Горящая земля - Бернард Корнуэлл

— Это — наша дань богам, — говорил он мне.

Я все еще не знаю, что он имел в виду, но в звуке захлопнувшейся двери я услышал эхо тяжелого удара рулевого весла, которое перекинули в другую сторону.

— Что будем делать? — спросил Финан.

— Я скажу тебе, чего я не буду делать, — сказал я. — Я не дам клятву верности этому чертову ребенку!

— Эдуард — не ребенок, — мягко сказал Финан.

— Он бесхарактерный маленький ублюдок, — сердито заявил я. — Он одурманен своим Богом, как и его отец. Он привык сосать уксус из груди этой суки, жены Альфреда, и я не дам ему клятвы.

— Он скоро будет королем Уэссекса, — заметил Финан.

— И почему? Потому что ты и я продолжаем заботиться о безопасности его королевства, ты и я! Если Уэссекс живет, мой друг, то лишь потому, что ирландский коротышка и язычник из Нортумбрии поддерживают в нем жизнь! А они про это забыли.

— Коротышка? — улыбаясь, переспросил Финан.

— Посмотри на свой рост, — ответил я.

Мне нравилось дразнить его подобным образом — он был невысок — хотя внешность Финана была обманчива, потому что он управлялся с мечом с удивительной быстротой.

— Надеюсь, их Бог проклянет их проклятое королевство, — выплюнул я.

Потом подошел к сундуку, стоявшему в углу комнаты, открыл его, пошарил внутри, нашел сверток и принес Скади.

Я почувствовал острую боль, прикоснувшись к кожаному свертку, потому что эти вещи принадлежали Гизеле.

— Прочти их, — сказал я, бросив ей сверток.

Она развернула ольховые палочки. Их было две дюжины, не длиннее предплечья человека, отполированные пчелиным воском до идеального блеска.

Финан перекрестился при виде языческой магии, но я научился доверять рунным палочкам. Скади взяла их одной рукой, слегка приподняла, закрыла глаза и выпустила. Палочки застучали на полу, и она наклонилась, чтобы прочитать их послание.

— Она не увидит там свою смерть, — тихо предупредил меня Финан, намекая на то, что я не должен доверять ее толкованию.

— Мы все умрем, — сказала Скади, — и палочки не говорят обо мне.

— А что они говорят? — спросил я.

Она уставилась на узор.

— Я вижу крепость, — в конце концов, проговорила она, — и вижу воду. Серую воду.

— Серую? — спросил я.

— Серую, господин, — ответила она. То был первый раз, когда она назвала меня господином. — Серую, как инеистые великаны[9], — добавила она, и я понял, что Скади имеет в виду север у ледяного мира, где инеистые великаны шествуют по свету.

— А крепость? — спросил я.

— Она горит, господин. Она горит, горит и горит. Песок на берегу черный от пепла.

Я дал ей знак поднять рунные палочки и вышел на террасу.

Была еще середина ночи, и небо было черным от туч и сыпало мелким дождем. Я прислушался к шуму воды, прорывающейся между сваями старого моста, и подумал о Стиорре, своей дочери.

— Серая? — спросил Финан, присоединяясь ко мне.

— Это означает север, — сказал я, — и Беббанбург на севере, и южный ветер принесет его пепел на пески Линдисфарены.

— Север, — тихо проговорил Финан.

— Скажи людям, что у них есть выбор, — сказал я. — Они могут остаться и служить Альфреду или могут отправиться со мной. У тебя тоже есть такой выбор.

— Ты знаешь, как я поступлю.

— И я хочу, чтобы «Сеолфервулф» был готов к рассвету.

Со мной отправились сорок три человека, остальные остались в Лундене. Сорок три воина, двадцать шесть их жен, пять шлюх, куча детей и шестнадцать гончих. Я хотел взять своих лошадей, особенно Смоку, но судно не было оборудовано деревянными рамами, которые во время плавания удерживают верховых, чтобы те были в безопасности, поэтому я похлопал коня по носу и почувствовал печаль оттого, что бросаю его.

Скади взошла на борт, потому что остаться в Лундене означало для нее смерть.

Я сложил свою кольчугу, оружие, шлем, щит и сундук с деньгами и драгоценностями в маленьком пространстве под рулевой площадкой и увидел, что Скади сунула туда же свой маленький сверток с одеждой.

У нас не было полной команды, но на гребцовых скамьях заняли места умелые люди.

Уже занимался рассвет, когда я приказал, чтобы на носу водрузили волчью голову. Эту вырезанную из дерева голову с ощеренной пастью мы хранили под носовой площадкой и демонстрировали только тогда, когда находились в чужих водах. Угрожать домашним духам дерзким драконом, скалящимся волком или вырезанным вороном означало рисковать привлечь неудачу, но теперь у меня не было дома, поэтому я позволил волку бросить вызов духам Лундена.

Альфред послал стражу к моему дому, и, хотя эти облаченные в кольчуги воины могли видеть нас в доке рядом с террасой, ни один из них не вмешался, когда мы отвязали причальные канаты и направили «Сеолфервулфа» в сильное течение Темеза.

Я повернулся и наблюдал за городом, лежащим под грязным дымом.

— Весла вверх! — крикнул Финан, и двадцать одна лопасть весла поднялась над грязной рекой.

— И вниз! — выкрикнул Финан, и судно устремилось вперед, навстречу рассвету.

Теперь у меня не было господина. Я был изгоем. Я был свободен. Я был намерен жить жизнью викинга.

Это весело — быть на плаву. Меня все еще держала в плену смерть Гизелы, но выход в море снова принес мне надежду. Не большую надежду, но хоть какую-то.

Направлять судно по серым волнам, наблюдать, как волчья голова ныряет с гребня волны и вздымается со взрывом белой пены, чувствовать ветер и холод, видеть парус, тугой, как живот беременной женщины, слышать, как шипит море у борта корабля, чувствовать дрожь рулевого весла в руке, словно само биение сердца судна — все это дарует веселье.

Пять лет я не водил корабль дальше широких вод устья Темеза, но как только мы миновали предательские отмели у Фугхелнесса и смогли повернуть на север, я поднял парус, велел втянуть длинные весла и позволил «Сеолфервулфу» порезвиться на свободе.

Теперь мы шли на север, в простор океана, в сердитое, исхлестанное ветром, убийственное для кораблей море. Берег Восточной Англии, низкий и невзрачный, лежал слева от нас, а серое море убегало к серому небу справа, в то время как впереди была неизвестность.

Сердик был со мной, и Ситрик, и Райпер, как и большинство моих лучших людей.

Что меня удивило, так это то, что Осферт, бастард Альфреда, тоже отправился с нами. Он молча поднялся на борт в числе последних решившихся, и я приподнял бровь. Он же только слегка улыбнулся и занял место на скамье гребца. Он был рядом со мной, когда мы привязали весла к подпоркам, которые обычно держали парус, прикрепленный к длинному рею, и я спросил, уверен ли он в своем решении.