенных ковбойках, давно не стриженные и не бритые — такими их, по крайней мере, изображают в телесериалах, чтобы никто не заподозрил, что они сыщики…»

— Месье Сорель.

Он очнулся.

— Да, я вас внимательно слушаю.

— Я спросил вас, когда вы в последний раз виделись с сыном?

— Точно сказать не могу, господин инспектор. Может быть, четыре года назад. Или пять лет назад. Мы очень давно не встречались. Ким не поддерживает отношений ни с моей женой, ни со мной.

— У нас тоже сложилось такое впечатление, — сказал Росси.

— Почему это? — левое веко Сореля задергалось. — Вы с ним говорили?

— Да, месье, — сдержанно, едва ли не смущенно проговорил Навиль.

— Здесь, в Женеве?

— Да.

— Когда?

— Со вчерашнего дня мы только тем и занимались.

— Он арестован?

— Да, месье.

— За что? «Бесполезно, все бессмысленно. Все повторяется!»

— Жандарм арестовал его перед гимназией на улице де л’Аорин, когда он предлагал школьникам купить у него героин.

Филипп судорожно сглотнул слюну.

— Весьма сожалеем, месье Сорель, что вынуждены огорчить вас этой новостью. — Усатый инспектор смотрел на него с сочувствием. — Вы очень побледнели. Не угодно ли стакан воды?

— Нет, благодарю. Это сейчас пройдет.

— Ваш сын, — объяснил Навиль, — доставлен в управление полиции и сейчас им занимается отдел по борьбе с наркотиками.

— Он до сих пор у них?

— Да, до сих пор. Мы вынуждены просить вас отправиться туда вместе с нами. Во время ареста у вашего сына не оказалось при себе документов. Закон требует, чтобы кто-то подтвердил его личность.

— Разумеется, — сказал Филипп. — Только схожу за своим паспортом.

Он направился к лифту, исчез в нем и довольно скоро вернулся.

— Я готов! — сказал он, передав ключ консьержу.