Божественное пламя - Мэри Рено

На конском поле они перешли на шаг. Конь фыркал и встряхивал уздечку. Александр сидел свободно, как учил Ксенофонт, - ноги прямо книзу, - держался бёдрами, расслабив ногу от колена. Он ехал к помосту, но его кто-то уже ждал внизу... Это был отец.

Он спрыгнул по-кавалерийски, перекинув ногу через шею коня и повернувшись к нему спиной. На войне такой способ считается самым надёжным, если только конь позволяет. Этот помнил всё, чему успел научиться когда-то в добрых руках. Филипп протянул обе руки - Александр шагнул навстречу и обнял его.

- Только смотри, отец, чтобы мы ему рот не дёргали, - сказал Александр. - Ему больно.

Филипп похлопал его по спине. Он плакал; даже из слепого глаза катились настоящие слёзы.

- Сынок!... - Слезы мешали говорить. Жёсткая борода была влажной. Молодец, сын мой. Мой сын.

Александр ответил на его поцелуй. Сейчас казалось, что этот момент останется с ними навсегда.

- Спасибо, отец. Спасибо за коня. Я его буду звать Быкоглав.

Вдруг конь рванулся резко... К ним шёл Филоник; сияя улыбкой, рассыпаясь в похвалах и поздравлениях. Александр оглянулся и мотнул головой - Филоник ретировался. Покупатель всегда прав!...

Их окружила толпа, напирала...

- Отец, скажи им, чтобы держались подальше. Он пока не выносит людей. Мне придётся самому его обтереть, чтобы не простудился.

Занимаясь с конём, он держал рядом самого лучшего конюха, чтобы конь узнал его в следующий раз. Толпа осталась на поле. Потому, когда он вышел во двор конюшни - раскрасневшийся от скачки и от работы, растрёпанный, пропахший конским потом, - там было пусто. Только болтался без дела высокий мальчик, Гефестион, чьи глаза желали ему победы. Александр улыбнулся, показав, что узнал его. Гефестион улыбнулся в ответ, поколебался чуть, подошёл поближе - возникла пауза.

- Ты хотел на него посмотреть?

- Да, Александр. Это было так, словно он тебя знает. Я это чувствовал, как знамение. Как ты его зовёшь?

- Быкоглав.

Они говорили по-гречески.

- Это лучше, чем Гром. То имя он ненавидел.

- Ты живёшь где-то близко. Верно?

- Да, могу показать, прямо отсюда видно. Не эта первая гора, вон там, и не вторая - а за ними.

- Ты здесь уже бывал однажды, я тебя помню. Ты мне ремень помог закрепить... Нет, то был колчан. А отец твой тебя уволок.

- Я тогда не знал, кто ты.

- И эти горы свои ты мне тогда показывал. Я помню. А родился ты в месяц льва, в тот же год что и я.

- Верно.

- Ты на полголовы выше. Но у тебя и отец высокий, правда?

- Да, высокий. И дядья тоже.

- Ксенофонт говорит, рослого коня можно отличить при самом рождении, по длинным ногам. Когда мы оба вырастем, ты всё равно будешь выше.

Гефестион заглянул в доверчивые, искренние глаза. И вспомнил, как отец говорил, что если бы не тот наставник с кирпичной мордой, что морил его голодом и перегружал работой, то сын царя мог бы подрасти повыше. Надо было, чтобы кто-нибудь его защищал всё это время, чтобы какой-нибудь друг был рядом...

- Это неважно. Всё равно, на Букефала никто кроме тебя не сядет.

- Пойдём, посмотришь на него. Только слишком близко не подходи. Я вижу, мне придётся первое время всегда быть рядом, когда конюхи будут с ним заниматься.

Он вдруг обнаружил, что говорит на македонском. Они переглянулись - и рассмеялись оба.

Они ещё долго болтали, пока он не вспомнил, что собирался прямо из конюшни, как был, пойти к матери и рассказать ей последние новости. Первый раз в жизни он совершенно забыл о ней.

Через несколько дней он принёс жертву Гераклу. Герой всегда был настолько щедр и великодушен, что заслужил чего-то большего, чем козел или баран.

Олимпия согласилась. Если сын её ничего не жалел для Геракла, то она ничего не жалела для сына. Она беспрерывно писала письма всем своим подругам и родне в Эпир, рассказывая, как Филипп раз за разом пытался сесть на коня, но тот его сбрасывал, позоря перед народом; как конь был свиреп, словно лев, - но её сын укротил его. Она распаковала новый тюк тканей из Афин, предложила ему выбрать кусок для нового праздничного хитона. Он выбрал простую, тонкую белую шерсть; а когда она сказала, что это слишком скромно для такого великого дня, - ответил, что для мужчины в самый раз, то что надо.

К святилищу героя он нёс своё приношение в золотой чаше. Присутствовали и мать и отец, церемония была торжественная.

