Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

В школьном дневнике Аркадия Голикова мы лишь однажды встречаем упоминание о том, что он болел корью. Еще одно упоминание мы находим в его последнем письме к Доре Матвеевне, присланном с передовой осенью 1941 года.

«Личных новостей нет, — сообщал Аркадий Петрович. — На днях валялся в окопах, простудился, вскочила температура, я сожрал пять штук таблеток, голова загудела, и сразу выздоровел»[50].

О том, какой физической силой обладал Гайдар, можно прочитать в воспоминаниях К. Г. Паустовского. Они шли вдвоем но Массандре, увидели, что «в саду вырвало кран из водопроводной трубы, проведенной для поливки сада. Сильная струя била прямо в кусты роз и сирени… и вот-вот могла уничтожить весь сад… Гайдар подбежал к трубе, примерился и зажал трубу ладонью. Поток воды остановился. По лицу Гайдара я видел, что он сдерживает мощное давление воды из последних сил, что ему невыносимо больно… Но трубу не отпустил, пока не нашли кран и не перекрыли воду…»[51]

Пойдите, уважаемый читатель, к себе в ванную комнату. Включите там воду, попытайтесь остановить бьющую из крана струю ладонью, а потом напишите мне, что у вас получилось. У Аркадия Петровича получилось. Только в саду был не домашний кран, а толстая труба.

Я знал несколько человек, которых Гайдар на Юго-Западном фронте и потом в окружении нес на себе. Одного он вынес под огнем с поля боя. Это был старший лейтенант И. Н. Прудников, о котором я рассказывал. В 1960-е годы я с Прудниковым дружил.

Физическая мощь Аркадия Петровича поражала его боевых товарищей. В окружении, в партизанском отряде, когда другие падали без сил от усталости и голода, Аркадий Петрович, такой же голодный, подымался и уходил выяснять обстановку или добыть что-нибудь съестное. Прежде всего — для других. Об этом подробно рассказано в моих книгах «Партизанской тропой Гайдара» и «Сумка Гайдара».

Как видим, физическими недугами Аркадий Петрович не страдал.

ГЛАВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ В. А. СОЛОУХИНА

Без малого два столетия назад появилась на свет комедия А. С. Грибоедова «Горе от ума». Очень молодой, европейски просвещенный, влюбленно-пылкий Чацкий показался неудобно-колким тогдашней московской лениво-невежественной элите. Было непонятно, что с этим Чацким делать, как с ним себя вести. Но выход вскоре нашли.

А вы заметили, что онВ уме серьезно поврежден? —

обронил в комедии болтун Загорецкий. И абсолютно здоровый Чацкий в самый короткий срок был объявлен по всей Москве сумасшедшим.

Личность и судьба Александра Андреевича Чацкого имела живого прототипа — Петра Яковлевича Чаадаева. Это был умнейший человек передовых взглядов. С ним дружил Александр Сергеевич Пушкин. Но с самых давних времен обвинение в безумии признавалось удобным для борьбы с неудобными лицами. Оно позволяло обвинить человека в чем угодно — от изнасилования грудных младенцев до каннибализма.

Учась в Литературном институте, Солоухин, вероятно, «проходил» там по русской литературе творчество Грибоедова, запомнил болтуна и лгуна Загорецкого и… позднее поступил почти так же.

Солоухин много раз выдвигал нелепые обвинения против «чоновца» Голикова. Когда же от него требовали доказательства, пускал в ход свою находку: «Он (А. П. Голиков. — Б. К.) — убийца-псих…»

Заявление было хлестким, ошарашивающим собеседника. Да вот беда: оно тоже требовало документальных обоснований. И В. А. Солоухин к этому требованию находчиво подготовился.

В качестве самого веского довода в пользу своих обвинений он приводил только одну фразу. Вот она: «Воспоминания Б. Г. Закса подтверждают это (курсив мой. — Б. К.)».[52]

Кто такой Закс, Солоухин тоже объяснил одной фразой: Борис Германович работал в журнале «Новый мир» у А. Т. Твардовского. Когда-то дружил с Гайдаром. И больше никакой информации для обоснования сокрушающе сенсационного диагноза. Между тем для вынесения или опровержения подобного врачебного вердикта в наши дни Институту судебной психиатрии имени Сербского порою требуется несколько месяцев.

Обвинение в том, что Голиков был психически болен, звучит у Солоухина патетически и безапелляционно. Но еще Александр Михайлович Борщаговский обратил внимание: чем меньше у Солоухина фактов, тем оглушительней его громокипящий голос. А в данном конкретном случае Солоухиным руководил еще и мошеннический расчет. Ему требовалось уйти от подробного ответа на два щекотливых вопроса:

— Какие факты, будто бы сообщенные Заксом, свидетельствовали, что Голиков — «убийца-маньяк»?

