Бог в поисках человека - Венделин Кнох
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на эти дифференциации и дифференции в толковании Писания в эпоху поздней схоластики продолжало жить понимание того, что Библия как боговдохновенное Священное Писание «есть одна единственная книга» (Ориген, на Ин 5), которая в конечном итоге говорит об Иисусе Христе и Им наполнена[401]. «Позднейшее разделение ветхозаветной и новозаветной экзегезы было чуждо Средним векам»[402].
Поэтому неудивительно, что в тот период, когда Собор во Флоренции (1438–1445) первым из вселенских Соборов[403] занимался вопросами, связанными с боговдохновенной природой Писания, не нужно было добиваться преодоления разногласий в отношении «инспирации и Писания». В своем «Учительном решении для якобитов» Собор подтверждает широкий консенсус в этом отношении, выходящий далеко за пределы «латинства». В этой булле от 4.2.1442 (1441 по флорентийскому летоисчислению), которая носит название «Cantate Domino» и фиксирует унию с коптами и эфиопами, говорится в точности следующее:
«Святейшая Римская Церковь, основанная по слову нашего Господа и Спасителя, […] исповедует одного единого Бога – создателя как Ветхого, так и Нового Заветов, т. е. закона и пророков так же, как и Евангелия; {150} ведь святые обоих Заветов говорили по вдохновению одного и того же Святого Духа; этим вдохновением принимает их книги и почитает их»[404].
Заслуживает внимания еще и то обстоятельство, что здесь впервые в документе, имеющем обязательное значение для церковной практики, приведен точный состав «канонических» книг Ветхого и Нового Завета, а именно под следующими заголовками:
«Пять (книг) Моисея, а именно: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие; книга Иисуса Навин, Судей, Руфи, четыре книги Царств (= две книги Самуила, и две Царств), две книги Паралипоменон (Хроники), Ездра, Неемия, Товит, Иудифь, Есфирь, Иов, Псалмы Давидовы, Притчи Соломона, Экклезиаст (Кохелет), Песнь Песней, Премудрость, Иисус (сын) Сирахов (Ecclesiasticus), Исаия, Иеремия, Варух, Иезекииль, Даниил, двенадцать меньших пророков, а именно: Осия, Иоиль, Амос, Авдий, Иона, Михей, Наум, Аввакум, Софрония, Аггей, Захария, Малахия; две книги Маккавейских, четыре Евангелия – Матфея, Марка, Луки, Иоанна; четырнадцать посланий ап. Павла: Римлянам, два – Коринфянам, Галатам, Ефесянам, Филиппийцам, два – Фессалоникийцам, Колоссянам, два – Тимофею, Титу, Филимону, Евреям; два послания Петра; два – Иоанна, одно – Иакова, одно – Иуды; Деяния Апостолов и Откровение Иоанна».
bb) Нововременные разъяснения в ситуации схизмы христианских конфессий
После того как внутрицерковные расхождения по разным причинам привели в начале Нового времени[405] к расколу Церкви[406], появилась угроза забыть то обстоятельство, что трещина раскола, разделившего конфессии, не доходит до самых «корней». Фундаментом всем христианам, вместе с апостольским Символом Веры[407], служит исповедание Библии как боговдохновенного Св. Писания. С другой стороны, нельзя упускать из виду, что это глубинное согласие также таит в себе существенные разногласия. Здесь дают о себе знать вопросы, которые, начиная с эпохи схоластики, постоянно сопровождали толкования Писания. Это вопрос о (1.) каноне Св. Писания и, стало быть, о критерии, позволяющем установить боговдохновенный характер того или иного писания, вопрос (2.) о том, как конкретно следует понимать боговдохновенность {151} (в отношении самого текста и его автора), и не менее важный вопрос (3.) об отношении главенства или подчинения между Писанием и Церковью с ее традицией.
Что касается первого вопроса о «Писании и инспирации», то здесь важно – именно в связи с конфессиональными различиями – выделить три основных типа инспирации (независимо от дальнейших расхождений): со звучанием слов связана словесная (вербальная) инспирация, с содержанием – реальная инспирация, а к священнописателям относится личная инспирация. В основе понятия словесной инспирации, в узком смысле, лежит представление о том, что Сам Бог «продиктовал» Библию. А это означает, что слово диктующего Бога было записано тем или иным «писцом» (scriptor), который сродни музыкальному инструменту или подобен стенографисту. – Реальная инспирация признается в качестве инструмента, посредством которого слово Божие, воплощается в слове того, кто как носитель откровения учит, опираясь на его авторитет.
Библия есть «слово Божие». В этом описании обозначено определенное разногласие между христианскими конфессиями, которое нуждается в более точном разъяснении.