Произнеся подобающие обращения к герою, со всеми восхвалениями и эпитетами, Александр поблагодарил его за всё хорошее, что он сделал для людей, и закончил так:

- Каким ты был со мной, таким и оставайся. Будь благосклонен ко мне во всех моих начинаниях, по молитве моей.

Он поднял чашу. Полупрозрачная струя ладана полилась на пылающий костёр, словно янтарный песок; к небу поднялось облако благоуханного голубого дыма.

Все вокруг провозгласили "Аминь", - кроме одного. Леонид, пришедший потому, что считал это своим долгом, поджал губы. Он скоро уезжал, его подопечного передавали другому. Хотя мальчику ничего ещё не сказали, его хорошее настроение казалось оскорбительным... А аравийская смола ещё стекала каплями с чаши. Сколько же денег выплеснул в огонь этот мальчишка? Наверно сотни драхм! И это после того, как он его постоянно приучал к простоте, предостерегал от излишеств!... Среди радостных возгласов его голос прозвучал кисло:

- Не будь столь расточителен, Александр. Не разбрасывайся такими драгоценностями, пока не стал хозяином земли, где добывают их.

Александр отвернулся от алтаря, с пустой чашей в руке, и посмотрел на Леонида. Сначала удивлённо; но удивление это тотчас сменилось вниманием и серьёзностью. Наконец он сказал:

- Хорошо, Леонид. Я запомню.

Спускаясь по ступеням святилища, он увидел ждущие глаза Гефестиона, понимавшего суть знамений. Им не надо было говорить об этом, им всё было ясно и так.

5

- Я уже знаю, кто это будет. Отец получил письмо и позвал меня нынче утром. Надеюсь, того человека можно будет вытерпеть. Но если нет - нам придется что-нибудь придумать...

Они сидели на крыше дворца, в ендове между двух скатов. Очень укромное место: один Александр знал как сюда забираться, пока не показал дорогу Гефестиону.

- Можешь на меня рассчитывать, даже если захочешь его утопить, - сказал Гефестион. - Ты и так уже натерпелся сверх меры. А он на самом деле философ?

- Ещё какой! Из Академии, у Платона учился... Будешь приходить на мои уроки? Отец говорит, тебе можно.

- Я ж тебя только задерживать буду.

- Софисты учат в диспутах, ему нужны будут мои друзья. После подумаем, кого ещё позвать. Это будет не просто логическая болтовня; ему придется учить меня и всякой всячине, которую можно использовать для дела. Так отец ему сказал. А он написал в ответ, что образование человека должно соответствовать его положению и обязанностям. Не очень понятно, что он имеет в виду.

- Но он по крайней мере не сможет тебя бить. Он афинянин?

- Нет, из Стагиры. Он сын Никомаха, тот был врачом у деда моего, Аминта. Кажется, он и отца лечил, совсем маленького. Ты знаешь, как жил Аминт?... Словно волк. Без конца отбивался от врагов - или сам нападал, свои убытки возместить пытался. Никомах был ему предан, это наверняка, а уж какой он там врач - не знаю... Но Аминт умер в собственной постели, это большая редкость в нашем роду.

- Значит, его сын... Как его зовут?

- Аристотель.

- Он знает страну, это уже кое-то. Он очень старый?

- Около сорока. Для философа совсем не старый, они ведь живут вечно... Изократу, который хочет, чтобы отец возглавил греков, уже за девяносто, но даже он предлагал себя на это место. Представляешь? Платон тоже больше восьмидесяти прожил... 0тец говорит, Аристотель хотел возглавить его школу, но Платон выбрал своего племянника. Потому он и уехал из Афин.

- И попросился к нам?

- Нет. Он уехал, когда нам с тобой было всего девять. Я знаю этот год, потому что как раз халкидийская война шла. А домой в Стагиру вернуться нельзя было: отец только что сжёг её, а народ в рабство забрал... Что это мне волосы тянет?

- Веточка отломилась. От дерева, что мы сюда лезли.

Пальцы у Гефестиона были не слишком гибкие. Сучок с каштана запутался в блестящих волосах, пахнущих каким-то дорогим снадобьем Олимпии и летней травой. Гефестион, волнуясь, заботливо и осторожно вытащил веточку; потом рука его скользнула вниз, он обхватил Александра за талию. Когда-то, в первый раз, он сделал это почти случайно. Хотя его не оттолкнули, прошло два дня, прежде чем он попытался попробовать снова. А теперь пользовался каждым удобным случаем, когда они оставались наедине; и почти постоянно думал об этом. Что думает Александр, он не знал; быть может вообще и внимания не обращает. Во всяком случае, Александр принимал это без возражений; а говорил с ним с каждым разом всё свободнее и откровеннее, обо всём.

- Стагирцы были союзниками Олинфа. И он покарал их для примера всем тем, кто не хочет иметь с ним дела. Твой отец рассказывал о войне?