Пираты Каллисто - Лин Картер

Было ли это восхищением?

Теперь Тутон отбросил всякую осторожность и осыпал меня градом ударов. Он теснил меня быстрой глиссадой, ослепительным сверканием стали, и я отступал, посмеиваясь над его манерой вести схватку. Не знаю, у кого принц Города-в-Облаках учился фехтованию, но фехтовал он напоказ: вычурно, выкрикивая замечания и гримасничая, — вероятно, на аудиторию все это производит впечатление, но, на мой вкус, слишком напоказ. Я по контрасту сражался спокойно, легко, с минимумом усилий и движений, отступал перед его прыжками и отводил каждый удар ловким движением руки.

Мы дважды обошли ложу, отбрасывая с пути стулья. Я позволил ему наступать, понимая, что долго он не выдержит. И оказался прав. Скоро он уже тяжело дышал, рука у него устала, шпага начала дрожать. Он хотел увеличить дистанцию и отдохнуть, но тут я начал наседать, прорвал защиту и еще раз уколол в грудь. Снова только царапнул, полоснув параллельно первому разрезу.

Продолжая теснить его, через несколько мгновений я разрезал куртку на плече, а потом на втором плече, и все это время, ревя, как выброшенный на берег кит, с лицом, почерневшим от усилий, он пытался уйти от меня. Наконец я сделал его совершенно беспомощным и срезал всю переднюю часть куртки, обнажив его по пояс. К этому времени его правая рука дрожала от усталости, а в глазах уже давно светился страх.

Тутон — хороший фехтовальщик, и учился он у мастера. Я ненамного лучше его. Но за прошлый месяц я ежедневно подолгу упражнялся со шпагой, учил новичков, а заканчивал день схватками с одним из лучших фехтовальщиков планеты. Естественно, рука у меня стала твердой, а владение шпагой, после многих часов напряженных упражнений, стало лучше, чем у него.

Обнажив его по пояс, я продолжал покрывать его торс, теперь блестевший от пота, царапинами. Я уколол его в оба плеча, провел кровавую линию вдоль ребер с обеих сторон и уже собирался нацарапать «Джандар» на груди меж сосками, но тут нервы его не выдержали, и он неожиданно струсил. Крича, как испуганная женщина, он буквально швырнул свою шпагу мне в лицо, неуклюже выпрыгнул из ложи, покатился по ступенькам и смешался с толпой. Это почти неслыханный по трусости поступок, и даже я удивился. Фехтовальщик не отдает свое оружие врагу таким образом — не на Танаторе по крайней мере! Даже если тебя превосходят по всем статьям, каллистянский кодекс чести требует, чтобы ты сражался и умер, если понадобится, но не убежал. Но я привел Тутона в ужас, и он просто сбежал. Я стер предыдущее унижение, великолепно реабилитировал себя и сожалел только о том, что не убил его.

По правде говоря, моя рука тоже к этому времени устала, потому что дуэль длилась довольно долго, а предыдущую ночь я не спал. Поэтому я оперся на шпагу и перевел дыхание, глядя, как принц спасается в толпе. И думал, смог ли бы я написать на его груди свое танаторское имя, если бы он не сбежал так трусливо.

Танаторское письмо состоит из извилистых хвостатых букв, похожих на упрощенный вариант арабского письма, эти буквы острием шпаги написать очень трудно. Написать «Джандар» латиницей легко, но местным алфавитом я владел плохо. Но, может, мы с Тутоном еще встретимся. И тогда я завершу любовную записку, которую начал писать над его сердцем.

Лезвие моей шпаги было покрыто кровью Тутона, поэтому я поднял его плащ, вытер шпагу и сунул ее в ножны.

Все это время Дарлуна смотрела на меня с непроницаемым выражением.

Я был такого высокого мнения о своих действиях, что счел ее выражение проявлением восхищения.

Но она тут же вывела меня из заблуждения. Хотя я, вероятно, изменил ее мнение о моих фехтовальных способностях, разгадать женскую психологию я, как всегда, не смог. Она смерила меня презрительным и гневным взглядом.

— Не знаю, почему ты преследуешь меня по пятам, как собака, варвар, — ровно произнесла она, хотя голос ее дрожал от ярости, — но я никак не могу от тебя избавиться.

Мир вокруг пошатнулся, и боюсь, я открыл от удивления рот. Не знаю, какой реакции я от нее ожидал, но, конечно, не гнева и презрения.

— Что… почему… — я путался в словах.

— Владыки Гордриматора прокляли меня за мои грехи, — продолжала она почти в слезах. — Почему ты постоянно вмешиваешься в мои дела и все портишь?

Я растерялся от такой ярости. Ожидал похвалы, может быть, даже восхищения, но не потока слез!

— Моя принцесса, почему…

Она яростно топнула, тряхнула рыжей гривой, как породистая кобыла.

— Не смей так обращаться ко мне, ты… ты, хореб! — завопила она, назвав меня отвратительным танаторским стервятником, похожим на розовую голую крысу размером с собаку, которая обычно питается отбросами.

Прежде чем я смог сообразить, что ответить, она закричала:

— Я не твоя принцесса! Я не хочу иметь с тобой ничего общего, ничего, ты слышал?

— Да, слышал, — глуповато ответил я, — но не понимаю, чем я тебя оскорбил?

Она разразилась слезами, повернувшись к невозмутимому Кодже, который молча присутствовал при всей этой сцене, мигая и, несомненно, дивясь странным обычаям человеческой расы, так непохожим на спокойные практичные методы, практикуемые его народом.

— Ты только послушай! — бушевала она. — Я гостья в крепости могущественного принца Занадара, за которого согласилась выйти замуж и которого уговорила помочь всей силой своего воздушного флота, самой могучей воинской силой в мире. Я надеялась с его помощью вырвать свое королевство из рук Черного Легиона, и тут приходит этот навязчивый невежественный придурок, вмешивается в мои дела и разрушает все мои планы!

Я был поражен. Теперь я понял! Ведь только мы с Лукором знаем правду: Тутон за спиной принцессы ведет предательские переговоры о продаже ее тому самому разбойничьему легиону, с которым будто бы собирается сражаться! Естественно, она неправильно истолковала мои действия. Я попытался объяснить ей истинное положение дел, но она яростно топала, трясла головой, так что волосы пламенеющим облаком метались над нею, и отказывалась слушать мою «неуклюжую ложь», как она выразилась.

И тут Коджа обратил мое внимание на неблагоприятное развитие событий.

Пока я был занят, вначале сражаясь с Тутоном, потом отвечая на гневные обвинения Дарлуны, солдаты Занадара наконец навели в толпе некое подобие порядка, и теперь тяжеловооруженный отряд приближался к королевской ложе, несомненно, собираясь захватить Коджу как сбежавшего раба и меня как организатора восстания рабов.

Все другие рабы к этому времени либо уже скрылись, либо были схвачены или убиты. И вот мы с ним противостоим двадцати стражникам, вооруженным мечами, кривыми ножами и самострелами, в кольчугах, шлемах и с длинными, норманнского типа щитами.