Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера - Гала Рихтер

"Только не говори, что в приступе подростковой придури решил похерить самый большой шанс в своей гребаной жизни".

И тогда, валяясь на больничной койке, и наблюдая за тенями, ползущими по потолку, я и подумал о том, что пора бы уже налаживать свою гребаную жизнь. Чейсы — неплохие люди. Питер и Джой — мои друзья. Мою мамашу они на милю не подпустят к своему дому, если я попрошу, конечно.

Я буду счастлив в Чикаго. И точка.

Мы с Риди доехали через пару часов.

Чикаго — старый город, город индустрии. Мне он никогда особо не нравился. В Чикаго даже небо серое, как было пару сотен назад, когда над городом вился дым из заводских труб. Но сейчас наступал вечер, и город горел сотнями огней, на катках играла музыка, а витрины сияли оставшимися с Рождества гирляндами.

— Дом Чейсов должен быть через пару кварталов, — сказал Дик, сверившись с навигатором, — И какого дьявола ты не поехал с ними, а заставил меня забрать тебя из больницы?

— Ты же знаешь, что меня без сопровождения полицейского не отпустили бы. А ты — единственный знакомый мне коп, у которого выработался ко мне стойкий иммунитет.

— Ну-ну… Это тебе так кажется, — сообщил Дик, — Кажется, сейчас налево. Слушай, Чарли, личный вопрос тебе задать можно?

— Личный? Я даже не знаю, Риди, а может не стоит. Я как-то даже стесняюсь, — начал хохмить я. Дик скорчил гримасу:

— Ты можешь хотя бы иногда не быть такой заразой, а Чарли?

— Это и был твой вопрос? Нет, не могу, — меня изрядно веселило выражение лица Дика в этот момент. Казалось, еще чуть-чуть и он поднимет глаза к небу с мольбой о помощи. — Валяй, задавай.

Дик подозрительно глянул на меня, потом перевел взгляд на дорогу, и спросил через минуту:

— Ты счастлив?

У меня вдруг защипало в горле от того тона, которым он это спросил.

А счастлив ли я?

Я и сам не знал. Я никогда еще не испытывал счастья, я не знаю какое оно на вкус, цвет, запах. Сейчас мне было горько и светло одновременно, а в груди было ощущение пустоты, будто из меня вырезали что-то значимое, но приносящее боль. Если это и счастье, то оно с привкусом соли на губах.

— Я не знаю. Дик… Дик, прости меня за все, а. И — спасибо.

Мы резко притормозили у обочины. Риди развернулся ко мне корпусом:

— Да ты, никак, реветь собрался?

— Пошел ты, — огрызнулся я. Реветь не хотелось. Не то чтобы боялся перед Диком опозориться, он-то меня видел во всех видах, просто — не хотелось.

— То прости, то пошел… Тебя без виски не поймешь, — усмехнулся он. Положил руку мне на плечо, — Ты — молодец, Чарли. И я всегда это знал. И в этом доме ты будешь очень счастлив, это я тебе говорю. А что до всего остального… Парень ты неглупый, сам во всем разберешься. Просто тебе надо научиться прощать и доверять людям. Да что я тебе лекции читаю, сам все знаешь! — он залихватски махнул рукой. — Все, поехали, у меня еще дела в здешнем Департаменте. Надо передать твое "дело" здешним коллегам. Я, конечно, понимаю, что ты сейчас весь из себя правильный, но того, что натворил в прошлом, хватит еще на несколько лет наблюдения полицией.

— Даже не надейся, мне не стыдно, — пробурчал я. Риди расхохотался.

Мы доехали до дома, в котором нас ждал праздничный ужин, Мелани, Лоуренс, Питер, прикола ради сменивший традиционные рваные джинсы и футболку на пять размеров больше, на нормальный костюм и красивая как никогда Джой в вечернем платье. Меня ждала моя комната — моя собственная комната, на втором этаже, с видом на улицу, где горели фонари.

До комнаты меня проводил Пит, но заходить вслед за мной не стал, сказав только, что ждет внизу за столом. Через мгновенье я услышал, как он съезжает вниз по перилам.

