Елизавета в Мире Теней (СИ) - София Карамазова

- И главное не учишься ничему, хамишь тюремщику сразу после попытки побега. Ни минуты с тобой по-дружески нельзя - сразу расслабилась и давай права качать.

Елизавета немедленно поняла всю объективность претензии и прикусила язык. Урсула весело щебетала о том, сколько дел накопилось в башне. Лиза же, не особо вслушиваясь в этот поток сознания, едко размышляла о том, что каждая веда это всё-таки несостоявшаяся королева и некоторых комплексы могут преследовать веками, выливаясь в маниакальные формы с похищениями, интригами и прочими непотребствами большего и меньшего размаха. Но помимо желчных мыслей о природе психических расстройств Урсулы, её беспокоила собственная судьба и самое главное кем она здесь стала на самом деле.

Окунувшись в горячую воду, Елизавета прогнала все неприятности за двери ванной комнаты и остановила все мысли, оставив только наслаждение от телесных ощущений и шума летней ночи за окном. Но вскоре вода начала остывать, отодвинутая тревога, подобно дурному запаху, находила лазейки и забивала удовольствие, как хулиган ботаника, так что глубоко и, тяжко вздохнув, Лиза вынуждена была вернуться к реальности, да и голод явственно напоминал о себе.

В гостиной Урсула смеялась над чем-то, что рассказывала Самра, которая сияла не столько от успеха своего повествования, сколько оттого, что доставляет радость веде. У камина стояли полукругом три удобных кресла около небольшого столика на колесах, заставленного закусками, так же на нём помещались графин с вином и нетронутый прибор для Елизаветы.

- Входи Лиза, садись, мы начали без тебя, извини.

- Не страшно, над чем ты так заразительно смеёшься?

- Тебе это будет не интересно, это наши хозяйственные дела. Спасибо, Самра, ты единственная меня радуешь в последнее время. - Урсула крепко обняла девушку и та, смущенно посмотрев на Лизу, вышла из комнаты, оставив их наедине. - Она очень стесняется посторонних. Удивительно, что она смогла запомнить меня и так привязаться.

Ты, в некотором роде, права: ты у нас барышня уникальная и всем по-своему необходимая, но больше как наблюдатель и слушатель, нежели деятель. Я, как и обещала, расскажу тебе свой взгляд на этот мир, а также о том, кем были остальные девушки, которые не выжили при переходе и как они проживают свою вечную жизнь в этом "идеальном мире" по мнению Терхенетар. К слову, учитывая, что наша Госпожа Ведьма прожила в предыдущем полудикую короткую жизнь, а этот сознательно приукрашала в своих фантазиях, сложно понять, на каком основании она заставляет нас всех называть это отсталое королевство идеальным. Главное доказательства её авторства Мира Теней это его ущербность по сравнению с другими. Мы чудовищно отстаём по времени, по развитию, по всему. Все хотя бы раз пытались сбежать отсюда, кто мог. Некоторые даже уходили в туман на тропе, так им опостылело всё это бессмертие. И если простые бессмертные просто из века в век живут своим бытом и ремёслами, не особо задумываясь об однообразно-нудной жизни, то мы, веды, должны заниматься бесконечными делами и заботами, к которым предыдущая жизнь нас не готовила: мы, по идиотской традиции, вынуждены собирать травы и особым способом засушивать, отваривать, делать одежду. При этом мы следим за хозяйством в Гирфентейне и устраиваем ежегодные ведические праздники, чтобы хоть немного потормошить это болото между праздниками в честь свадеб и похорон венценосных смертниц, за которыми ходим тоже мы. Веды дают обед безбрачия и не могут принимать участия в увеселении простонародья, дабы избежать соблазнов и не проболтаться о том, насколько жалким выглядит наш настоящий мир по сравнению с тем, который мы покинули. Ты, возможно, думаешь, что я сгущаю краски, но скоро ты убедишься в моей правоте.

Урсула ходила по гостиной и, неуверенно жестикулируя, посматривала на Лизу, проверяя, слушает ли она. Девушка хотела не просто произвести впечатление, а убедить, найти в Елизавете сторонника своих взглядов. Пленница с тоской наблюдала за тщетой мук своей тюремщицы, тем более что временами веда казалась потерянной. Порой, создавалось впечатление, что это были не жалобы, а оправдания за что-то, чего уже не исправить.

