Сожги в мою честь - Филипп Буэн

«Скажем «Прощай» Гутвану, он нашел, что искал. Я тоже не желала ему смерти — хотела лишь, чтобы убрался с глаз долой. Да и к тому ж — если бы я и призывала погибель на его голову, то мгновенную и безболезненную. Бедняга же мучился. Раскроенный череп, отбитая печень, оторвавшаяся селезенка. Будто прилавок первосортного ливера. Убийца не оставил ему ни малейшего шанса. Печальный итог. У Гутвана осталось двое маленьких детей. Беззаботный засранец! Он должен был подумать о них, а не строить из себя борца за справедливость».

Романеф прервал самокопания. Стряхнув сомнения, он резко выпрямился, решив найти доводы в свою защиту.

— Как считаете, почему мы дошли до такого, Антония?

— Хотите, чтобы я ответила тут же?

— Да, прямо сейчас.

Щекотливый вопрос. Арсан собралась с мыслями.

— Ну… Причин множество… Нехватка средств… Нехватка оборудования… Доверия… Слишком много писанины… Процедур… Приходится выкручиваться со всем этим — блефуем, изворачиваемся на ходу.

— Верно, Антония, но не только: прибавьте еще все более сложные инструкции, перегруженные органы правосудия и общественные организации, которые их душат, а еще политиков, высмеивающих разделение властей. Мы проводим больше времени, отбиваясь от нападок, чем изучая уголовные дела.

— Согласна, проблема носит глобальный характер.

— И вот поэтому мы заманили Гутвана в ловушку — чтобы надеть на него намордник. В деле с грузовиком никто из вышестоящих чинов не поддержал нас. Журналист писал что попало, нам приказали оставить его в покое, и под занавес мы же и получили по шапке. Скажите по совести, могли мы ему позволить продолжать в том же духе?

— Нет, бандит вроде Рефика, отпущенный на свободу — это перебор.

— Так вот, если Гутвана и убили, то виноваты не мы — система, не поддерживающая нас… И убийца, которого надо задержать, само собой.

Ни раскаяний, ни сожалений, ни возврата к вопросу о виновности. Самооправдание судьи вполне устроило комиссара. Вот только в печальных проклятиях Роже она узрела брешь.

— Вы упускаете из виду журналистов — они нас терпеть не могут.

— Нет, Антония, не все такие, как Гутван. Уголовные хроникеры беспристрастны.

— Только гибель собрата вызовет их возмущение. И с этого дня они будут кружить у нас за спиной двадцать четыре часа в сутки — как слепни над коровами. Предрекаю болезненные укусы.

Романеф опустил голову, улыбаясь.

— Забавно, Антония.

— Почему? Считаете, я ошибаюсь?

— Вовсе нет, просто готовлюсь, что и меня наколете на булавку.

— Так что же вас забавляет?

— Ваша мания все сравнивать с миром насекомых. Можно узнать, откуда она появилась?

— От бедности…

Подражая миму, Арсан изобразила, как открывает шкатулку с дорогими сердцу сувенирами. Голос стал тихим, мечтательным, почти нежным.

— Я провела детство в маленькой деревушке. Денег у родителей было мало, все развлечение — телевизор. Но, к счастью, существовала школа. Моя страсть зародилась там.

— Как это?

— Благодаря кино… Каждый месяц нам крутили старую киноленту, не приключенческую, о нет — познавательного характера… которую мы бы не пропустили за все золото мира. Так я посмотрела «Господина Фабра» с Пьером Френе. Этот фильм и пробудил во мне интерес к насекомым.

— Э… Не помню, расскажите, о чем он.

— О жизни энтомолога Жана-Анри Фабра, основателя этологии.

— Ах да, спасибо, припоминаю. Так вот что послужило отправной точкой!

— Да, Фабр заразил меня. Этот достойный человек дал мне возможность интересно проводить время, не тратя ни сантима — просто охотясь на насекомых. Я приносила их домой во множестве, насаживала на булавки согласно семейству, описывала в общей тетради… — Новая пантомима — шкатулка закрывается. — С тех пор вирус меня не покидал.

— Что-то такое я и предполагал.

— Надеюсь, не проболтаетесь — теперь, когда узнали мой секрет.

— Клянусь.

Время не стояло на месте.

Убийцы тоже.

Романеф глянул на часы, удивляясь, что пробыл в кабинете комиссара так долго. Проведя целый час возле тела Гутвана, он почувствовал необходимость встретиться с ней и поговорить, утишить голос совести, оправдать свою «войну». На душе полегчало, жизнь брала свое, дела призывали.

— Возвращаясь к Гутвану — этот гражданин доставлял неприятности слишком многим, привязать его смерть к предыдущим будет непросто.

