Кто косит травы по ночам - Галина Артемьева

Однако вместе с такой грандиозной нечаянной радостью выплыл и пакостный вопрос о печальном влюбленном. То есть о французском отце русского мальчика Георгия, неожиданно зажившего в Иркином животе. Сказать ему и тем самым связаться с ним (дело не в женитьбе) на веки вечные или послать на одиозные три буквы с концами, чтоб не лез в их с Георгием молодую семью никогда?

Вот тут Ире и потребовался Надькин совет. А та, занятая своими переживаниями, злобно что-то прошипела в трубку и просто внаглую отключилась потом. Лучшая подруга! Куда было деваться, кому поведать печаль? Вот и пришлось звонить рассудительной умнице Екатерине Илларионовне и раскрывать душу, не таясь. И та сказала ценную вещь:

– Профессия отца ребенка? Да пустяки это, Ирочка, бросьте. Если вы ему не скажете, вы совершите подлый поступок, потому что у сына должен быть отец, а у отца – сын. Мы ж не почкованием размножаемся. Двое участвуют. И женщина, в каком бы привилегированном положении ни была, должна не дерзать возлагать на себя роль Творца, а считаться с мужчиной, который ей дарит всего себя и не только: дарит ей святые чувства матери. Кроме того, скрыв от отца правду, вы совершаете грех, который падет на вас и на ваше же невинное дитя по прошествии времени. Ибо так устроена жизнь!

Вот какие вещи знала Екатерина Илларионовна!

Можно ли было ее ослушаться?

Ирка немедленно позвонила своему возлюбленному и сообщила о результатах УЗИ. Человек просто рыдал от счастья.

И в положенный срок появился на свет божий мальчик Георгий, или, на французский манер, Жорж. И все как-то утряслось. Отец Жоржа вовсе не был бездельником и раздолбаем, хоть в дизайнеры не стремился. А был он в прошлой парижской жизни фотографом, вернее, фотографическим подмастерьем у известного на весь мир мастера. Когда мастер увидел, что его подсобный персонал экспериментирует и имеет собственные идеи, он тут же отказался от дерзкого ученика. Молодой человек помыкался в одиночку, хотел открыть свою студию, но не хватало средств, а тут один старый лицейский приятель сделал доброе дело – порекомендовал его для работы в России, где сейчас можно заработать серьезные деньги. И потянуло юного героя в страшную чужую страну с неведомой силой. Ехал он, чтоб начать новую жизнь, накопить денег, оборудовать ателье, прославиться на ниве фотоискусства, а потом встретить небывалую любовь, потому что, по его представлениям, русские женщины умели любить, как никто в мире. И не беда, что получилось слегка наоборот – сначала невероятная русская женщина, а потом все остальное.

Жорж еще не успел родиться, а у его папочки уже прошла первая фотовыставка, имевшая приличный успех. Открыл свое вожделенное ателье, снимает для глянцевых журналов (тут Андрей слегка подсобил). Живут душа в душу, как голуби с птенцом. Но Ирка так и не дала согласие на регистрацию брака. Теперь у нее новый страх: а вдруг отношения у них когда-нибудь испортятся, возьмет тогда французский папаша своего сына Жоржа под мышку – и тютю. Насмотрелась она историй по телеку. Вон одной русской женщине во Франции не разрешают с родной дочерью видеться, не дают девочке по-русски разговаривать, крест православный срывают. Живет малышка в чужой семье, а у матери нет прав видеть собственную дочь! Нет уж! Проживем и так вместе, пока друг другу милы и нужны. Целее будем.

Жорж, а вслед за ним и Ирка пали в Надины объятия.

Закружилась нормальная дачная кутерьма: Андрей разжигал уголь в мангале для шашлыков, мальчишки стругали ему щепочки, няня Жоржа потащила младенца полдничать, Наталья Михайловна, по-видимому, проинструктированная Андреем, пыталась наладить дружеский контакт с абсолютно неконтактной Таней, Ирка тараторила новости – у нее всегда куча новостей наготове, Надя накрывала стол к ужину, успевая, как обычно, следить сразу за всеми, кто чем занят и не грозит ли это занятие жизни и здоровью окружающих.

Так и просуетились остаток дня, обустраиваясь на целое лето, расслабились за ужином, няня уложила Жоржа, Коля тоже вроде принялся клевать носом.

– А не пора ли и нам всем на боковую? – предложил Андрей.

– Ну, пап, рано еще, давайте что-нибудь порассказываем, – заканючил Алеша.

Они любили эти дачные вечера без телека, чтоб можно было слушать разговоры взрослых, иногда даже не особо предназначенные для детских ушей.

