Левая сторона - Вячеслав Пьецух

И тогда с моим приятелем случилось озарение: ему явилась идея отыскать в районе такого пациента, которого можно было бы выдать за прорицателя, вроде Ивана Корейши, некогда околдовавшего всю Москву, и, таким образом, приманить несметные силы придурочных и праздношатаек, из тех, кому без прорицателей не житье.

Дело это было многосложное, хлопотное, требовавшее отчасти забвения прямых обязанностей по газете, но Пузырев не боялся трудностей, ибо был человеком старозаветным, то есть жизнь его воспитала на романтике преодолений, всевозможных лишениях и «Балладе о красных комиссарах», которую он часто певал будучи молодым.

Первым делом Пузырев отправился в Первомайский, поселок городского типа, где находился единственный на весь район психиатрический диспансер, а проще сказать, — сумасшедший дом. Принял его сам главврач Остерман, до такой степени чудак, что он мало отличался от своих подопечных, во всяком случае, в округе ходили слухи, что главврач в полнолуние шастает по крышам, рисует сангиной портреты душевнобольных и за мзду сажает под замок зажившихся старушек, которых поставляет ему родня.

Чтобы подольститься к старику, Пузырев начал издалека:

— Все собираюсь вас спросить: тот самый Остерман вам, случаем, не родня?

Редактор имел в виду графа Андрея Ивановича, служившего пяти русским государям, от Петра Великого до Елизаветы Петровны, которая сослала его в Березов, где он и окончил дни.

— Ну как же! — на веселой ноте сказал главврач. — Прямая родня по мужской линии, как пророк Мухаммед саудовским королям. Или иорданским королям, я сейчас хорошенько не помню, но точно, что в восьмом колене и без вредных вмешательств со стороны.

— Скажите пожалуйста! — приятно удивился редактор, который не в первый раз таким образом потешался над стариком.

— А известно ли вам, милостивый государь, что мой пращур граф Андрей Иванович был третьим по счету генералиссимусом русских войск?! Первым был Меншиков, вторым — принц Антон-Ульрих, супруг Анны Леопольдовны, а третьим как раз вице-канцлер, граф и кавалер Андрей Иванович Остерман!

— Невероятно! — воскликнул Пузырев и погладил себя по лбу. — А впрочем, у нас куда ни ткнись, кругом фантастика и разбой. О разбое сейчас разговора нет, но вот насчет фантастики: есть у меня к вам вопрос самого фантастического свойства, который может показаться даже и не того… Именно, не найдется ли в вашем заведении такого пациента, который выдавал бы себя за прорицателя, вроде Нострадамуса, который свихнулся бы на этом деле, но при этом был не совсем дурак? Главврач Остерман пригорюнился и сказал:

— Генеральный прокурор есть, командир танкового полка есть, есть даже поэт Есенин (тяжелый случай, должен заметить), но вот чтобы предсказатель типа Нострадамуса, да чтобы еще не дурак — это я так сразу не соображу.

— А вы подумайте хорошенько.

— Ну разве что на эту роль сгодится Коля Иудушкин, командир танкового полка.

— Почему именно он?

— Потому что Коля пишет в министерство обороны разную чепуху. Конкретно он пишет, что если разразится третья мировая война, то он свой танковый полк в атаку не поведет. Он, видите ли, предсказывает неизбежное поражение в третьей мировой войне и предлагает подписать капитуляцию за глаза. По нему выходит: если раздать солдатам боевые патроны, то они перво-наперво перестреляют друг друга и командиров — такой у него прогноз.

Эта кандидатура серьезно заинтересовала Пузырева, и они с главврачом Остерманом ходили смотреть на прорицателя в обшарпанный флигелек. Коля Иудушкин оказался невзрачным мужичком небольшого роста, стриженным наголо, с птичьим носом, но в глазах у него действительно мерцало что-то торжественно-злорадное, пророческое, как если бы он и вправду провидел пакости, которые ожидаются впереди.

Пузырев у него спросил:

— Вы печенье любите? Сумасшедший сказал:

— Люблю.

— В таком случае у меня к вам есть деловое предложение: вы предсказываете каждому желающему его будущее и за эту малость получаете по пачке печенья в день. Идет?

Сумасшедший сказал:

— Идет.

— А то я слыхал, что вы большой специалист по предсказаниям, так зачем же такому дарованию пропадать… Кстати спросить: что вы там предсказываете насчет третьей мировой войны и поражения России на всех фронтах?

— Я предсказываю, что третья мировая война будет гражданской, только схлестнутся в ней не капиталисты и социалисты, а это будет война между нелюдью и людьми.

