Все равно! - Владимир Кусакин

— Франц, — закричал я, — Kommen Sie mir, bitte!

Чёрт знает что на меня нашло, что я заговорил на немецком.

Он поднялся из сугроба и пошёл пошатываясь ко мне.

— Что с тобой? — спросил я.

Он махнул рукой.

— Протез сломал, когда прыгал с вертолёта.

Что-то хрупнуло и Франц завалился на бок.

— Ну вот, — сказал он, — теперь уж точно сломался. Надо было его тоже намазать.

— Почему этого нет в твоём личном деле? — я был сердит на него и на себя. Не заметить что человек без ноги!

— А зачем? — серьёзно спросил, он и сел.

Я устало махнул рукой.

— Чего уж теперь… Я сейчас за девочкой, а ты тогда поползай вокруг и свяжи их всех.

— Как?

— Как хочешь.

И я ускакал.

Лейла ждала меня на том же самом месте и кричала:

— Чика, я здесь!

Её надо было срочно лечить. Я не психолог, но есть один способ, как вывести ребёнка из придуманного им мира. Закон само-собой против этого, потому что те кто их придумывал, никогда не были в шкуре ребёнка, или моей обезьяньей. Судебные разбирательства ранят детскую психику больше, чем то что с ними сделали. Сознание того, что отсидев свои 7–8 лет насильник вернётся, может навсегда погрузить неокрепшую душу во тьму шизофрении или паранойи. Кому как. А кто собственно сказал что дети должны быть детьми, инфантильными созданиями умиляющими родственников своими идиотскими вопросами?

Так вот: Если идёт война, то дети должны быстро становиться взрослыми и терять иллюзии насчёт доброго дяди, который примчится на помощь. Это всё стереотипы голливудских фильмов, и я не собирался им следовать.

В живых осталось двенадцать дикарей, остальные были уже мертвы или готовились отойти в мир иной. На двадцатиградусном морозе это довольно быстро.

Манипулятор мог держать нож, которым я выдолбил три ямки в каменистом покрытии дороги, вытащил титановые колья державшие палатку и установил их острыми концами кверху. Подтащил Нигматуллу и его двух нукеров, разрезал им штаны сзади, и вытряхнул их на тропу.

Лейла пряталась за пологом одной из палаток, не в силах смотреть на своих мучителей.

Нигматуллу и двух его людей я посадил на корточки, прямо на расставленные колья, на шее верёвка, не дающая им подняться и на сантиметр.

— Лейла, — позвал я, — Иди сюда!

— Я боюсь. — ответила она, глядя на неподвижно застывших бандитов.

— Я не должен её жалеть! — повторил про себя, подходя к ней и беря её за руку.

Она дрожала как листок на ветру, но пошла зажмурившись, и спотыкаясь на каждом шагу.

— Сегодня ты стала женщиной не по своей воле, Лейла. Один из этих ублюдков сделал тебя такой. Женщина уже не ребёнок, и она должна уметь отомстить. Если этого не случится, ты никогда не станешь достойной своего дедушки Искандера.

Он должен гордиться тобой. Ты хочешь этого?

— Да! — ответила она.

— Ты понимаешь что должно произойти?

— Они должны умереть!

— Они не просто умрут, сначала они позавидуют всем мёртвым.

Я протянул ей свой нож.

— Это Лунный нож, Лейла. Сотни миллионов лет, металл из которого он сделан летел из Дальнего космоса, посланный создателем.

— Аллахом?

— Это самое святое оружие, которое когда-либо касалось рук человека. Ты готова?

Она застыла с ножом в руке около одного из нукеров, потом наклонила голову.

— Да!

— Режь верёвку!

Пройдут годы, и она вспомнит эту сцену, убеждаясь раз за разом в своей и моей правоте. Она будет гордиться этим. Но это потом, когда она совсем выздоровеет, может быть уже сегодня.

Она прикоснулась к верёвке лезвием ножа сначала слабо, а потом с отчаяньем полоснула по ней, отсекая свою прошлую жизнь от той, которая ждала её впереди.

Одновременно я легонько толкнул нукера в лоб, и его нанизало как на шампур. Кусок дерьмового мяса.

— Иди к другому! — сказал я переходя к следующему.

Нигматулла силился что-то сказать, но кусок одеяла торчащий из его рта заглушал звуки. Может быть он раскаивался?

Я посмотрел на Лейлу. Сейчас она выглядела как маленький мститель, и стальные искры мелькали в её глазах.

Мы покончили с ними, теперь они сидели на мёрзлой земле, с широко раскрытыми глазами полными боли и ужаса, и кровь текла из под них на холодные камни тропы контрабандистов. Они будут жить возможно ещё час, пока боль и кровопотеря не сделают своё дело.

Лейла подняла голову и посмотрела, как будто увидела меня впервые.