Три принципа Реформации, связанные со словом «sola» (sola fide, sola gratia, sola scriptura[408]) суть формулы, сконцентрировавшие в себе основные устремления протестантизма. Ведь поскольку здесь с опорой на Рим 3, 28 «учение об оправдании помещается в контекст Sola fide, тем самым заодно говорится, что этот контекст служит основанием двух других […] основоположений – Solus Christus и Sola gratia и управляет ими»[409]. Здесь принята в расчет важнейшая интенция Реформации – предать дело оправдания целиком в руки Божии. Он тот, кто дарует нам веру, причем этот дар нами не заслужен и совершается как во всех отношениях «свободное обращение (Sola gratia) к нам во Христе и ради Него (Solus Christus) через возвещение Евангелия (Sola scriptura)»[410]. То обстоятельство, что и Св. Писание непосредственно связано с Божиими деяниями, приобретает таким образом особо важное значение. При этом традиционное учение о Божественном вдохновении заранее принимается и «излагается подчеркнуто»[411]. В этом смысле и Мартин Лютер (1483–1546), и Жан Кальвин (1509–1564) передают своим последователям то, что досталось им в наследство. У Лютера происходит определенное смещение акцентов – его еще нельзя назвать систематически продуманной новой перспективой – которое заключается в том, что он радикально ослабляет авторитет Церкви в отношении Писания. Библия должна «свидетельствовать о Христе», и читателю, поскольку он в сердце своем должен постигать Писание на опыте как {152} действенное слово Божие, надлежит иметь Дух Божий. Таким образом, Божественное вдохновение мыслится здесь прежде всего в отношении осененного Духом слушателя или читателя Писания. – Кальвин еще дальше, чем Лютер, смещает центр тяжести в своем понимании Писания в определенном направлении, поскольку он вводит в учение об инспирации положение о присущем Писанию testimonium Spiritus Sancti (свидетельстве Св. Духа). Для Кальвина инспирация уже не доказывает «объективно» «[Божественного] происхождения» Писания, как если бы отсюда можно было вывести некий относящийся к этому миру критерий, позволяющий обрести надежность в вере. Такую надежность вера обретает «только через действие Бога в Писании и через Писание»[412]. Вопрос о том, следует ли считать на этом основании, что Кальвин придерживался положения о механической вербальной инспирации, остается открытым. Но фактически это явно подтверждает кальвинистская Formula Cosensus Helvetica (1675): Бог Сам продиктовал Библию вплоть до знаков огласовки в еврейских письменах.
Согласно характерной для Реформации точки зрения, Библии отводится «промежуточное положение» между Божественным откровением и возвещением слова Божия в Церкви, поскольку она представляет собой «ответ на Божественное слово и дело откровения, значит, в категориальных терминах – не слово Божие, но слово человеческое. С другой стороны, когда Церковь принимает ее и возвещает, Библия превращается силою Св. Духа в инобытие Бога здесь и сейчас, и таким образом, как возвещаемое Писание, становится словом Божиим, звучащим в настоящем»[413]. Отсюда вытекает ответ на второй вопрос о «Писании и его каноне»: Библейский канон и канонизация отдельных библейских книг также представляет собой – как слово и дело – ответ Церкви на Божественное откровение, даваемый в вере, и, тем самым, – «слово человеческое». «Таким образом, канон не может претендовать на общеобязательность ни на основании собственного содержания, ни на основании актов Церкви, которые его конституируют, и точно так же он не может гарантировать аутентичность Писания с точки зрения функции передачи и возвещения откровения, т. е. гарантировать возможность стать инобытием Бога»[414].
Не способ возникновения, т. е. не боговдохновенность и принадлежность канону Св. Писания, но только то, что Библия, как Св. Писание, передает из поколения в поколение и возвещает, а именно: Сам Бог, который посредством возвещения Библии в Церкви пробуждает веру, в самой этой вере удостоверяет Писание как спасительное и истинное, т. е. именно Божественное. И таким образом, Писание само изъясняет себя как само собой понятное и подлинное. – Здесь уже угадывается ответ на третий вопрос – о «Писании и Церкви» (и ее {153} традиции). Если место Писания – между откровением и его возвещением, то его функция в отличие от функции Церкви, а также отношение между ними в основе своей определены: если Церковь есть creatura verbi divini[415], то ее действенность проявляется в слове и только в слове[416], и значит Церковь, поскольку она nata ex verbo (рождена из слова), есть не mater, но filia verbi (не мать, но дочь слова)»[417]. Собор в Триденте (1545–63) не представил никакого завершенного учения о Божественном вдохновении, поскольку, как уже было сказано, не инспирация как таковая, но ее границы по отношению к Писанию и Церкви и ее вовлеченность в Писание и жизнь Церкви имели отношение к предмету межконфессионального диспута. Поэтому для Собора важно было в первую очередь подчеркнуть, что inspiratio activa представляет собой деяние Божие, включающее в себя как Писание, так и церковное предание. В декрете о признании священных книг и предания, в котором подведен итог IV сессии, по этому поводу сказано следующее: