Заря коммунизма (СИ) - Маргарита Вольная

— Уже люди… — тихо сказала комсорг.

Калитка обиженно скрипнула, и гости не спеша вошли. Новосёлова не смогла подняться по ступеням и села в самом низу. Её мелко потрясывало, и она обнимала себя за плечи, чтобы скрыть неприятную дрожь.

— Прости меня… — просипела комсорг. — Делать то, что ты не хочешь, очень сложно.

— Я…

— Подожди, иначе собьюсь с мысли, — попросила Люда, всё ещё не в силах встретиться с одноклассницей глазами. — Теперь я понимаю, что такое, когда тебя принуждают. И вроде бы цель кажется благородной и важной, но внутри всё обрывается… Всё так запутанно и сложно, но, оказалось, воля — важная часть нас.

— Не надо… — попросила Маша. Ей стало невыносимо жаль бывшую пиявицу.

— Нет, послушай… Важная потому, что мы всегда хотим поступать так, как считаем правильным, а когда этого не происходит — ужасно страдаем… Ну и много чего ещё… Я не понимала тогда, до стратилата, что у каждого своя правда и эта правда не всегда зло. В отличие от той, которая была у меня, когда я пила кровь… Надеюсь, более или менее объяснила… Я готовилась… Поэтому, прости, что всячески стыдила тебя и приставала из-за того, из-за чего не нужно… Я была неправа…

— Но и одному трудно, — грустно ответила девочка. — Идти поперёк всех очень тяжело… Да и не всегда правильно.

Люда повернулась к Маше с робкой надеждой.

— Я тоже многое поняла. Особенно за вчерашнюю ночь… Действительно, сила — это когда мы все вместе, всё это правильно и верно, в этом есть смысл. Было так страшно, когда я осталась один на один со стратилатом… Мне помогло только чудо. Поэтому и ты меня прости. Понимаю, что была сущей занозой и местами вела себя вызывающе. Но… я привыкла к другому, не подходит мне ваша жизнь. Не моё это. Но это не значит, что я обязательно плохая!

— Нет, конечно, не плохая, — печально, но совершенно согласно покачала головой Люда.

— А ещё я думала про Тоню… Раньше может быть и нужна была простая физическая сила и всех заставляли её использовать. Да никто ничего особо и не умел. Я про колхоз и все эти работы сельскохозяйственные… Но ведь страна развивается, теперь ей нужно не только это, но и знания. А какие будут знания, если все, даже самые умные ребята, останутся в колхозе?

— Да, понимаю, — кивнула комсорг.

— Пусть даже год. Но ведь этот год, считай, для них потерян.

— Но можно пойти учиться потом…

— Жизнь не такая уж длинная, как оказалось, — вздохнула Маша, и Люда виновато потупилась. — Да, можно и потом, но это труднее. Мама всегда говорила, что учиться нужно, пока молодой, потом и не захочется, и мозги уже не так работают… Да и какая польза для Тони от того, что она год пробудет в колхозе? И колхоз не особенно выиграет. Думаешь, она станет хорошим работником?

— Нет, не станет, — нехотя признала Люда.

— Нельзя насильно заставлять делать то, что не хочешь. А потом ещё и наказывать за то, что ты отказался. Сплошная повинность, как будто не жизнь, а тюрьма. У любого же всё лучше получается, когда с желанием. Да и вообще…

Девочка немного помолчала, посмотрела на черноглазую Лиду с явными цыганскими корнями, а затем на Люду, у которой не было ни капли крови другого народа, кроме русского.

— Вообще, я думаю, — всё-таки решилась договорить Маша, — вернее, мне кажется, что если все будут принимать других такими, какие они есть, и позволять использовать свои сильные стороны, а не сгребать метлой в одну кучу, вот тогда и будет настоящее правильное общество.

Люда горячо закивала, неожиданно для себя соглашаясь с выводом Маши, а затем спросила:

— Значит, мир?

— Конечно, мир!

Они немного посидели в безмолвии и послушали, как расчирикались на штакетниках воробьи. Соседская чёрно-белая кошка, не мигая, смотрела на них из-под кустов, и только кончик тонкого хвоста мелко отбивал по земле.

— А ко мне папка приехал, — поделилась радостью Маша. — Завтра мы уезжаем в Москву.

В глазах Люды пронеслось былое возмущение, — а как же колхозная свёкла?! — но быстро погасло. Она печально улыбнулась и сказала:

— Тогда хорошего тебе пути. Будешь писать нам письма?

— Если вы хотите… — растеряно посмотрела девочка на Лиду.

— Да конечно хотим! С кем ещё можно поговорить про ту мерзкую тварь! — Козичеву передёрнуло от воспоминания о ночи в шалаше.

— Она такая же жертва, как и мы все. К тому же теперь она умирает… — заступилась Маша.

— Надо её навестить, — предложила комсорг.

— У тебя сил-то хватит? — с сомнением прищурилась Лида.

— Не знаю… Рвало всю ночь, а сейчас такое чувство, что я пустая, как банка.

— А ты знаешь, каково пустой банке?

— Я понимаю тебя, — поддержала Люду Маша, и та благодарно улыбнулась. — Сегодня похороны Матрёны Петровны, и я хотела бы сходить… Может, ты пока передохнёшь, а к Галине Александровне вечером заглянем?

— Или завтра? — вставила и своё слово Лида, а затем печально отозвала предложение: — А, я забыла, что ты уезжаешь…

— На самом деле… — замялась Маша. — Я так подумала… Наверное, ничего страшного, если я задержусь до конца лагеря и помогу колхозникам? Думаю, папа не будет против…

— Правда?! — Глаза комсорга ожили впервые за сегодняшний день.

— В конце концов, когда ещё у меня будет такое приключение?

— Это полоть свёклу-то — приключение? — грубовато усмехнулась Лида.

— Для городской фифы ещё какое! — немедленно ответила Иванова.

Девочки засмеялись, и впервые за долгое время Маша ощутила лечебное единение дружбы, от какого сторонилась целых полгода. Конечно, боль от потери мамы ещё не прошла, но притупилась, забралась немного глубже, в те архивные отделы памяти, из которых её легко можно было достать, но которая всё-таки лежала там.

Одноклассницы ушли и договорились, что после того, как Люде станет лучше, они обязательно навестят Галину Александровну, возможно, смогут ей в чём-то помочь. Маша смотрела, как неудачно прыгнула за воробьём кошка и тот мгновенно вспорхнул вверх, уводя за собой всю ораву крикливых собратьев. Надо же, как бывает… Иногда какие-то несколько дней переворачивают всю жизнь и заставляют посмотреть на мир иначе. И люди кажутся уже не теми, кем были раньше, да и сами мы бесповоротно изменились, а события, которые недавно являлись одними, предстают совсем в другом свете. Маша очнулась от размышлений и удивилась собственным мыслям. Нет, не быть ей хорошим колхозником! Из дома доносился возмущённый голос отца, который пытался переломить тупую непреклонность бабушки, и девочка решила — хватит. Она поднялась по ступеням и направилась в прохладные комнаты,