Пузырев изумился такому пророчеству, и они с главврачом Остерманом в задумчивости покинули флигелек.

Когда с этим делом было покончено, мой приятель, нимало не медля, договорился об аудиенции у главы нашей районной администрации, у Владимира Сергеевича Василькова, которого он, хочешь не хочешь, должен был посвятить в свой несусветный план. Владимир Сергеевич в тот день мучился с похмелья и пил капустный рассол, тоскливо посматривая в окно.

Как и этого пронять, Пузырев знал; он осторожно уселся напротив, напустил на лицо хитрое выражение и сказал:

— Есть средство сказочно обогатиться и при этом не сесть в тюрьму.

— А именно? — через силу заинтересовался глава администрации Васильков.

Тогда Пузырев и развернул перед ним свой несусветный план. В заключение он сказал:

— Если назначить таксу за каждое пророчество хотя бы в сто рублей, то район озолотится в самый короткий срок. Этому сумасшедшему предсказателю мы, разумеется, ничего давать не будем, за исключением пачки печенья в день. А город в результате получит такие средства, что через год-другой это будут какие-то русские Канны минус кинофестиваль, хотя потом пусть будет и фестиваль. Как вам моя идея?

— Кромешный бред! — сказал Васильков, подняв на редактора замученные глаза. — Впрочем, я вам мешать не стану по той простой причине, что у нас тем эффективнее, чем чудней. Только одно условие: пишите в своей газете про что угодно, про надои, про грабительские цены на горюче-смазочные материалы, но забудьте про Сысоева и карьер. И вообще, выборы на носу.

Нужно объясниться: Сысоев, Николай Викторович, был наш местный денежный туз, вышедший из бывших комсомольских работников, который скупил за бесценок земли по-над Быстрянкой и под видом домиков для рыболовов и охотников построил целую сеть борделей, а глава районной администрации с год тому назад продал льняное поле под карьер, где добывали гравий и доломит. Как-то редактор Пузырев неосмотрительно коснулся этих двух пунктов, но к нему незамедлительно явился какой-то малый вполне бандитской наружности, не из местных, и потребовал впредь сих тем не касаться под страхом физического воздействия, и для пущей наглядности оставил на редакторском столе патрон от нашего всемирно известного калаша. Тогда Пузырев не знал, кто именно стоит за этим визитом, он с месяц терялся в догадках, думал на Сысоева, и только теперь ему стало ясно, что дело упирается в гравий и доломит. Что же до выборов главы районной администрации и в областную Думу, то они были действительно на носу.

В тот же день Пузырев посетил наш краеведческий музей (до такой степени гвоздь в известном месте не давал ему покоя), где он рассчитывал арендовать один известный ему чуланчик под приемную прорицателя Иудушкина, который годился в дело по всем статьям: и почтенно было само местоположение каморки, и выглядела она таинственно, поскольку в помещеньице не было окон, а электрическая проводка сгорела с полгода тому назад.

Директор музея Джульетта Ивановна Непомук сидела в зале № 2 за трюмо середины позапрошлого столетия и пудрила себе нос. Поговорили о том о сем, и между прочим Джульетта Ивановна пожаловалась редактору — дескать, за истекший месяц из музея чудесным образом пропали: поздний список Остромирова евангелия, череп купца первой гильдии Карнаухова, некогда открывшего в городке училище народных ремесел, и артиллерийский тесак эпохи русско-турецких войн.

— Ну, это дело поправимое, — успокоил директора Пузырев. — Не в том смысле, конечно, что я вам предоставлю другой череп купца Карнаухова, а в том смысле, что я материально могу помочь. Вы мне только по секрету скажите, почему у вас в зале № 1 висит портрет Сысоева — с какой стати такая честь?!

— А тоже в обмен на материальную помощь, — ответила Непомук. — Сысоев подарил коллективу двадцать пар колготок, а мы за это водрузили его портрет.

— Все понятно! — сказал редактор. — Я, разумеется, на такие почести не претендую, а вот ваш чуланчик за пятьсот рублей в месяц я бы арендовал…

— Вам хорошо, вам все понятно, а мне, представьте, наоборот. В частности, мне не понятно, почему у нас вечно наблюдается в той или иной степени кавардак?.. Раньше мы колготок в глаза не видели, это был прямо какой-то экзотический товар, но зато из музея ничего не крали и можно было выйти из дома с наступлением темноты. А теперь колготки продаются в булочной, мужья нас встречают после работы и музей скоро по кирпичикам разнесут. И зачем вам наш чуланчик понадобился, — этого тоже понять нельзя.