— Нет, Роже, не списывайте друзей Рефика и Вайнштейна. Мы скоро узнаем, кто убийца — они всегда совершают ошибку, в конце концов.

— Надеюсь, рек крови удастся избежать.

— Я тоже. Все, что могу сказать точно — до утра воскресенья сидеть наши подопечные будут смирно.

— Почему так думаете?

— Сегодня пятница, день молитвы для мусульман, шаббат для иудеев с заходом солнца.

— Если только эти люди уважают веру.

— Ну, за гарантиями не ко мне.

В дверь постучали. Повинуясь условному рефлексу, беседующие одернули костюмы, будто парочка, застигнутая за поцелуями.

— Войдите!

Исполняя приказание комиссара, в кабинет вошел Милош. Смутившись, что прервал беседу на высшем уровне, он повернул было назад — из стратегических соображений.

— Простите, зайду позже.

— Останься, Милош, господин судья уже собирался уходить.

По установленным ими самими правилам отношения сообщников заканчивались в присутствии третьего лица. Никаких имен, судья тоже обратился к Арсан по званию:

— Верно, мне пора, комиссар. Всего хорошего.

Рукопожатие вместо поцелуев — так обыденно Романеф попрощался, поднявшись. Прежде чем он удалился, Антония представила Милоша. Мужчины быстро поздоровались, судья закрыл дверь, лейтенант остался наедине с женщиной, которой доверял меньше, чем кому-либо другому.

Положив на стол папку, он сел.

— Результаты поисков, патрон. Сведения о бывших членах ассоциации «421». Но не хватает кое-каких имен.

— У тебя не весь список?

— Нет, в личных делах черт ногу сломит.

Арсан открыла ящик, вынула три скрепленных листа.

— Держи, этот полный.

— Вам его передала Люси Марсо?

— Да, без проблем. Заполни пустоты. И собери сведения о мельчайших грешках, меня интересует даже протокол за нарушение правил парковки.

Милош проглядел строчки по диагонали.

— Вы получите результаты завтра, половину я уже сделал.

— Прекрасно. Про Марка Жуфлю выяснил?

— Так точно, опросил соседей. Никаких происшествий. Ни один не видел и четверти от половины раввина.

Антония разочарованно присвистнула:

— Что ж, расширим круг поисков. Завтра обойдешь кафешки с фотороботом. Прошерсти Ля Домб — кто-нибудь мог заметить подозреваемого в компании Жуфлю. А я продолжу рыть среди родственников жертв. Оставайся на связи, в воскресенье встретимся и подведем итоги.

Милош не двинулся с места.

— Что случилось? Были планы на выходные?

«Нет, патрон, план у меня один, и вам он не понравится: заставить сказать мне правду… О Боже, дай сил противостоять ей».

— Что такое? Проглотил язык?

Вместо ответа Милош вынул из бумажника клочок бумаги. Не говоря ни слова, подождал, пока комиссар прочтет нацарапанное. Антония не удивилась — знала, что там.

— Это названия медикаментов.

— Да, патрон — тех, что вы принимаете против рака.

— И очень эффективных. Рекомендую, если подцепишь опухоль.

— Не шутите, дело серьезное.

— Мой рак, буду смеяться, сколько захочу.

— Но сейчас не об этом.

— А о чем же?

— Ваше расследование — надувательство, пора прекратить ломать комедию. Что вы задумали? Кого хотите подловить?

«Неплохо для начала. Жак говорит: мозги у букашки в порядке».

— Откуда такие фантазии?

— От болезни, которую вы скрываете. Я навел справки: такие лекарства принимают на поздней стадии. Вы должны находиться в больнице.

— А я здесь и командую.

— Вот в этом я вас и обвиняю: хотите отомстить, прежде чем отвесить последний поклон.

«Мимо, букашка. Я не мщу — провожу генеральную уборку».

— Есть доказательства?

— Неверный подбор актеров в сериале. Камиль Гутван… Это же он тот журналюга, кого вы называли педиком, я знаю.

— И убила его тоже я?

— Нет. Но уверен, вы приложили руку. Думаю, будут и другие смерти, а я не хочу становиться сообщником.

«Так, теперь мы подходим к ультиматуму. Давай смелее, парень, ты уже близко».

— И что же ты мне посоветуешь?

— Уйти в отставку со всеми почестями.

— А если не соглашусь?

— Я все выложу генеральному контролеру. Мне намылят шею за то, что покрывал вас, но вряд ли очень сильно.

Напряжение чуть отпустило Милоша: не сдулся, держался в разговоре стойко. Теперь он молился лишь, чтобы Антония согласилась: сдавать ее совсем не улыбалось.