Бывало, что отец или мать рассказывали что-то из своего детства, из книг, когда-то прочитанных, а теперь никому и неизвестных, и это воспринималось как самая невиданная радость. Даже время, казалось, останавливалось, прислушиваясь к рассказам родителей.

Но сегодня был первый дачный вечер этого сезона, и все устали, и завтра тоже будет день. Вон Тихон уже завалился на веранде в полной прострации. Пришлось плестись к себе наверх, всем своим видом демонстрируя недовольство устройством мира.

– Танечка, тебе как, понравилась твоя комната? Может быть, ты хочешь на первый этаж, к нам поближе?

Девочка отрицательно качнула головой и направилась вслед за мальчишками.

– Ты, если что, зови меня, я в любой момент прибегу. Или ко мне беги. В любое время дня и ночи. Не стесняйся.

Никакой реакции. Идет себе и идет. Ну, да ладно. Слышала и слышала. Не глухая. Если что, позовет.

– Слушай, что это она такая, а? – обалдело спрашивает Иришка.

У нее опять ушки на макушке. Ничего себе ребеночка Андрюша Надьке подсуропил! За какие такие грехи?

Приходится вновь рассказывать всю историю. За столом их четверо: Надя с Андреем, Ира и Наталья Михайловна. Прослушав, вновь ознакомленные с ситуацией молчат недолго.

– О ней надо в «Жди меня» сообщить, – решительно изрекает Энэм (так всю жизнь называет Надя свою мачеху по первым буквам имени и отчества).

– Да-да, – подхватывает Ирка, – и немедленно, иначе они на каникулы уйдут, передача эта, до осени ничего не будет. Надо там по своим каналам подшустрить, чтоб пустили вне очереди информацию. А еще – поговорить бы с ней, порасспрашивать. Она наверняка многое про себя помнит. Я, например, себя трехлетнюю ой как помню. Целую кучу эпизодов могу нагнать, с именами, фамилиями и географическими названиями.

– Да, ты у нас уникум, – подтверждает Андрей, – но обрати внимание на конкретный случай: она молчит. Попробуй, разговори. Неделю в Москве с ней провели неразлучно: театры, зоопарк, Пушкинский музей, Третьяковка. Вот в Третьяковке произнесла несколько слов. А именно: «Меншиков в Березове». Картину издалека увидела и сказала. Громко так. Я даже вздрогнул. Не ожидал. Спрашиваю: «Знаешь эту картину?» – «Знаю», – кивает. «В школе проходили?» Отвечает: «Нет, не в школе, дома». И замолчала. А я что должен думать? И я замолчал. Может, она и вправду что-то о доме помнит? И молчит. У нее в личном деле записано, что предположительно родилась в этом самом Березове. Как-то она должна быть с ним связана, а?

– Надо, надо порасспрашивать. Раз она тем более уже пошла на какой-никакой контакт, – загорелась Ирка.

И тут раздался дикий, ни на что не похожий крик.

Привидения

Надежда оцепенела.

Она видела, что Андрей рванулся наверх, за ним побежала Ира, даже Энэм припустилась на всех парах, она же не могла шагу ступить: казалось, что-то внутри оборвалось. Наверное, ступор длился доли секунды, но они растянулись невероятно. Незаметно для себя Надя очутилась вместе со всеми на втором этаже.

Картина, открывшаяся изумленным взорам зрителей, превзошла все ожидания. Дверь в Танину комнату была раскрыта настежь, у кровати девочки светился ночничок, а чуть поодаль, в ногах теснились два понурых привидения в черных накидках с фосфоресцирующими черепами там, где у людей положено быть головам. Но у этих привидений голов, похоже, отродясь не было, а если и были, то уж точно без мозгов.

Таня сидела на кровати, поджав под себя ноги, вцепившись синими пальцами в одеяло, как в единственное свое спасение.

– Ну, дебилы, кто из вас это затеял?! – голосом громовержца прорычал Андрей.

– Я! – раздался дуэт из сиплого баска и детского мальчишеского голосишки.

– Тань, сильно испугалась, да? – трясущимся голосом спросила Надя.

Ей показалось, что девочка слегка, еле заметно улыбнулась.

– Я читала, и вот… от неожиданности.

Ой! А ведь это первые ее слова за день! Так явно все подумали, быстро переглянувшись между собой.

– Прости их, дураков, а?

– Это ничего, там тоже так делают.

– В детдоме, да?

Девочка кивнула.

– Только костюмов таких нет. Просто в белых простынях прибегают, и все. Никто их не боится.

– А эти, видишь, не поленились из Москвы свои наряды притащить! – с горечью произнес Андрей.

– Мы только пошутить, – сказало младшее привидение.

– Мы же не знали, что она по-настоящему испугается, думали ради смеха, – подтвердило привидение повыше.

– Я ж вас предупреждал! Говорил с вами, как с людьми, а вы!