Очерки по истории церкви - Сергей Мансуров

Жертвой этой ненависти сделался и святой Поликарп. В Смирне были языческие празднества. Народ собрался в цирке. Праздничное возбуждение обратилось против христиан. Сперва были брошены на съедение зверям в цирке двенадцать христиан-филадельфийцев. Исключительное мужество одного из них — Германика — поразило и вместе возбудило толпу. Народ стал требовать преследования и розыска христиан, особенно святого Поликарпа, как главы христиан Азии. «Смерть безбожникам», «взять безбожников», «искать Поликарпа», — кричали в цирке проконсулу. Среди этого крика, при виде зверей один христианин, Квинт Фригиец, по ревности к вере сам себя предавший властям, испугался и отрекся. Смирнские христиане по этому случаю замечают: «…мы не одобряем тех, кто сам себя предает: Евангелие этому не учит» (см. у Евсевия). Наоборот, в святом Поликарпе они видят мученика, поступающего во всем согласно с заповедями Евангельскими.

Когда решено было разыскивать христиан, святой Поликарп, которому больше всех в Смирне грозила опасность, не смутился. Он хотел даже остаться в городе, но потом, уступив убеждениям окружающих, удалился в одну недалеко отстоявшую от Смирны деревню. Днем и ночью он бодрствовал здесь, как обычно, молясь о Вселенской Церкви. На молитве он усмотрел видение — изголовье его постели сгорело. Прийдя к своим близким, он сказал: «Я буду сожжен живым». Это произошло за три дня до того, как его взяли.

Святой Поликарп, предупрежденный о приближении искавших его, переменил убежище. Ничего не найдя, сыщики схватили двух молодых рабов, из которых один под пыткой предал его и согласился быть проводником целому отряду вооруженных, конных и пеших. Можно было подумать, пишут смирняне, что дело шло о поимке разбойника. Это происходило в 167 году, в пятницу, 22 февраля, в час дня.

К вечеру они прибыли к новому убежищу Поликарпа. Он мог еще скрыться, но не пожелал. «Да будет воля Господня», — сказал он. Они его нашли в верхней половине дома. Он прилег. Предупрежденный об их приходе шумом, который они произвели, он сошел к ним и «начал с ними беседовать столь весело и спокойно, что, не знав его прежде, (все) смотрели на глубокую его старость, на почтенный и важный его вид». Его старость и спокойствие привели в восхищение воинов. Они удивились, что потратили столько времени, чтобы схватить этого старца.

Поликарп приказал подать им есть и пить, сколько будет им угодно, и попросил только один час для молитвы. Они согласились. Он молился два часа, стоя, и вслух. Евсевий пишет, что, молясь, он настолько исполнился благодати Господней, что присутствующие были поражены; многие из воинов начали раскаиваться в своем поступке против такого святого старца. Когда он кончил молитву, в которой он помянул, предавая Богу, всех и всю кафолическую вселенскую Церковь, пришло время отъезда. Его посадили на осла и повезли в город. Наступила суббота, 23 февраля.

По малоазийскому исчислению на этот день приходилась Пасха. По пути святого Поликарпа встретил один из смирнских начальников — блюститель общественного спокойствия иринарх Ирод с отцом своим Никитою. Никита был брат Алки, отмечают смирняне; вероятно, эта Алка была той христианкой, которую приветствует в своем послании к святому Поликарпу святой Игнатий: «Алка — вожделенное мне имя». Не этим ли объясняется, что такие видные язычники, как Ирод и Никита, ее брат, проявили такое внимание к Поликарпу и желали, по-видимому, спасти его жизнь. Они взяли его в свою коляску. Посадив его между собою, они начали увещевать его, говоря: «что плохого произнести «Господи Кесарь», принести жертву и сохранить этим жизнь». Видимо, им казалось, что тут нет отречения от христианства. Поликарп сперва не отвечал, потом, когда они настаивали, сказал: «Не буду делать того, что вы мне советуете».

Они обиделись, натолкнувшись на такое «упрямство». Не успев убедить, они начали бранить его и вытолкнули его из коляски с такою силою, что, павши, он повредил голень.

Не обращая внимания на боль, святой Поликарп охотно и быстро пошел дальше пешком в сопровождении воинов по направлению к стадиону (месту общественных собраний).

Народ там уже собрался. Стоял оглушительный шум. «Поликарпу при вступлении туда был голос с неба: «Крепись, Поликарп, и мужайся». Того, Кто сказал это, никто не видел, а голос слышали многие из наших», — пишут смирняне.

