Изгнанница. Клятва рыцаря - Рикарда Джордан

– На самом деле его волнует только независимость от архиепископства Майнца, – обобщил Дитрих результат переговоров на третий вечер их пребывания в Бамберге. Наконец ему выпала возможность поговорить с епископом наедине, и он сразу же затронул вопрос поселенцев. – Он хотел бы быть полностью самостоятельным, и чтобы это было удостоверено письменно. Конечно, в этом я ему помочь не могу. Однако я заверил его в нашей поддержке, но, надеюсь, он не додумается начать войну с архиепископом Конрадом и требовать, чтобы рыцари Лауэнштайна приняли в ней участие.

Герлин рассмеялась. Хоть между двумя епископствами и имелись разногласия, однако никогда никаких сражений не велось. И Лауэнштайн, бесспорно, относился к архиепископству Майнца, в чем бы Дитрих ни уверял господина Отто и чего бы тому ни хотелось.

– Разумеется, ему не хочется лишиться земель, да и нападения на деревни ему также не нравятся. Из-за одного-двух расчищенных участков букового леса он не станет предъявлять претензий. Напротив, он разделяет мое мнение: поселенцы обеспечивают свободу передвижений и безопасность дорог – и архиепископству это ничего не стоит. Он переспросил об этом три раза. И из-за этого он не настаивает на том, что этот участок леса относится к его территории.

Дитрих уже собирался снять свою праздничную тунику, однако передумал: в их комнатах снова стало очень холодно. Герлин достала его шерстяную накидку и согрела ее у камина.

– А что по поводу нападений? – спросила Герлин.

Дитрих пренебрежительно махнул рукой:

– Судя по всему, его это тоже не особо интересует. Ни слова о том, что он нас подозревает в чем-то. Если послушать господина Отто, Роланда отправили, чтобы предупредить нас, а не обвинять в чем-то. Как бы то ни было, господин Отто не станет ни посылать карательную группу, ни предпринимать других мер, чтобы приструнить нападавших. Остается надеяться, что Роланд это вскоре поймет. Я все больше склоняюсь к мысли, что все это его рук дело. Но епископ на самом деле не поддерживает его. Разумеется, к нам он тоже особой приязни не испытывает. Мне уже пришлось выслушать парочку резких замечаний о том, что я слишком хорошо обращаюсь с евреями, а ты после года хозяйствования в крепости все еще не основала монастырь. Мой отец, наверное, существенно испортил с ним отношения. Однако порядок наследования он не ставит под сомнение, поздравил нас с рождением сына и охотно еще раз окрестил бы Дитмара. Как по мне, так пусть совершит обряд на Пасху, ребенку еще одно благословение не помешает.

– Ну, – с улыбкой произнесла Герлин, – на мой взгляд, малыш во время этой поездки уже достаточно натерпелся от сырости, так что даже капля святой воды будет лишней. Я, конечно же, шучу, дорогой. Разумеется, епископ может еще раз окрестить ребенка, пусть хоть дважды. Только если после этого мы сможем вернуться домой!

Церковь всегда упрекала «дворы любви» в том, что их воспитанники постепенно становились не слишком крепки в вере. Это, разумеется, не соответствовало действительности. Даже такие прославленные хозяйки «дворов любви», как Алиенора Аквитанская, были убежденными христианками, жертвовали целые состояния на храмы и часто проводили остаток своих дней в женских монастырях. Порой их туда упекали собственные мужья – еще одна причина, по которой следовало заботиться о хороших отношениях с настоятельницами. Разумеется, дамы посещали богослужения, в каждой спальне висело распятие, и по умершим благородного происхождения читались бесконечные панихиды и совершались монашками всенощные бдения.

Однако церковь не играла в жизни «дворов любви» главную роль, поскольку много времени уходило на организацию различных развлечений, игр, танцев и музыкальных состязаний. В шутку взывали к госпоже Афродите и богу-ребенку Амуру и только зимой приступали к вышиванию алтарных покровов.

Поэтому Герлин и жизнерадостный аквитанец Флорис с некоторой досадой восприняли насыщенную программу, предложенную епископом на праздничные дни.

– Вам действительно нужно принимать во всем участие? – спросил Флорис Дитриха, который в религиозном пылу облачался в простые одеяния причетника. – Процессии, всенощные бдения… Вы целыми днями будете участвовать в различных мероприятиях, и к тому же вам придется поститься! Это не пойдет вам на пользу, господин Дитрих, после такой трудной поездки от вас остались только кожа да кости!