— Ты не Чика! — сказала она.

— Это правда. — ответил я со вздохом. — Моё имя Жека, а его зовут Франц.

— А почему он без ноги?

Я понял что сработало. Она не видела в нас мужчин-врагов, а это самое главное. Остальное приложится, со временем.

Всех остальных: и живых и мёртвых, я скинул в реку. После того как я бросил пятого, лёд треснул и они провалились в чёрную воду. Остальные исчезали ещё быстрее, пока наконец на тропе не осталось только трое сидящих на штырях фигуры.

Вертолёт показался через несколько минут после того как я закончил уборку. Он шёл опять с юга, подсвечивая лучом посадочного прожектора.

Внезапно раздался характерный звук: «ву-ш-ш», и наш вертолёт исчез ярком свете огненного шара.

— Дождались! — Франц пытался что-то сделать со своим протезом. — Вы уходите, я постараюсь их задержать!

У него ничего не получалось, и вообще он напоминал мне никакого не тевтонского рыцаря, а маленького хоккеиста, отчаявшегося завязать шнурки на коньках.

— До границы всего десять километров, уйдём! — сказал я взваливая его себе на шею. — Держись получше!

У меня оставалось заряда всего на два часа. Только дополнительные 75 килограммов Франца и уж не знаю, 25–35 Лейлы сокращали время работы.

— Дебилы! — ругал я американцев, забывая что только недавно я хвалил их инженерный гений, и искренне восхищался этим марсианским изобретением. — Не могли паршивого счётчика-расходомера поставить!

Эта конструкция хотя и помогала моим усталым мышцам и избитому телу, всё равно не могла заменить простую лошадку.

— А слона, было бы ещё лучше! — думал я, ковыляя на трёх лапах. Хоть Франц и поддерживал Лейлу, с его одной ногой было совсем непросто держаться на мне, вот и приходилось поддерживать манипулятором их обоих.

В горах нельзя бегать. Бесконечные подъёмы и спуски нагружают сердце, плюс недостаток кислорода… Я сильно рисковал. Потом, после получаса пути я загнал адреналин внутрь и захлопнул крышку. Я успокоился. Пошёл размеренным спокойным шагом, стало легче. Мне уже были видны скалы на другом берегу Пянджа, когда завод кончился. Я встал мёртво на трёх точках и сказал: — Приехали! На Марсе должно быть проще.

Им понадобилось пятнадцать минут чтобы освободить меня от шкуры, потом я лежал на снегу и отдыхал, вслушиваясь в крики преследователей и стараясь найти хоть какой выход из этой ситуации.

— Лейла, поможешь Францу. Карабкайтесь на эту горку. — Я показал им. — Франц, у тебя в мешке должны быть гранаты …

— Две РГ-42 …

Я достал их из заплечного ранца. Одну отдал Лейле, другую Францу.

— На крайний случай, если кто-нибудь из вас смалодушничает…

Ответом мне было возмущённое пыхтение.

— Я пошёл!

Они не спросили куда, и так было ясно, мне надо идти назад.

Если я не вернусь, Франц и Лейла тоже не выживут. Она его не бросит, это ясно читалось в её чёрных глазах.

Лишившись обезьяньего костюма согревавшего меня всё это время, я остался в довольно тонком свитере и тренировочных штанах узбекского Адидаса.

Мне была нужна одежда. Её можно было взять только у преследователей.

Отбежав достаточно далеко от места где мы расстались, я полез в гору, чтобы посмотреть на тех кто за нами гнался. Их было четверо. Три гружёные лошади шли в поводу, осторожно ступая копытами на ночную тропу. Трое шли быстрым шагом вслед за нами, лошади двигались в двухстах метрах позади, с погонщиком державшим повод. Я пропустил их мимо и заскользил вниз. Достигнув тропы я быстро догнал лошадей, которые зафыркали, почуяв что-то неладное. Погонщик обернулся вовремя чтобы почувствовать нож на своих глазах. Я приложил палец к губам, снял с него шапку, повернул лицом вперёд и ударил по голове.

— Шубу тоже снимай! — сказал я бесчувственному телу. Контрабандисты. Чертовски не вовремя. Обрезал ремни державшие тюки, аккуратно свалил их на снег, сел на переднюю лошадь и стал погонять, быстро приближаясь к тройке преследователей.

Я подъехал к ним почти вплотную. Задний обернулся и что-то закричал, может быть он понял, что я не тот, за кого себя выдаю. Огонь из автомата по цели с расстояния в четыре-пять метров, и скорострельности 400 выстрелов в минуту на практически открытом пространстве, не даёт ни одного шанса на спасение. Они это знали, война с Советской армией пошла им на пользу, хотя бы в этом. Поэтому они застыли как памятники, подняв руки кверху.