— А главное: где Закс напечатал свои воспоминания, чтобы любой из нас мог сам с ними ознакомиться?

Об этом Солоухин промолчал. Краткость — она ведь не только «сестра таланта». Она в отдельных случаях еще и «лучший друг фальсификатора».

…Я был знаком с Борисом Германовичем Заксом более 30 лет. Чтобы не уводить повествование далеко в сторону, сообщу лишь одну подробность. Последний раз мы виделись в 1972 году. Борис Германович пригласил меня к себе. Он жил на тогдашней улице Чкалова (ныне — Земляной Вал). Как я теперь догадываюсь, Закс уже готовился к отъезду за рубеж.

Не сообщая о своих намерениях покинуть страну, Закс преподнес мне в подарок самодельную тетрадку с рукописными воспоминаниями о Гайдаре. На обложке: «Борису Николаевичу Камову — лучшему знатоку А. П. Гайдара с правом опубликования после моей смерти. Борис Закс».

Публиковать на самом деле было нечего — не только после смерти, но и при жизни. Тетрадка содержала столь мелкие и малозначащие подробности, что и в ту пору я был изумлен странностью и пустотой микромемуаров. Теперь я понимаю: Закс желал оставить после себя на родине что-то значительное. А извлечь из памяти и рассказать было нечего.

Вспомнил же я про тетрадку, чтобы стало очевидно: в вопросах освещения жизни Гайдара мемуарист считался с моим мнением. В разговоре, который я сейчас поведу, я постараюсь быть достойным этой авторитетной оценки.

Закс и Гайдар познакомились в 1932 году в Хабаровске, в редакции газеты «Тихоокеанская звезда». Закс был на четыре года моложе Аркадия Петровича. Но между ними пролегла целая эпоха: Гайдар прошел Гражданскую войну.

Закс начинал как художник-график, но его способности и изобразительном искусстве оказались скромными. Будущий мемуарист обратился к текстовой журналистике. Однако и в этом жанре Борис Германович не блеснул чем-либо заметным — кроме двух публикаций, о которых сейчас пойдет речь.

Гайдара и Закса тогда, в 1932 году, поселили в одной комнате общежития. Дружба продолжилась в Москве, куда позднее оба переехали.

Об отношении Аркадия Петровича к младшему товарищу свидетельствует подарок. В 1936 году Гайдар преподнес бывшему соседу потертую тетрадь на 48 листов. «Боре Заксу, — надписал Гайдар, — черновик моей любимой книги…» Речь шла о «Голубой чашке».

В 1946 году Борис Германович опубликовал в журнале «Знамя» свои воспоминания — точные и скупые. Они передавали обаяние и сложность личности Аркадия Петровича.

«В характере Гайдара, человека необычайно чистого и светлого… было немало странного, не укладывающегося в обычные рамки… — писал Закс. — При этом он был человеком с удивительно здоровым духом: чистым, по-детски непосредственным».

О повести «Школа»: «…такой искренней и правдивой, трогающей душу книги мне читать не приходилось».

«Втроем с Титовым (сотрудником той же редакции. — Б. К.) мы очень дружно жили в нашей комнатке. Дружно, но в бесконечных спорах… Зачинщиком и самым задорным спорщиком был, конечно, Гайдар… О чем только мы ни спорили! О литературе, об искусстве больше всего».

«Но бывали у него (Гайдара. — Б. К.) и болезненные периоды, тяжелое наследие контузии, которую он получил на Гражданской войне.

Его моральная и душевная цельность в светлые периоды не страдали от этого. Болезнь лишь косвенно сказывалась на его работе, сокращая время, которым он располагал для труда».

«Обо всем этом я вспомнил лишь для того, чтобы понятнее стал огромный подвиг души, который Гайдар совершил в эту пору. Именно в стенах больницы была вчерне написана почти целиком «Военная тайна»[53].

Так Б. Г. Закс отзывался о Гайдаре в 1946 году.

Об отъезде Бориса Германовича в Америку я узнал с большим опозданием. Насколько я теперь могу судить, жилось ему в этой стране скучно. Досуг он заполнял тем, что следил за книгами и журналами, которые выходили в России. Время от времени Закс писал коротенькие, полураздраженные «литературные заметки» и посылал в Европу, в Париж, в русскоязычный альманах «Минувшее»… Одно полусердитое письмецо на нескольких страницах Закс посвятил А. П. Гайдару. Для удобства нашего разговора назовем это послание так: «Американские мемуары».