Герлин не могла с этим не согласиться. Даже переедание на пиршествах, которые устраивал епископ каждый вечер, не помогало, поскольку во время поста угощения не были сытными. Дитрих постоянно мерз и старался прислушиваться к разговорам других гостей, вместо того чтобы как следует поесть. Юный граф хотел побольше узнать о политических заговорах и интригах касательно распределения земель, назначения епископов, Рейхстага и коронации короля. Воодушевленно рассказывал он Герлин о планах мести Ричарда Львиное Сердце французскому королю. Англичанин готовил нападение на Нормандию. Герлин это мало интересовало. Она больше заботилась о том, как вырвать юного супруга из лап епископа. По ее мнению, верующий Дитрих чересчур усердствовал в праздничных мероприятиях, приуроченных к Пасхе.

– Если бы ты отказался хотя бы от омовения ног, – уговаривала она его. – Я не понимаю, почему ты обязательно должен это делать, этот ритуал должен совершать священник, читающий мессу, – в нашем случае епископ.

Обычай омовения ног воспроизводил действия Иисуса во время Тайной вечери, однако священникам следовало бы научиться смирению и вспомнить о своих служебных обязанностях. Епископ Бамберга пригласил для этого ритуала нищих с улицы – и Герлин была уверена, что он не слишком радовался служению им.

– Он бы охотно променял грязные ноги этих прокаженных на другие! – озвучил Флорис ее мысли. – Господин Соломон вышел бы из себя, если бы узнал, как близко к вам находятся отбросы общества. Если это правда, что можно заразиться болячкой, дотронувшись до больного…

Иудейский лекарь придерживался этого мнения, и его подтверждали случаи во время эпидемий и не только. Герлин уже слышала о том, что многие восточные врачеватели разделяли это мнение. Поэтому она раздавала подаяния, стараясь держаться от нищих на расстоянии, по крайней мере, когда они кашляли, чихали или были покрыты язвами.

– Вы поступаете не по-христиански! – упрекал Дитрих как супругу, так и своего первого советника. – Даже если есть опасность заражения, Господь не позволит проказе распространиться в стенах церкви! Под святым крестом у алтаря мы защищены! И епископу пришла в голову чудесная мысль привлечь к омовению ног мирских вельмож. Мы также должны испытать себя в качестве служителей…

– Лучше было бы, если бы господин Отто отправил повозки со всем необходимым в разрушенные деревни на границах своих земель! – воскликнула Герлин. – Но омыть ноги, конечно же, обойдется дешевле. Принимает ли еще кто-то в этом участие?

При совершении ритуала омовения присутствовал ландграф из Тюрингии, однако на мессе он ограничился лишь тем, что держал чашу с водой и подавал полотенца, помогая Дитриху и епископу. Герлин надеялась, что пришедшие в церковь нищие не опасны. Флорис, который во всем видел угрозу для своего юного господина – хоть Роланда Орнемюнде поблизости не было, поскольку он отправился на турнир в Тюрингию, – охотно обыскал бы их, не исключая наличия припрятанного ножа или другого оружия. Однако он все же отказался от этой идеи, увидев, что это дряхлые старики. Герлин сожалела о том, что это были не молодые здоровые люди. Трое нищих были не только оборванными и изголодавшимися, но и явно больными.

Однако Дитрих не уставал милостиво внимать им и дарить им братские поцелуи. Он терпеливо ассистировал епископу при освящении елея, и Герлин закусила губу, когда при этом он начал кашлять. В церкви витал насыщенный запах елея, используемого для крещения и помазания, поэтому приступ кашля Дитриха мог быть вызван этим. Однако Герлин настояла на том, чтобы после мессы он принял горячую ванну, а затем напоила его горячим вином с пряностями. Пост еще не закончился, поэтому епископ велел подать скромный ужин и после пригласил гостей в церковь на молчаливую молитву. Герлин уже второй раз за этот день продрогла до мозга костей. Весна не спешила приходить в Бамберг. Было холодно и, прежде всего, очень сыро, дороги были все еще затоплены. Казалось, что сырость без помех проникала сквозь стены крепости и церкви – несколько жаровен, которые устанавливали в главном здании крепости и в церкви, не могли согреть рыцарей и верующих. Герлин оставила огонь в камине на весь день, хоть и чуть не задохнулась в дыме.

Церковные ритуалы в Страстную пятницу начались традиционно только вечером, к часу смерти Иисуса. Со всеми молитвами и чтениями, процессиями и поклонением кресту, наконец, торжественным захоронением и всеми связанными с этим воззваниями и песнопениями, богослужение затянулось до глубокой ночи. Герлин не понимала, зачем уже утром Дитриху следовало присутствовать на первом богослужении Крестного пути.