Хакни меня - Оксана Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приподнялась, набрала в поисковике: «Как понравиться мужчине?». Опять какая-то чушь про одежду, нижнее белье и макияж – полный абсурд. Соблазнить мужчину просто – они же все думают одним местом. Но никакое нижнее белье не поможет перещелкнуть «жалость» на «уважение». Это как две ноги, которые внешне друг на друга очень похожи, но растут из разных полужопиц, и левая нога правой никогда не станет, как ни корячься.
Стало так болезненно обидно, что я даже тарелку супа съела. От теплого внутри немного полегчало, и я смогла изобразить улыбку, когда Глеб обозначился на пороге и сразу же выразил тревогу:
– Ну, как ты? Я тут затарился, уже к завтрашнему утру будешь стоять на ногах. Ну или вместе поедем, обчихаем ту аптекаршу за несоответствие рекламы результату.
– А я уже на ногах, Глебарисыч, – я ответила размеренно. – И чувствую себя идеально. Спасибо за все. Отвезешь или вызовешь такси?
– Прямо идеально? – он нахмурился, отставляя пакеты в сторону. – Сильно сомневаюсь.
– А что? Если я не похожа на скулящего забитого щенка, то уже не так интересно строить из себя покровителя?
– Кого я из себя строю? – он тихо рассмеялся. – Хотя ладно, я уже обязан был привыкнуть.
– Короче, увези меня домой, Глебарисыч. Мне нужно свободное от тебя пространство.
– Нет.
Его короткий ответ удивил беспрецедентной наглостью. Я чуть сбавила тон и уже попросила:
– Тогда дай деньги на такси. Ты же знаешь, что у меня нет наличности.
– Нет. – Он, по всей видимости, решил включить доминанта. Хотя я пока не представляла, с какой целью.
– Слышь, начальник! Выдай мне зарплату! – я поддалась раздражению.
– Хорошо, сейчас прикину. Твоя зарплата минус расходы – выходит примерно минус восемь тысяч шестьсот.
– Это я так мало зарабатываю?!
– Это ты так вообще ни хрена не работаешь, если честно. Прекращай свои попытки к бегству. Одевайся – пойдем гулять. Сядем на ту же скамейку и будем там торчать, пока ты воспаление легких не подхватишь.
Я удивилась:
– А это тебе зачем?
– Ну как же? С тобой общаться ведь можно, только когда ты при смерти. Сегодня утром-то какая утипутя была, сопела себе в бумажные салфетки, сил не было нервы мне трепать.
– А-а, что и требовалось доказать, – расстроилась я еще сильнее. – Тебе так нравится меня жалеть, что я сама становлюсь отвратительной, когда не вызываю жалости.
– Да нет, – он пожал плечами, преспокойно капая лекарство из маленькой бутылочки в стакан воды. – Просто пытаюсь показать тебе одну вещь, без которой ты точно не проживешь. Заботиться друг о друге – это нормально, это не преступление и не унижение прав человека. Более того, я очень рассчитываю на то, что если подхвачу от тебя эту простуду, то ты сварганишь мне куриный суп, принесешь таблетку и не будешь хотя бы два часа жрать мне мозг.
– Зря рассчитываешь!
– Знаю.
И все же, несмотря на протесты, он меня из этой тюрьмы не выпустил. Совсем непочтительно влил в меня лекарства, засыпал сверху порошками, оросил все лицо спреем для горла, чтобы хоть капля внутрь попала, пока я ору, а потом запихнул меня обратно в спальню и насильно завернул одеялом. Взял с полки первую попавшуюся книгу, завалился рядом и принялся читать вслух, как будто его кто-то об этом просил. И, если честно, такая зверская забота уже не напоминала только жалость – это скорее были издевательства, а потому и воспринималось легче.
У Льва Толстого, бесспорно глыбы, есть одна характерная черта – он невыносимо утомителен. Я успела притихнуть, задремать, снова проснуться, а еще и первая глава к концу не подошла.
– Как интере-е-есно! – провыла я снизу в его плечо. – А нормальных книг у тебя нет?
– Есть. – Глеб отвлекся от текста. – Но я здесь, чтобы мстить, а не делать приятно.
– Ясно. Тогда хотя бы читай смешными голосами.
– Ни за что. – Он прочитал следующее предложение, а потом резко повысил голос, сделав его карикатурно визгливым: – «Если у вас, граф, нет в виду ничего лучшего и если перспектива вечера у бедной больной не слишком вас пугает…»
– Это из сноски? – поняла я. – Слушай, какая бессмертная классика – столько времени назад написана, а как будто про нас! Что там дальше?
Он и продолжал читать уже снова обычным голосом. Из жалости, конечно. И даже специально оборачивает свою жалость в насмешки и уколы, потому что всяких там толстых-достоевских начитался и научился заглядывать человеку прямо в мозг, угадывая, где у него отключается предохранитель. Мне все еще было до слез обидно это признавать, но вот прямо сорваться с места и больше никогда его не видеть желание отпало.
Наоборот, я решительно приподнялась, отодвинула со своего пути книгу и чмокнула раздражающего читальщика прямо в губы. Если он нашел способ притупить мою бдительность, то это не значит, что я все еще не могу его напугать. Глеб и замер, если не в страхе, то в полной обескураженности.
– Ты что делаешь, Лада? – вопрос прозвучал сдавленно и хрипло.
– Заражаю, – ответила я, спокойно выдержав его взгляд. – Хочу, чтобы ты завтра валялся такой же размазней и помирал от насморка. Но рядом с тобой никого не будет, никто не принесет тебе волшебную пшикалку, никто не сядет рядом с книжкой, чтобы тебе не было скучно. Ты ведь тоже должен понять одну истину: людям друг на друга наплевать – и это нормально.
– Ясно, – он все еще не пришел в себя. – Читать дальше?
– Извольте, граф, если такая перспектива вас все еще не пугает.
Я откатилась назад, довольная своей какой-то непонятной и горячечной смелостью. Но сформулировала-то как замечательно! Перевоспитание – процесс всегда взаимный.
Вот только Глеб некоторое