Я поставил рюкзак на пол и подошел к окну. Наступала ранняя январская ночь.

Я люблю ночь куда больше дня. День однозначен, быстр и хлопотлив. А ночью… не было масок, что ли… Люди были не плохие, и не хорошие, они были просто люди. Я часто заглядывал ночью в освещенные окна квартир и домов, гадая что там, за стеклом, какие живут люди, о чем разговаривают, мечтают, над чем смеются или плачут, и догадываются ли о том, что кто-то может сейчас наблюдать за их двигающимися силуэтами в желтом проеме. А потом я уходил прочь, курил сигарету за сигаретой, каждый раз уговаривая себя больше не заглядывать в чужую жизнь, перестать надеяться на чудо, на то, что однажды и у меня будет дом, и окно, посмотрев в которое нечаянный наблюдатель увидит мою тень.

Повинуясь неожиданной мысли, я вгляделся в пустынную улицу. Нет, никого. Как странно… Не знаю, что бы я сделал, если бы кто-то, прислонившись к фонарному столбу, ловил ртом падающие снежинки и не отрываясь глядел на меня. Побежал бы вниз, наверное, чтобы привести человека в дом…

Счастливые не смотрят в чужие окна. Их ждет свет в одном единственном, своем окне.

— Так и собираешься томить нас всех ожиданием, мальчик? — я вздрогнул, услышав негромкий голос. Мелани Чейс бесшумно поднялась по лестнице и теперь стояла в дверях.

— Из-звините…Я не расслышал, как вы вошли. Вообще-то, меня трудно так испугать.

— Здесь тебе нечего бояться, — сказала она неожиданно, и я сразу понял, что она имеет ввиду не только то, что дом охраняется полицией и спецслужбами, и кивнул:

— Я знаю.

— И ты можешь рассчитывать на мою поддержку во всем, — добавила она. Я кивнул.

Мелани сделала странное движение — будто собралась подойти ко мне и обнять, но передумала на полдороге. Как ни странно, мне даже хотелось, чтобы она это сделала. Вместо этого она провела ладонью по моим волосами:

— Что, пора стричься? — глупо спросил я.

— По крайней мере, причесаться бы не помешало, — усмехнулась она, — И что у вас, молодых, за мода такая на длинные волосы? Что Питер, что ты… мальчишки, — закончила она неожиданно.

Мальчишки… Вот уже не думал, что интеллектуала Питера кто-то может назвать мальчишкой. И меня тоже, если честно.

— Пойдем вниз, — Мелани аккуратно подтолкнула меня к двери, — Все и так заждались.

* * *

В доме Чейсов я освоился быстро. Вообще-то я, похоже, освоился даже быстрее, чем его исконные обитатели, которые не жили здесь несколько лет. Я легко привыкаю к новой обстановке — иначе во всех тех приютах и детских домах, куда меня регулярно пристраивал Риди, было просто не выжить. Да и на улице от твоего умения "вписаться" зависит очень многое. Хотя, признаться, особо я в этом не преуспевал: от успехов моей так называемой "дипломатичности" не единожды разгорались скандалы. Тем не менее, в Чикаго мне понравилось.

Наш дом — а, черт, я сказал "наш"? — был… ну, он был домом. Не просто четырьмя стенами, потолком и окнами, не просто пристанищем на одну ночь и даже не местом, в котором живешь, но которое гипотетически будет покинуто через пару месяцев. Я даже не знаю, как объяснить, у Питера бы вышло лучше… в общем, дом — это то место, где тебя ждут. Понимаете, по-настоящему ждут: где у тебя есть не просто твоя комната, а целый принадлежащий тебе мир, где живут люди, которым ты не просто небезразличен, а которые тебя любят и ждут. С того вечера, когда Риди привез меня в Чикаго, прошло две недели, а казалось, что целая жизнь, и я в который раз думал о том, что судьба — тот еще юморист. Если бы я не попался тогда, в начале осени, с этим бумажником, если бы местные копы не вызвали Дика, если бы он не решил отправить меня в "Новый дом", если бы я не согласился на авантюрную идею Питера Чейса полететь в Европу… то ни черта бы у меня не было. Не было бы этого дома и тех людей, что в нем жили.