Жена русского пирата - Лариса Шкатула

После свадьбы Аристарх попробовал разбудить в жене тот же неистовый огонь к интимной жизни, каким она горела к революции, но натолкнулся сперва на недоумение, а потом и на негодование:

— Да ты просто развратник!

Хорошо еще, хоть она согласилась рожать Константина, которого, впрочем, любила так же горячо, как Маркса и Энгельса… Это не помешало впоследствии прятать в его кроватке запрещенную литературу, а мужа с первых дней совместной жизни превратить в курьера, который возил из Швейцарии прокламации и газеты…

Однажды с целым чемоданом листовок Аристарх вынужден был сойти с поезда на первом же глухом полустанке — в вагон нагрянули жандармы. Искали они Первенцева или кого другого — неизвестно, но на всякий случай, следуя инструкциям, молодой революционер решил по пути отсидеться в одном украинском селе. Он попросился на постой в стоящий на отшибе дом. Отсюда было видно все село и в случае опасности легче удалось бы скрыться.

А в доме этом жило горе: уже два года молодой хозяин не вставал с постели: зимой он вместе с лошадью провалился в полынью, и вывернутой оглоблей ему повредило позвоночник.

Хозяйка — это и была Стеша — обрадовалась постояльцу. Уже давно подворье нуждалось в хорошей мужской руке, а те копейки, что он заплатил за жилье, оказались ей настоящим подспорьем.

Аристарх работать умел. В их большом доме в Сибири главенствовал дед, который не давал ни сыновьям, ни невесткам, ни внукам сидеть без дела. Кроме того, что он был мастером на все руки, дед помаленьку ещё и знахарствовал: вправлял вывихи, сращивал переломы и внешне неуклюжими, но чуткими, каждую косточку знающими пальцами находил больные позвонки и суставы… Кое-чему успел научиться у него внук, и однажды предложил хозяйке полечить её мужа. Авось полегчает! Терять-то нечего. Стеша согласилась, и постоялец стал делать Остапу массаж. Через две недели тот признался, что стал чувствовать пальцы на ногах…

Стеша самоотверженно ухаживала за мужем. Клятву, произнесенную перед алтарем, она чтила свято: это был её крест!

Аристарх и не заметил, как влюбился. Его приводила в сердечный трепет даже прядь, выбившаяся у Стеши из-под платка. От нежности к ней у него на глазах наворачивались слезы, ему хотелось целовать её руки, которые не знали ни минуты покоя… А однажды их взгляды встретились, и Аристарх понял, что их чувства взаимны. Ночью Стеша пришла в летнюю кухню, в которой он спал…

Что было делать двум влюбленным? В Петербурге жена Первенцева ждала ребенка, а у Стеши на руках был больной муж, которого она не могла бросить.

Неделю спустя рано утром он зашел к Остапу попрощаться. Его пациент уже мог самостоятельно садиться на постели.

— Вот, костыль тебе вырезал, пора начинать ходить! Я больше не могу оставаться, но Стеше все рассказал…

Остап молчал. Аристарх подошел к нему как мог близко и встал на колени.

— Ударь меня! Хоть рукой, хоть костылем — все стерплю, а только люблю я твою жену, и ничего с собой не могу поделать!

Рука Остапа сжалась в кулак, но так и осталась лежать на одеяле, лишь по щеке поползла одинокая мутная слеза.

Первенцев бросился из комнаты: он хотел попрощаться со Стешей, но у двери услышал, как безнадежно и страшно рыдает она, давясь и захлебываясь слезами, и побрел прочь, еле переставляя ноги, будто и ему, как Остапу, перебило хребет…

Аристарх благополучно добрался до Петербурга, где друзья уже не чаяли его увидеть. Жена приезду обрадовалась; она даже успела мимоходом потрепать его по щеке. За время отсутствия Первенцева родился сын, которому Руфина вот счастье-то! — смогла найти кормилицу, у неё самой не было молока. Но главное, товарищи раздобыли печатный станок, который собрали в подвале какого-то дома, так что жена теперь все время была занята — печатала листовки…

Перемена, произошедшая с мужем, Руфину обрадовала: больше он её не домогался, не сюсюкал о каких-то там чувствах и, как подобает настоящим мужчинам, наконец занялся делом: стал учиться сразу в двух институтах и с блеском выполнял задания партии.

Только чуткая, любящая женщина могла бы заметить, что у Аристарха будто кто-то вынул душу, но Руфина Станкевич, в замужестве Первенцева, к таким женщинам не относилась…

— Аристарх! — задремавшего было Первенцева разбудил голос жены; она переодевалась в ночную рубашку за дверцей шкафа, так и не привыкнув за четверть века супружества представать перед мужем обнаженной. Они спали на одной широкой кровати, но под разными одеялами, не касаясь друг друга — о том, чтобы спать обнявшись, не могло быть и речи! — Мне нужно с тобой поговорить… Неужели Катерина действительно дочь той Стеши, о которой ты рассказывал?!

— Действительно. Она тоже из Куреней, и фамилия у неё та же — ошибки быть не может, село не очень большое…

— Ты её любил?

— Руфа, она все равно умерла!

— Зря ты так раздражаешься, я вовсе не собираюсь закатывать тебе истерику… Неужели ты ничего не заметил?

— А что я должен заметить?

— На кого Катерина похожа?

— Не знаю. Просто в первый момент мне показалось: она так повернула голову… Я подумал, совсем как Стеша…

— Да-а… а ведь не увидеть может только слепой: она же вылитая твоя мать. В молодости!

— Но я не помню свою мать в молодости!

Руфина Марковна встала и порылась в шкафу.

— Где же этот альбом? Вот! Посмотри, кто на фотографии?

— Моя мать… Господи, да это же Катерина!

— Убедился? То-то же. У вас даже уши одинаковой формы, не спутаешь!

— Ты хочешь сказать, что…

— Боишься произнести вслух? Тогда это сделаю я: да, Катерина — твоя дочь!

— Но ведь Стеша… никогда не пыталась… я оставил ей адрес… на всякий случай!

— Значит, и людям из народа не чуждо благородство.

— А разве я сам — не из народа?

— Хочешь сказать, тебе это чувство незнакомо?

Первенцев вздрогнул и посмотрел на жену: Руфина шутила. Даже юмор у неё был твердый, как обложка "Капитала" Маркса.

— Я был женат, Стеша — замужем…

— Ради бога, Первенцев, меня вовсе не интересует, что тобой в тот момент двигало. Главное, ты поступил порядочно: не бросил жену с ребенком, не стал поддерживать связь на стороне… В двадцать лет ты ещё был такой телок!

— Что же мне теперь делать?

Руфина Марковна пожала плечами.

— Тебе решать. Думаю, Катерина тоже ничего не знает, так что лучше пока не спешить…

Чете Гапоненко москвичи выделили отдельную комнату. Казалось бы, теперь они наконец могли отдохнуть с дороги и заснуть, едва коснувшись подушки, но продолжали шепотом разговаривать — их переполняли впечатления, впрочем, каждого свои. Дмитрий о своих планах предпочел пока молчать. Он ещё не был уверен, что Катерина их поймет и оценит. А если поймет, то не проговорится ли однажды кому-нибудь. Потому он просто лежал и слушал, что говорила Катерина.