Как опасно быть женой - Дебра Кент

Я тогда не понимала, что родители Майкла, как клоуны, бесконечно пререкаются по всякому поводу. Они никогда и ничего не могли решить, ни за что не извинялись и временами поднимали такой крик, что соседи вызывали полицию. Майкл рассказывал, что его предки однажды ругались с “Любви по-американски” до шоу Джонни Карсона, и почему? Кэтлин сказала, что, когда выходила замуж, у нее был четвертый размер одежды, а Джим возразил, что седьмой. Однажды Джиму не понравилось, как Кэтлин загружает посудомоечную машину, и он потребовал, чтобы она посмотрела на “единственно правильный способ”. Они ругались до вечера, а потом Кэтлин убежала из дома, сняла номер люкс в “Бест-Вестерн” и вернулась только утром, когда ее сыновья завтракали лимонадом со “сникерсами”. Из трех сыновей Кэтлин и Джима один стал весьма вздорным мужем – сейчас в разводе и крайне недоволен жизнью, другой вообще не захотел жениться, а младший скорее уткнется в телевизор, чем будет ссориться. Для тех, кто не догадался, этот последний – мой муж.

Я убираю тарелки и вдруг слышу телефон. Люси подбегает, хватает трубку.

– Мама на кухне. А кто это?

Я не ясновидящая, но абсолютно точно знаю, что моя дочь разговаривает с Эваном Делани. С поцелуя у меня в кабинете прошло всего несколько дней, и больше ничего не было, не считая пары вполне безобидных электронных писем. Я отсылаю Люси в гостиную, к остальным, и, готовясь ответить, успеваю представить, как Майкл берет телефон наверху, подслушивает наш разговор, несется вниз, вырывает трубку у меня из рук и требует развода. Ничего такого, разумеется, не происходит. Майкл благополучно спорит с отцом, честно ли университет Виллановы выиграл национальный студенческий чемпионат в 1985-м, и ничего не слышит.

– Хочу тебя увидеть, – говорит Эван.

– Не могу. Не сейчас. Никак не получится, – шепчу я. – У меня гости.

– На пару минут. Я подъеду куда угодно. Я с ума схожу, Джулия. Мне необходимо тебя увидеть.

У меня трясутся руки, лицо горит.

– На детской площадке в Брюстер-парке, с северной стороны. Через десять минут.

Черт! Это уже следующий шаг. Тайное свидание.

Я говорю Майклу, что у нас кончился порошок для посудомоечной машины. Кстати, это правда.

– Съезжу в магазин. Вернусь через десять минут.

Майкл вскакивает с дивана:

– Давай я съезжу. С папой. Он это обожает. Тоже правда. Джим Флэнеган питает необычайную страсть к супермаркетам и никогда не упускает шанса отправиться за покупками. Ему доставляет особое удовольствие отыскивать товары, которые стоят дороже, чем в магазине его района. “Доллар восемьдесят девять за банку печеной фасоли? Грабеж!”

– Нет-нет, я сама. – Майкл озадачен, так что придется разыграть гендерную карту. – Мне нужно, еще кое-что купить. – Я неопределенно машу руками внизу живота. – Сам понимаешь.

– А. Конечно, детка. Поезжай. Мы справимся. При всей его искушенности Майкл не слишком сведущ в женской анатомии и физиологии и отнюдь не стремится пополнять знания. За девять минут я добираюсь до детской площадки Брюстер-парка. На овальной парковке только одна машина – черный джип. Эван, потянувшись, распахивает пассажирскую дверцу. Я забираюсь внутрь и сижу, сложив руки на коленях. Все это чудовищная ошибка. Мне следовало оставаться дома с мужем, детьми, свекром и свекровью.

– Итак. Вот и я. Кстати, неплохая машинка. Всегда хотела джип. Он такой мощный… такой… внедорожный. В колледже чуть было не купила. Зеленый и слегка помятый, но просили всего.

