Второе счастье - Игорь Черемис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не пойдет, — сказал я Стасу. — С него даже палить страшно… живые они всё-таки, не уверен, что решусь. Из такого в живот попадешь — она кишки вместе с позвоночником вынесет, а это сразу насмерть.
Стас почесал затылок.
— А, это… — он снова завис и согласился: — Убивать да, нехорошо.
Из нелетального короткоствола у Стаса имелось два пугача, которые были ручным аналогом бомбочек, но ещё умели метать картечь — то есть несколько собранных в связку шариков от велосипедных подшипников. Недалеко и с низкой кучностью, но вот они мне подошли идеально. Правда, оказалось, что это тоже какая-то экспериментальная конструкция, из которой сам Стас ни разу не стрелял. Он предложил испытать их среди деревьев за железкой, но тут я уперся — всё-таки парк, да и военный госпиталь с охраной неподалеку. Можно было уйти дальше к кольцу, но там располагалось лесничество и бродили редкие лоси. Ну а выезжать в глухие подмосковные леса на испытания у меня не было ни времени, ни желания. Поэтому я положился на традиционный «авось», втайне надеясь, что до стрельбы дело у меня не дойдет.
В принципе, я был доволен потраченным временем. Меня расстраивало только то, что Стас наотрез отказывался от ужина в компании меня, Аллы и её бабушки, но тут удивляться не приходилось. Он вообще был человеком скромным и новых людей принимал постепенно — это у нас с ним всё произошло достаточно быстро, но я откровенно жульничал, пользуясь своим послезнанием. Я точно знал, что если Стас увидит возможность что-нибудь взорвать, то не удержится. Он и не удержался.
В качестве компенсации я выдавал ему пакет с бутербродами, Мне не нужно было ходить к гадалке, чтобы узнать, что в общаге Стаса ждет полный голяк в смысле пищи — они пока что жили так, как и мы до моего переселения в прошлое. Мы, пожалуй, даже чуть получше. Впрочем, Стас катался со мной из любви к искусству. Его вообще мало пугала поездка к чёрту на кулички, он был вроде той бешеной собаки, если дело касалось его хобби, и в такие моменты даже сто вёрст не были для него большим крюком. К тому же он был родом из самой центральной Сибири, и я подозревал, что он считал Москву большой деревней — задолго до того, как это стало мейнстримом[18].
* * *
И пока я стоял у подъезда с вечерней сигаретой и смотрел вслед уходящему Стасу, я думал совсем не о том, что завтра мне, возможно, предстоит кого-то искалечить с помощью самопального оружия, а о том, что чуть ли не впервые после попадания в прошлое использовал послезнание. Для меня это ощущение было чем-то новым и неизведанным.
Конечно, повторное «знакомство» со Стасом и использование его навыков для моей пользы не было чем-то необычным. Мы и в первый раз с ним сошлись достаточно легко — правда, будучи представленными и после нескольких часов, которые мы провели в одной компании под пиво и преферанс. Но сейчас я знал, на что давить, и использовал своё знание. Это было как с машиной — я знал, как и куда жать и что крутить, и пользовался этим, не слишком задумываясь.
Вообще я не помнил, в какой момент решил, что послезнание, которым так гордились все книжные попаданцы в прошлое, со мной не сработает. Наверное, оно могло пригодиться, если бы я сразу не поломал ту линию, по которой катилась моя жизнь раньше. Наверное, я мог вернуться на эту линию, если бы Алла исчезла бы с моего горизонта сразу, как только проснулась у нас в комнате. Наверное… да много было этих «наверное».
Но Алла не исчезла, а вернулась с новыми идеями, и сейчас я находился на совершенно незнакомой мне линии истории, и мог ориентироваться только в каких-то глобальных вещах вроде сессии, каникул или смерти Генсеков. Правда, все изменения касались только меня и моего ближайшего окружения. Где-то там, в больших государственных учреждениях, своим чередом зарождалась цепочка событий, которая в не слишком далеком будущем приведет к масштабным переменам в отдельно взятом социалистическом государстве и во всем мире. В других зданиях разрабатывался план, после реализации которого появится Чернобыльская зона отчуждения.
А вот моя жизнь начала складываться по-новому, и как к этому относиться, я не знал. И не только моя жизнь — я был почти уверен, что мои действия повлияли буквально всех моих знакомых, случайных и не очень. Например, музыканты из «Кино» могли опоздать на свой поезд, застрять на вокзале, со злости что-то наговорить друг другу и по приезду в Ленинград расстаться навсегда. Конечно, вряд ли всё было настолько радикально, но я мог сравнивать только те события, о которых хоть что-то знал; про апрельские гастроли «киношников» в Москве я не знал ничего.
Вряд ли я сильно повлиял на Жасыма и Дёму — хотя наш казах мог, оставшись без меня, в одиночестве, придумать какую-нибудь шнягу, которая тоже сильно изменит его жизнь. В первой жизни я был с ним рядом весь этот месяц и никуда не уезжал; мы о чем-то говорили, о чем-то спорили, но подробностей у меня в памяти не осталось. Сейчас ничего этого не случилось. Я, конечно, не считал себя незаменимым в общении, но регулярный преферанс под не менее регулярное пиво здорово расслабляет и избавляет от глупых мыслей и предотвращает глупые поступки.
С Дёмой всё было проще — он старательно катился по наклонной, и в прежней жизни я не сделал ничего, чтобы удержать его от падения. Сейчас я тоже не вмешивался в его судьбу. Я понимал, что спасти всех не смогу.
Скорее всего, я как-то повлиял на жизни Виталика и даже его дедушки, но очень опосредовано. Тот же Михаил Сергеевич в силу своего наверняка высокого положения мог и не обратить внимания на попытки несчастного попаданца изменить его
