Зарубежный детектив - Димитр Пеев

— Мне ничего об этом не известно.

— Весьма странно, сударыня. Разве не вас приставили в качестве осведомителя к этой вдове? Разве не вы доносили на нее герру Кольманну? Или я ошибаюсь, кому-нибудь другому?

Хельга Хунт не удостоила меня ответом.

— Вы знаете, кем была Кочишне?

— Я знаю только, что она приехала на родину из США.

— Лучше было бы вам этого не знать. Ну а что о ней говорили в кругу ваших друзей?

— Ее считали агентом красных.

— Вот теперь все понятно. Кто же так считал персонально?

— Все, с кем я встречалась. Так говорили и жандармы, и мой муж, который был тогда еще женихом, и мой отчим тоже.

Я направился было к двери, но, сделав два шага, остановился.

— Только сейчас заметил, какой красивый у вас кулон! Наверное, стоит больших денег.

— Я получила его в подарок от мужа!

— И когда же?

— В 1945 году, в Швейцарии.

— Разрешите взглянуть?

— Прошу, вот он, — Хельга сняла с шеи ажурную золотую цепочку, на которой висел крупный граненый алмаз исключительной красоты и блеска. Я повернул его обратной стороной. На поверхности отчетливо виден был знак американской ювелирной фирмы.

— Этот камешек тоже обагрен кровью, — сказал я сотруднику, разделявшему одиночество госпожи Шмидт в мое отсутствие.

Уже стоя у двери, я обернулся и добавил:

— Полагаю, госпожа Шмидт, лучше всего для вас откровенно и без утайки рассказать все о вашей деятельности. Хотя бы потому, что в соседней комнате ваш муженек делает сейчас то же самое. А вы, лейтенант, — обратился я к сотруднику, — занесите в протокол показания госпожи Шмидт по всей форме.

Дактилоскописты помещались этажом выше. Прыгая, как мальчик, через две ступеньки, я поднялся по лестнице и, распахнув дверь, остановился на пороге. Начальник лаборатории, мой старый друг, взглянул на меня. Лицо его было серьезно.

— Ну что, готово?

— Готово. Я только что собирался тебе позвонить.

— Итак?

— К сожалению, не совпадают.

— Не совпадают? — Я вскрикнул как от удара. — Этого не может быть!

Но огорченное выражение лица моего коллеги и друга погасило во мне остатки надежды.

— Вот так сюрприз! — произнес я шепотом. Затем, немного оправившись от изумления, уже громче добавил: — Очень прошу, об этом пока никому ни слова.

Опрометью выскочив из лаборатории, я скатился по лестнице. В голове лихорадочно билась мысль: «Не может быть! Столько кропотливой работы, и все насмарку? Не может быть!» Пока я дошел до своей двери, план действий у меня уже созрел.

Я вызвал Козму в коридор и шепотом сказал ему:

— Позаботься, чтобы все было обеспечено. Задержанных держать врозь. Допроси Роберта Шмидта еще раз. Я должен срочно уехать кое-куда, но скоро вернусь. Если генерал спросит, скажи, что я обещал скоро быть.

Мои товарищи не могли понять, что со мной стряслось. Но начальник дактилоскопической лаборатории держал данное мне слово. Минуты растягивались в часы. Наконец моя машина затормозила у центрального подъезда. Я вернулся, и вернулся не один. Следуя на полшага позади моего гостя, я препроводил его прямехонько в дактилоскопическую лабораторию. У него взяли отпечатки пальцев.

Еще с улицы я заметил, что окна в кабинете генерала освещены. Значит, он еще в управлении. Сидит и ждет меня, хотя время давно уже перешагнуло за полночь. Я направился к нему. Генерал сидел за столом и дремал.

— Где тебя черти носили? — спросил он сонным, но сердитым, почти официальным тоном.

— Ездил за убийцей.

— За убийцей? — Генерал окончательно проснулся. — Ты же доложил, что он сидит у тебя в комнате?

— Да, я был уверен в этом. Но убил Кочишне не он, а другой.

— Так кто же, наконец?

— Через несколько минут мы об этом узнаем.

Мы оба уперлись взглядом в телефон. Бывают минуты, когда ничего нет на свете важнее этой нелепой коробки из бакелита.

Когда раздался звонок, мы почти одновременно потянулись к трубке. Казалось, даже сам звонок звучал иначе, чем обычно, настойчивее и торжественнее. Генерал кивнул, я взял трубку.

— Да, это я. Совпали? Спасибо, друг. Большое спасибо.

Я положил трубку на место и в этот момент почувствовал, что буквально мокр от выступившего пота. Глаза мои непроизвольно закрылись.

— Что с тобой? — встревоженно спросил начальник управления.

Я едва шевелил губами.

— Убийца арестован.

— Кто же он?

— Акош Драгош.

— Вот тебе раз... Никогда бы не подумал.

Я вернулся к себе и приступил к допросу господина Драгоша. При обыске в его покоях мы с шофером-оперативником обнаружили часть драгоценностей, похищенных после убийства Кочишне. Нашлась и копия завещания, согласно которому единственной наследницей дома, сданного в аренду «американской вдове» на двенадцать лет, объявлялась Хельга Хунт.

Драгош признался во всем, однако упорно отрицал, что убил Кочишне в одиночку. По его утверждению, они расправились с вдовой вдвоем с герром Кольманном, то есть Робертом Шмидтом, бывшим резидентом гестапо, ныне подданным короля Швеции. Награбленные драгоценности и найденные в столе Кочишне восемь тысяч долларов они поделили пополам. Это они связали Терезу Коллер, предварительно обговорив ее поведение при обнаружении убийства на следующее утро и заставив вызубрить наизусть текст заявления венгерским жандармам. «Ты скажешь им, что на тебя напали коммунисты, которые обругали тебя нилашистской сволочью», — сказал Кольманн своей приемной матушке, заставив ее повторить эту версию несколько раз. За соучастие в преступлении Акош Драгош купил для нее домик и обставил его мебелью и прочей утварью. Сверх того вдова Шулек получила от него значительную сумму денег.

Протокол допроса был подписан. Я вызвал охранников, которые надели на Драгоша стальные наручники и проводили наверх, в одну из больших комнат. Туда же я приказал привести по одному всех членов этого выдающегося в своем роде семейства, предварительно выяснив, какие они дали показания. Оказалось, что за то время, пока я ездил на Балатон за Драгошем, все они признали подавляющее большинство предъявленных им обвинений и тоже подписали протоколы допроса.

Итак, все были в сборе: господин Роберт Шмидт-Кольманн-Коллер-Шулек; его жена Хельга Хунт; мать Хельги Илона Пайж, она же супруга Драгоша; вдова Шулек, она же Тереза Коллер, приемная мать Шмидта-Кольманна. Войдя в помещение и увидев Акоша Драгоша, главу семейства, сидящим в наручниках на стуле посреди комнаты, каждый из них испытал одно и то же тягостное чувство — это конец, конец всему.

— Прошу внимания, — обратился я к собравшимся. — Мы приложили немало усилий на протяжении многих лет для того, чтобы иметь удовольствие увидеть вас вот так, всех вместе, в тесном, так сказать, семейном кругу. Сегодня наконец нам это удалось.

Не мое дело произносить обвинительные речи, для этого существуют прокуроры. Но несколько «теплых» слов я посчитал все же своим долгом сказать.

— Вы душой и телом служили фашистам. Господин Кольманн был офицером гестапо, остальные — агентами, осведомителями, шпиками и своими доносами погубили многих невинных, честных людей. Но этого мало. Своими руками вы лишили жизни Яноша Баги, убили и ограбили вдову Кочишне. Это преступление совершил Акош Драгош совместно с господином Кольманном собственноручно.

— Я непричастен к этому убийству! — вскочив со своего места, вскричал Шмидт-Кольманн.

— Сядьте и успокойтесь. Ведь мы передадим вас теперь соответствующим властям, которые разберутся и установят меру вины каждого из вас. Так что сохраните свой пыл на будущее. Вы получите возможность повидаться с вашими старинными друзьями-жандармами, рука об руку с которыми вы творили свои подлые дела. Но встретитесь вы и с другими людьми. С теми, которых вам не удалось уничтожить и которые вопреки всем вашим стараниям остались в живых. Вы увидите их на скамье свидетелей во время справедливого суда.

Указав на кучку драгоценностей, изъятых на квартире у Драгоша при его аресте и лежавших теперь посередине стола, я продолжал:

— Госпожа Драгош, прошу вас снять перстень, украшающий ваши пальцы, и положить его сюда же. Благодарю. То же предлагаю проделать госпоже Хельге Хунт со своим кулоном на золотой цепи. Вот так. Теперь посмотрите на них хорошенько. Каждая из этих драгоценных безделушек обагрена кровью вдовы Кочишне, ибо принадлежали они ей. Она пала жертвой алчности и подлости. Еще живя в Америке, вдова Кочишне бо́льшую часть своего состояния, оставшегося после мужа и отца, вложила в драгоценности. Она думала, что так будет надежнее, что эти камушки легче перенесут инфляцию, назревавшую уже тогда, и ей будет что оставить своим наследникам. Детей у нее не было, а жизнь близилась к закату, тянуло на родину. Вернувшись в Венгрию, одинокая вдова в течение нескольких лет разыскивала своих родственников, зная, что они должны где-то быть. По всей стране она искала сестру отца и ее отпрысков. Но ей не повезло. На ее объявления и призывы никто не откликнулся. Между тем эти родственники есть и здравствуют по сей день.