– Ты самая неотразимая женщина на свете, – перебивает Эван.

– Неотразимая? – Я почти ничего не слышу, так шумит в голове. Мне хочется его поцеловать.

– Обворожительная. Красивая. Чертовски сексуальная. – Он берет мою руку и подносит к губам. Нежные и теплые, они касаются моих пальцев. – Я скучал по тебе, Джулия. Чуть с ума не сошел.

– Послушай, – говорю я, – давай немного притормозим. Серьезно. Я замужем и счастлива.

– Счастлива?

– Да. Может, у нас не все гладко, но это размеренные, стабильные, устоявшиеся.

– Ты об отношениях или о работе кишечника? – Эван опускает голову и трет глаза. – Это было грубо. Прости.

– Не страшно. Ничего ужасного ты не сказал. Так или иначе, у нас семья. Мы хотим ее сохранить. Но мне трудно, когда есть ты, твоя нежность, поцелуи. Если честно, Эван, одно твое тело – уже соблазн.

– Мое тело – соблазн?

– Да. Еще какой.

Он снова тянется к моей руке, но замирает.

– Хорошо. Ладно. Я устраняюсь. А ты сохраняй свою семью. Но если что-то изменится.

– Я дам знать.

– Что ж. Значит, буду ждать сигнала, – говорит он.

– Надеюсь, никаких сигналов не будет.

– Как скажешь.

глава одиннадцатая

После трех безумных и очень веселых занятий с Кэндис Уэстфол я готова к дебюту в “Рок-амбаре”. Я умудрилась скрыть это от мужа и детей, хотя разослала электронные приглашения практически по всей своей адресной книге. Идея разрекламировать мое выступление принадлежит Кэндис. “Предъяви себя миру, – настояла она. – Пусть люди увидят настоящую Джулию Флэнеган”.

Она посоветовала одеться красиво, но так, чтобы меня ничто не стесняло, поэтому туфли на шпильках, безрукавки и вообще все облегающее исключалось. Перемерив всю одежду во всех возможных сочетаниях, я в конце концов выбрала чуть расклешенную черную юбку и любимую темно-синюю рубашку из трикотажного шелка. “Ванессу” Кэндис надевать запретила: “На сцену должна выйти настоящая Джулия”.

По идее мне сейчас надо собирать материалы для культурологической выставки истории человеческого пениса. Но я нашла только фасцинум – муляж эрегированного члена, который носили мальчики Древнего Рима как символ своей потенции, плюс кое-что по сигарам (Фрейд, Граучо Маркс, Билл Клинтон) и решила свалить работу на аспирантов, чтобы полностью сосредоточиться на пении.

Благодаря моей бесстыдной саморекламе “Рок-амбар” забит. Все мои друзья здесь – а ведь завтра рабочий день. Пляжные прелестницы застолбили столик у самой сцены. А вот и сотрудники Бентли (кроме Лесли, та не в состоянии терпеть в свете рампы никого, кроме себя, даже из вежливости). Я вижу учительницу Джейка с женихом, Карен и Брэда, лапающих друг друга за столиком в глубине зала, своего зубного врача, домработницу, тренера по аэробике и, разумеется, Кэндис, которая задумчиво и одиноко сидит с бокалом вина на верхней галерее.

Я стою у бара, пью мелкими глотками холодную воду и дышу, как учила Кэндис: размеренно, глубоко, вдох – выдох. У меня то и дело схватывает живот, я успела дважды побывать в туалете. Стараюсь дышать глубже, потом вовсе задерживаю дыхание, и тут же начинает кружиться голова. Все шло хорошо – так, приятное волнение, – пока я вдруг не осознала, что рискую страшно опозориться. Что, если я забуду слова? Пущу петуха? Упаду в обморок? Запою не в той тональности, сфальшивлю, споткнусь, поднимаясь на сцену по шаткой дощатой лестнице? Вдруг меня начнет тошнить или вообще вырвет и я захлебнусь?