Когда привели святого Поликарпа, народ поднял сильный шум. Начался допрос. Проконсул спросил: «Ты ли Поликарп?» Получив утвердительный ответ, начал располагать его к отречению и говорил: «Постыдись своей старости» и многое тому подобное, что обычно говорят они в таких случаях, — «клянись гением кесаря, одумайся, скажи: «смерть безбожникам». Тогда Поликарп, бросив строгий взгляд на весь народ, бывший на стадионе, показал на него рукою и со вздохом, обратив глаза к небу, сказал: «Смерть безбожникам». Проконсул, конечно, понял, что значили этот взгляд и эти слова и вздох в устах святого Поликарпа, но предложил: «Клянись, и я отпущу тебя, хули Христа». На что Поликарп ответил: «Уже восемьдесят шесть лет я служу Ему, и Он ничем меня не обидел: как мне хулить своего Царя и Спасителя?»

Святой Поликарп такими словами достаточно явно исповедал себя христианином, но проконсул делал вид, что ничего еще определенного не сказано: может быть, он хотел спасти святого или прельщался надеждой заставить отречься такого видного христианина. Даже когда святой Поликарп на возобновленное предложение клясться гением кесаря произнес слова, после которых по закону подлежал казни: «Если ты тщеславишься тем, что заставишь меня клясться «гением кесаря», как ты выражаешься, и притворяешься, будто не знаешь, кто я, то слушай решительное мое показание: я — христианин. Когда хочешь узнать учение христианина — назначь день и выслушай», — проконсул не спешил выносить приговор, давая понять святому, что не он, а народ хочет его смерти: «Убеди народ».

— Тебя удостаиваю своей беседы, — сказал святой Поликарп, — потому, что нас учили воздавать должную честь поставленным от Бога властям, если она (эта воздаваемая честь. — С. М.) не вредит нам; а народ не признаю достойным того, чтобы защищаться перед ним.

— У меня есть звери, если не переменишь своих мыслей, я брошу тебя им.

— Зови их; мы не меняем лучшего на худшее: хорошо менять только зло на добро.

— Ты презираешь зверей? Так я заставлю тебя смириться посредством огня, если не переменишь мыслей.

— Ты грозишь мне огнем, горящим временно, потому что ты не знаешь об огне будущего и вечного мучения, который уготован нечестивым. Делай, что хочешь.

Говоря это и многое другое, Поликарп исполнился дерзновения (или крепости) и радости; лицо его сияло благодатию. Он не только не смутился от допроса, а, напротив, привел в смущение проконсула».

Допрос кончился. Проконсул послал глашатая три раза возгласить на стадионе: «Поликарп объявил себя христианином».

Тотчас толпа язычников и евреев, живших в Смирне, с неукротимой яростью громогласно закричала: «Он учитель Азии, отец христиан; истребитель наших богов; это он научил не приносить жертвы и не кланяться богам» — и стала требовать от азиарха[143] Филиппа Триллиона (распорядителя общественными зрелищами), чтобы он выпустил льва на Поликарпа. Филипп отвечал, что сделать этого не может, так как бой со зверями кончился. Тогда народ единодушно завопил: «Сжечь Поликарпа живым».

Исполнилось пророчество Поликарпа. «Народ немедленно набрал дров и хворосту из мастерских и бань, чему с особым усердием содействовали, по своему обыкновению, иудеи. Когда костер был готов, Поликарп снял с себя все одежды и, развязав пояс, старался сам и разуться — чего прежде не делывал, потому что верные всегда наперерыв спешили коснуться его кожи, помочь ему разуться. Да и прежде, чем он дожил до седин, он всячески уважаем был за добрую жизнь», — гласит описание.

Его хотели пригвоздить, но он сказал: «Оставьте меня так. Дающий мне силы переносить огонь даст силы и без ваших гвоздей оставаться на костре неподвижным». Его привязали. Святой Поликарп помолился — благодарил Бога, что удостоился «…получить часть в числе мучеников в чаше Христа».

Закончив молитву славословием Святой Троице, «он произнес: «Аминь» и кончил молитву». Подложили огонь. «Пламень сильно поднялся, и те из нас, — пишут смирняне, — которым дано было, увидели чудо и пересказали другим, быв для того сохранены сами. Огонь принял форму шатра, подобно корабельному парусу, надутому ветром, окружил тело мученика так, что, находясь в середине, оно казалось не плотию сожигаемою, а золотом и серебром, разжигаемым в горниле. При этом мы ощущали такое благоухание, как бы курился ладан или какой-либо другой драгоценный аромат. Наконец, видя, что тело не может быть испепелено огнем, беззаконники велели подойти зверобойцу и вонзить в него меч. Когда он это сделал, то кровь вытекла в таком множестве, что погасила огонь.