Бездна - Александр Авраменко

Контр-адмирал Несвицкий поднёс к глазам бинокль — где-то там, в туманной дымке изморози прятался Выборг. Его флагман, «Марат», занял место в общем строю.

— Командир! Немцы передают координаты!

Отвлёк от размышлений адмирала голос старшего артиллерийского командира. Николай Николаевич молча махнул рукой:

— Как будете готовы — огонь по команде.

— Есть!

…На пяти крупнейших судах эскадры, на шестнадцати поменьше, и на доброй сотне самых маленьких зашипели и заклацали затворы множества орудий. От трёхсот восьмидесяти миллиметровых на германском «Бисмарке», до 180-мм на советских крейсерах. Скользнули в стволы тяжёлые, матово поблёскивающие конуса снарядов, плотно забиты вслед руками матросов и коленчатыми прибойниками заряды. Стволы медленно и страшно задрались к горизонту. В облаке пара взмыл к свинцовому небу крошечный корректировщик с «Советского Октября» и изо всех сил заспешил к скрытому в тумане Виппури.

— Готовность — минута! Отсчёт!

Напряжение на судах объединённой эскадры достигло апогея…

— Залп!!!

По натянутым, словно струны нервам ударил практически одновременно страшной силы ЗАЛП! Сумрак разорвало сотнями вспышек. С воем ушли за горизонт «чемоданы» и мелочь послабее, а затем… береговая линия ВСПЫХНУЛА… Даже в море, даже на судах моряки ОЩУТИЛИ неимоверную силу одновременного взрыва почти пятисот тонн взрывчатки…

Непрерывно грохотали по восемь главных калибров «Зейдлица» и «Блюхера» по двести восемьдесят миллиметров каждый. Не отставал от них и «Бисмарк», давая восемнадцать выстрелов из своих трёхсот восьмидесяти миллиметровок главного калибра в минуту. Комендоры объединённого флота суетились изо всех сил, страстно желая увидеть результат своих трудов из-за брони, но, увы. Эта мечта была пока недосягаема для них… Десятки, сотни, тысячи снарядов несли смерть, ужас и разрушение в старинный Виппури…

Поручик Бешановски наслаждался коротким увольнением. После того, как союзники высадились в России, а финские войска вместе с добровольцами отшвырнули прочь грязных славянских варваров (поскольку себя славянином настоящий польский аристократ не считал никоим образом) от линии Маннергейма, поручик подал рапорт на перевод в специальные полицейские части. Он преуспел в Польше на этом поприще, усмиряя немецких бауэров и русинов, почему бы не заняться этим и у большевиков? Жечь их грязные дома, рассадник болезней! Уничтожать всё это быдло, пропитанное ядом коммунистической заразы под корень! И чем больше, тем лучше! Чтобы всё семя этих русских извести под корень, чтобы никогда больше не смели они осквернять воздух, которым дышат настоящие поляки и другие европейцы. Чтобы сама память о них исчезла из памяти других народов… И он старался.

Пылали деревни по всему Северу. Горели загнанные в амбары и клубы их жители. Распинали председателей колхозов, сажали на колья коммунистов и комсомольцев, распарывали животы беременным женщинам, проверяя, не мальчик ли там, в утробе грязной славянки? Словом, Бешановски развернулся во всю, не раз получая благодарности за «усмирение оккупированных территорий». А благодарности влекли за собой денежные премии и перспективу безбедной старости, и, даже может, восстановление прежнего положения польского аристократа на землях возрождённой Ржечи Посполитой от Берлина до Смоленска и Киева… Вот и сейчас поручик наслаждался культурным отдыхом, будучи в увольнении. Вчера вечером он посетил ресторан, благо иногда его жолнежам попадали в руки обручальные кольца, серьги и другие золотые вещички, а знакомый раввин на соседней улице Виппури с удовольствием менял трофейное барахлишко на настоящие английские фунты. И сейчас Виктор принимал ванну. Ароматные французские соли размягчали тело и душу, ласкали обоняние, уютно горел камин в номере лучшей гостиницы города. Жаль, конечно, что это не Хельсинки и не, тем паче, его мечта — Париж, но… Чем чёрт не шутит! Он погасил настоящую кубинскую сигару в пепельнице и сладко потянулся. Надо бы сбросить напряжение в теле, но пока поручик среди «дружественного населения»… Ничего, он потерпит эти пять дней, если не подвернётся какая-нибудь проститутка из числа приехавших на «гастроли». А потом прикажет себе привести самую красивую русскую, велит привязать её к кровати, потешится сам, а потом отдаст своим солдатам… Вдруг ванну с голым поляком ощутимо тряхнуло. Бешановски открыл глаза, прикрытые в сладкой дрёме: что это? И тут… С треском разлетелось оконное стекло, ударив по нежной розовой коже поручика стеклянной шрапнелью с такой силой, что та полетела клочьями. Виктор взвыл от жуткой боли, но тут же перед глазами сверкнуло, и он с ужасом увидел, как массивная стена гостиничного номера толщиной в пять кирпичей треснула и вывалилась наружу. Мгновенно стало невыносимо холодно, а затем ударил гром и по глазам хлестнул огонь…

…Анти Сорвинен был снят с поезда вместе с другими пассажирами и направлен в срочно формируемую спасательную команду, и вместо того, чтобы ехать в родной хутор, теперь должен был разгребать обломки камня и кирпича, оставшихся на месте когда то красивого Виппури. Правда, начальник команды твёрдо пообещал финну, что его отпуск не пропадёт, но непредвиденная задержка злила всегда флегматичного Сорвинена. Впрочем, до того момента, пока он не увидел то, что осталось от города… Перепаханная на метры вглубь земля, усыпанная каменной крошкой. Обломки брёвен и стеклянная пыль… Даже целых трупов невозможно было найти среди павших! Оторванные руки, головы, а зачастую просто куски человеческого мяса и разорванные взрывчаткой на осколки кости… Только один раз они нашли что-то более-менее целое: труп мужчины, вмёрзший в налитую в ванну воду. Верхняя половина туловища была ободрана до бело-жёлтых костей, нижняя, подо льдом, поскольку ванну завалило в леднике, осталась относительно целой… Почти две недели, пока их не сменили Анти надрывался на копке в песчаном грунте братских могил, и лишь когда их сменили, закинул изрядно похудевший вещмешок за спину и занял своё место в вагоне, идущем на юг…

Глава 20

Харьков. Варшава

— Петров! Тебя командир батальона вызывает!

Запыхавшийся посыльный тряс Владимира за плечо. Тот с трудом открыл глаза. Ночью стоял в кухонном наряде и устал, как собака. Доплёлся до койки и рухнув, уснул мгновенно, даже не в силах накрыться байковым одеялом.

— Ч-чего?

— Тебя комбат требует, срочно!

Покряхтывая от боли в затекших от неудобной позы суставах Петров поднялся, с трудом намотал обмотки, и затянув ремень, бросил: