Его величество Человек - Рахмат Файзи

Леся схватила платье и, напевая, пустилась в пляс. Услышав песенку Леси, появился Остап. Радостное настроение сестренки моментально передалось и ему. Улыбаясь широко, открыто, как умел только он один, Остап подошел к отцу.

—Ассалому алейкум, дада, хорманг.

—Ну-ка, сынок, попробуй надеть вот это.

—Бой булинг![52] — на чистом узбекском языке неожиданно сказал Остап, влезая в синюю рубашку.

«Видно, слышал от матери»,— подумал Махкам-ака и протянул подарки подбежавшим Гале и Абраму.

Одевшись в новое, дети кружились друг перед другом. Махкам-ака завороженно глядел на них, не замечая, что все еще держит в руке рубашку, предназначенную Сарсанбаю.

—Это кому? — спросил Витя.

—Это Сарсанбаю, соне. А тебе я принес ботинки, сынок.

Витя начал надевать ботинки. Долго он возился с ними, но ботинки были явно малы. Отшвырнув их в сторону, Витя отошел и уселся, надувшись.

—Остап, попробуй ты надеть их.

Остап попытался надеть один ботинок — ничего не вышло. Из комнаты вытащили сонного Сарсанбая. Ему ботинки тоже не подошли.

—Как же теперь быть? — всплеснула руками Мехриниса.— Ботинки-то нужнее всего!

—Не огорчайся, я обменяю их на другие.

Обычно Махкам-ака после ночной смены сразу ложился спать, но сейчас он позавтракал, взял Витю за руку и ушел с ним.

Возле магазина, в котором Махкам-ака купил ботинки, стояла толпа, ожидавшая открытия. Отыскивая конец очереди, Махкам-ака увидел Ивана Тимофеевича. Он еще больше похудел.

—О, Вахаб-ака, как поживаете?

—Здравствуйте, уста! Сколько раз собирался зайти к вам, но все никак не мог выбраться. Мы очень обрадовались, увидев в газете вашу фотографию. Жена вырезала ее и повесила на стену.

Махкам-ака смутился, не зная, что и сказать в ответ.

—Есть ли вести от дочери, от зятя? — спросил кузнец.

—Нет, уста,— вздохнув, ответил Иван Тимофеевич.— Мать совсем извелась. На каждый стук бросается к дверям сама не своя. Хорошо, что мы взяли девочку. Все же как-то отвлекает... Недавно еще и мальчика привели... Мальчик уже большой, школьник. Сегодня выходной, он у тетки в гостях. А я пришел сюда купить ему какую-нибудь обувь.

—И я тоже... Купил вот, да без примерки.— Махкам-ака рассказал о незадаче с ботинками.

—Не повезло. Ничего, может, обменяете, уста,— посочувствовал Иван Тимофеевич.— А есть ли вести от старшего сына?

—Ни слова! Написали даже командиру, и тоже пока ответа нет.

—Да, трудная жизнь настала! Что ж, будем ждать и надеяться.

—Лишь бы кончилось все хорошо, Вахаб-ака...

—В Москву он не сумел ворваться, уста. И долго ему тут . не устоять, попомните мои слова. Наши двинулись вперед.

—Да что вы! А я утром не слушал радио.

—Сводка сегодня хорошая: фашисты начали отступать,— с воодушевлением, громко сказал Иван Тимофеевич.

Очередь затихла, прислушиваясь к тому, о чем говорил голубоглазый, с пожелтевшими усами русский.

—Какая радость, Вахаб-ака! Спасибо за добрую весть... Да иначе и быть не могло. Вы посмотрите, сколько мужества, сколько стойкости у наших людей и здесь, в тылу. Я за воротник хватаюсь от удивления: на что способен человек! Недоедает, недосыпает, но готов одним ударом гору стереть в порошок. Падает у горна, а молот не выпускает из рук.

—По трое-четверо суток подряд не отходят от станка люди на нашем заводе,— вмешался вдруг в разговор седой мужчина в испачканном мазутом комбинезоне.

—Ну, вот видите! — с гордостью сказал Махкам-ака.

Двери магазина открылись. Кузнец встал было в общую

очередь, но Иван Тимофеевич посоветовал ему подойти к продавцу:

—Вам ведь только поменять.

Махкам-ака не решался, и Иван Тимофеевич сам протиснулся к прилавку.

—Послушайте, доченька, вот этот мой ака хочет обменять ботинки. Помогите ему, пожалуйста.

Продавщица что-то сказала подруге, подносившей коробки, та взяла у Махкама-ака ботинки, взглянула и тут же вернула их.

—Больших размеров нет. Кончились.— Она развела руками, увидев, как у Вити обиженно задрожали губы.

Махкам-ака и Витя вышли на улицу, за ними с трубкой в руке выбрался из толпы Иван Тимофеевич.

—Вот не везет, Вахаб-ака. Попробую зайти в другие магазины.

—Можете не трудиться. Ни в одном магазине ботинок нет. Я вот уже три дня ищу. Где только не был!

—А если сходить на базар? Вдруг с рук купим?

—Там все в десять раз дороже, уста.

—Вы правы. Раз так — дело наше кончено,— невесело улыбнулся кузнец.— Кланяйтесь вашим домочадцам и приходите в гости, Вахаб-ака.— Махкам-ака за руку попрощался с Иваном Тимофеевичем и, глядя ему вслед, объяснил Вите:— Это очень хороший человек.

Витя был мрачнее тучи, сопел, не смотрел на отца. Он шагал медленно, постепенно отставая от Махкама. А тот шел, вспоминая, как уверенно сказал Вахаб-ака: «Прошли те времена, когда наши только отступали». «Надо будет еще раз встретиться с Вахабом-ака, посидеть, поговорить, он умница, многое знает. Оказывается, он член партии и тоже был на том заседании бюро, куда вызывали Кадырходжу... Какой он отзывчивый, внимательный. Да и Кадырходжа тоже. Видно, все партийные люди такие»,— заключил Махкам-ака.

Вите надоело плестись одному, он догнал отца и шагал теперь рядом с ним, размахивая таловым прутиком.

Через несколько минут они увидели заросшего, грязного мальчугана лет семи. Он сидел на обочине тротуара и с аппетитом уплетал соленый огурец. Мальчуган не обратил ни малейшего внимания на прохожих. Огурец громко хрустел на его зубах. Махкам-ака в одно мгновение охватил взглядом тощую фигуру мальчишки. В глаза ему бросились худые детские ноги, обутые в рваные ботинки, подошвы которых держались лишь потому, что были обмотаны тряпками. Махкам-ака прошагал было мимо мальчишки, но вдруг остановился.

—Пошли, папа, что это вы уставились на него? — потянул Витя отца за руку.

—Погоди! — Махкам-ака вытащил ботинки из коробки и приблизился к мальчугану.

—На, примерь-ка.

Витя рванулся, чтобы выхватить ботинки, но сдержался. Ему показалось, что отец решил подшутить над мальчишкой. «Все равно папа обманет его»,— подумал он и усмехнулся.

Мальчик посмотрел на Махкама-ака испуганными глазами и отодвинулся подальше от протянутой руки.

—Чего ты испугался? Надень.— Махкам-ака положил ботинки мальчику на колени.

Тот радостно схватил их, но все-таки, опасаясь подвоха, с тревогой глядел на Махкам-ака.

—Надевай, что ж ты медлишь?

Мальчик стал торопливо стаскивать старые ботинки. Ветхие шнурки рвались, тряпицы сползли с подошв, пачкая руки.

— Вытри ноги-то, грязные они у тебя,— посоветовал Махкам-ака, терпеливо наблюдая за мальчуганом.

Рваным носком тот обтер ноги и натянул ботинки. Они так ему нравились, что он не утерпел и погладил ладонью гладкую кожу. Потное, раскрасневшееся лицо мальчугана светилось счастьем.

—Вы что, дядя, волшебник? — звенящим голосом сказал мальчуган.

Кузнецу словно сдавило горло, и он ничего не ответил. А мальчик вскочил и, не отрывая глаз от ботинок, побежал к скамейке, на которой сидела, облокотившись на мешок, молодая женщина — в лохмотьях, болезненного вида, растрепанная.

—Мама, ботинки! — восторженно кричал он на бегу.

Радость мальчика передалась Махкаму-ака, с упоением

следившему за ребенком.

—Дада! — вдруг обиженно воскликнул Витя и громко заплакал.

Он все еще надеялся, что это шутка. Отец же совсем недавно говорил, что нет денег. А потом, ботинки были нужны ему, Вите, самому первому и любимому сыну. Что же отец скажет теперь маме?.. Вите не было жаль ботинок — они все равно не подошли ему,— он чувствовал себя обойденным: кого-то другого одарили прежде его...

Махкам-ака шершавой ладонью вытер Вите слезы, строго сказал:

—Ну, что ты распустил нюни? Разве тебе не приятно было видеть, как парнишка обрадовался? Да он этот час на всю жизнь запомнит. И сам, когда вырастет, будет поступать, как мы его сегодня научили.

Витя хлюпал носом и мрачно молчал.

Но возле калитки он схватил вдруг Махкама-ака за руку:

—Добрый вы! Один такой на всей земле!

—Нет, не один. Двое нас: ты и я.— Махкам-ака весело похлопал мальчика по спине, пропустил его в калитку. Тихая, довольная улыбка светилась в его черных, всегда задумчивых глазах.

Прекрасная пора года весна! Поют птицы, вся природа, возрождаясь, благоухает; дворы, обочины дорог, берега арыков, поля и равнины, горы и холмы — все покрыто зеленым ковром, все нежится под лучами ласкового весеннего солнца.

Стоит немного отъехать от города — и взору вашему предстанут бархатные луга, усеянные огненно-красными тюльпанами. Деревья утопают в цветах. Цветы раннего урюка при малейшем ветерке осыпают лепестки, а те, медленно опускаясь на землю, устилают все вокруг белоснежным покрывалом. Природа, словно презрев войну, трудности, красуется весной в ярких нарядах. Каждый день она надевает новые уборы — один прелестнее другого. В прозрачном воздухе носятся неповторимые ароматы весны, радуя и согревая душу, даруя бодрость и легкость. Для детей это самая счастливая пора. Весной дети всегда непоседливее, шумнее. У Махкама-ака ребятишки каждое утро, как только встанут, бегут считать, сколько новых полевых маков распустилось за ночь на крышах, карнизах и дувалах. Мальчики залезают на крышу и срывают цветы, девочки плетут венки из цветов вперемежку с зеленой травкой и ходят в них, гордые и красивые.