- Давным-давно, я потеряла здесь самого близкого человека. - На этих словах Урсула села в кресло перед камином и, глядя в огонь, замерла. Только губы шевелились, когда она стала рассказывать о прошлом. Это уже были только её мысли, которыми веда вряд ли часто делилась с окружающими, но занимавшие её мысли, тщательно сохраняемые. - Я родилась в небогатой семье второй девочкой. Отец, говорили, жутко огорчился, я была поздним ребёнком и надежды на то, что они смогут сделать нам братика, не было. Но всё же меня безумно любили и вечно баловали, тем более что, будучи сорванцом, я постоянно умудрялась набить синяки, ссадины и подхватить любую заразу, от которой болел кто-нибудь в окрестностях. Непоседливый нрав, избалованность и невезучесть, а так же ставшая привычной необходимость ухаживать за мной, превратили младшего ребёнка в идола семейства. За любую, совершённую шалость всегда доставалось сестре, а я только смеялась над этим, не понимая, как горька для неё неблагодарность. Мою единственную, любимую, несчастную сестру, убитую во цвете лет Кармиллой, испугавшейся за свою никчёмную босяцкую жизнь и затащившую нас в этот мирок, звали Вероной. Никогда ни до, ни после я не видела такого сочетания достоинств в одном человеке. Она была красавицей, самой желанной невестой в городе, но ни на кого не обращала внимания и даже не замечала того почета, который все оказывали ей, когда мы гуляли. На мои насмешки и замечания, она всегда одинаково отвечала, что люди просто добры и я тоже со временем это пойму. Она всегда оправдывала меня, всегда говорила на все мои глупости и гадости " ты просто ещё мала, поймёшь, когда станешь постарше и будешь намного добрее" даже не замечая, что сама в моём возрасте была образцом терпимости и сердечности. Только один раз на моей памяти она разозлилась и задала другому трёпку. Это был мой приятель, мальчишка из дурной семьи, с которым мне запрещали водиться. Он как-то начал кидаться камнями, я стала прятаться, но он гнался и продолжал меня обижать. Верона, заметив это и видя, что некоторые камни попадают в цель, выскочила из дома и надавала сорванцу пощёчин, приговаривая, что если он ещё хоть раз ко мне сунется, она его отметелит намного сильнее. Парень заревел и побежал жаловаться родителям, тогда его мать вышла и, схватив Верону за волосы, больно оттаскала. На следующий день, я уже опять гуляла с этим мальчишкой. Это было моё первое предательство сестры. - Урсула краснела по мере своего рассказа, слова давались ей тяжело, сказав последнюю фразу, она помолчала, видимо, пытаясь примириться со своей памятью, столько времени терзавшей веду. - Я ненавидела её тогда. Меня раздражала улыбка на её губах, блеск солнца в волосах и здоровый румянец. Мне казалось, она жалеет меня, смеётся над моим чахлым видом. Не было ужаснее пытки, чем гулять с ней по улицам, когда я уже достаточно подросла, чтоб сознавать разницу между нами. Отовсюду Верону окликали, все смотрели на неё с восхищением, и молодые красавицы завистливо вздыхали ей в след. Она же никогда не опускалась до гордыни, просто кивала знакомым с самым простодушным видом и укоряла меня за неприветливость. Когда я заболела чахоткой, и врачи отмерили мне не больше года, её заботы дошли до полного самоотречения. Даже родители, хоть и были поражены этой новостью, отдавая все накопления шарлатанам за моё лечение, но порой были вынуждены едва ли не силой заставлять сестру отдыхать, настолько сильна была её привязанность. Мне больно вспоминать ту степень эгоизма, до которой я дошла в обращении с ней. Маленький домашний тиран, в моменты обострения, лёжа в бессилии на постели, я верила, что имею право терзать всех вокруг потому, что, как я любила тогда повторять, " скоро вас освобожу". Нельзя передать словами, какое страдание искажало тогда родные лица и это утешало меня в моей бесконечной злобе на то, что мне суждено умереть, а все остальные будут развлекаться и жить дальше, без меня. Когда обещанный год прошёл, то вместо ухудшения, я стала заметно крепче и постепенно стала даже выходить на прогулки, как прежде. В одну из них мы встретили юношу, который обожал Верону, но не смел подойти к ней, хотя в детстве они часто играли вместе. В этот раз Арман, так его звали, встретил нас прямо у дома и предложил пройтись всем вместе, но я не захотела идти с ними. А за ужином сестра сказала, что согласилась стать его женой. Даже я была рада в тот вечер, это могло бы избавить меня от назойливой любви Вероны. Ночью у меня случился сильнейший приступ, и на неделю я оказалась прикованной к постели, а сестра ко мне. Мои просьбы, уговоры и откровенная площадная ругань, чтобы прогнать её и заставить уже жить собственной жизнью и оставить меня в покое, дать хоть умереть без её "щенячьих взглядов", всё было бесполезно. Но, спустя какое-то время, я снова окрепла, и снова мы отправились на прогулку. Арман, истомившийся по возлюбленной, пока она сидела у моей постели, хотел составить нам компанию, но я ответила решительным отказом, и им пришлось смириться. А в одном из тихих переулков мы увидели старую потрёпанную цыганку, она была совсем не похожа на своих товарок. У этой был испуганный взгляд, блуждающий, словно она искала кого-то, но кого сама не знала. Чувствуя, как разгорается болезненное пламя у меня в груди, я решила спросить у неё, сколько мне осталось. Верона пыталась меня увести, но я только разозлилась и заупрямилась. Цыганка завела нас во двор мастерской, где в этот обеденный час никого не было, и набросила саван на наши головы. Я не продержалась и минуты, как болезнь доконала меня. Так мы познакомились с Кармиллой. Когда она привела нас к вратам, оказалось, что я чувствую себя превосходно, в то время как Верона еле идёт, так что нам пришлось буквально тащить её в старый дворец. Тогда привратника ещё не было, но в межсезонье дежурил небольшой штат прислуги, готовый принять претендентку на престол и проследить за её удобствами во время и после сна. Там мы уложили сестру спать, а сами отправились к Терхенетар. Мои силы тоже были на исходе, поэтому представление я помню смутно. Меня очень удивило богатство обстановки и необычная красота ведьмы, а так же те страх и почтение с которыми все обращались к ней, несмотря на молодость. Из гостиной меня уносил кто-то из слуг, после чего я на долгое время уснула. - Урсула повернулась к Елизавете и спросила - Ты, наверное, удивишься тому, что я так ругаю Терхенетар, из последующего рассказа, да и по тому, что она сама говорила тебе, станет понятно, что ничего кроме добра я не видела от неё. Я, действительно, сразу стала её любимицей. Она любит вед, считает нас единственными родными людьми в этом Мире, кроме Илорена и, с некоторых пор, Вёльфа. Просто её любовь дорого нам обходится, удручающая избранность.