Кармалюк - Владимир Канивец

Только уехал судья пан Родзеловский, заверив губернатора, что дело быстро двинется вперед, как из Литина прилетела тревожная весть: Кармалюк поднял бунт в тюрьме.

Весть эта вызвала сильный переполох. Особенное беспокойство губернатор проявлял из-за отсутствия каких-либо точных сведений об обстоятельствах возмущения.

Возникло опасение, что Кармалюк мог опять убежать. Но вот, наконец, пришел рапорт.

«Господину подольскому гражданскому губернатору

Литинской градской полиции

РАПОРТ

Важный преступник Кармалюк, содержащийся здесь… в оковах тех самых, в каковых препровожден из города Летичева, вздумал и домогался настоятельно, чтобы с содержащейся по одному делу с ним… Добровольской дозволить беспрепятственное свидание, но когда сего ему не было позволено, то он, воспользовавшись случаем, зашел в ее комнату. Таковое дало повод перевести Добровольскую в этапный дом.

За сим вскорости Кармалюк объявил себя дерзким и отважным на зло… и хотя тут внушаемо и., отвращаемо было убедительными средствами о прекращении его покушений, но сие осталось тщетным. Дерзость его со смелостью до той степени увеличилась, что он похвалялся убить, кто попадется, а взять не дастся. И, наконец, злобствуясь, сбил с себя оковы и приглашал прочих арестантов к возмущению. Но от сих пособием не воспользовался, кроме от двух: Добровольского и Сотпичука, кои ему сотовариществовали в покушении. И из оных сбил кандалы, поотрывал скобли от прочих комнат, дабы мог по комнатам беспечно ходить. А от цейхгауза оторвал замок и некоторые вещи занес в комнату с намерением сжечь…

Наконец с двумя упомянутыми сотоварищами заперся в комнате, где приготовили кирпич с груб[20] вынутый и доски… для защищения на случай взятия его. А для запаса к пропитанию поотбирал хлеб от прочих арестантов, кои ему со страха принуждены повиноваться.

Во время запертия в комнате, случившегося на третий день его покушения, то есть 11-го числа, все арестанты с тюрьмы по распоряжению выгнаны. И был он в оной комнате… окружен и здесь по предпринятым разным средствам заставлен к повиновению…

Засим Кармалюк вышел с комнаты и по-прежнему с сотоварищами закован в кандалы. А дабы он, Кармалюк, от похвалок удержался и не возмущал прочих арестантов, а равно не мог учинить побега, подобно как сделал с каменецкого замка, полиция решилась до разрешения начальства содержать его на цепи, хотя таковые воспрещены, по уважению, что другого средства не предвидит. О чем вашему сиятельству сие полиция имеет честь представить…

Декабря 14 дня 1827 года».

— Слава богу, хоть не ушел, — прочитав рапорт, облегченно вздохнул граф Грохольский. — А какая смелость! Какая неслыханная дерзость! Не диво, что его боятся на воле, если он и в тюрьме всех напугал! Как тут пишут? «Сбил с себя оковы». Вот после этого и не верьте, что он рвет веревки, как паутину. Жаль, что такая сила приносится во вред, а не в пользу отечеству.

Даже лютые враги Кармалюка не могли не отметить незаурядность его личности, хотя и трудно им было представить, как мог простой крепостной, к тому же неграмотный, приобрести такую силу и влияние в народе, такую славу.

Да, с Кармалюком надо скорее кончать, и поветовому стряпчему было послано напоминание, а он написал Литинскому нижнему земскому суду:

«Побуждаясь важностью преступления содержащихся под стражею арестантов — Кармалюка и прочих его сотоварищей, о коих дело стоит под рассмотрением оного суда, долгом считаю в оной суд войти с сим моим настоятельным требованием, чтобы приняты были всеусиленные средства, из-за коих бы показанное дело не могло подвергаться ни малейшей в течении своем медлительности и было бы решено в самой скорости».

29 февраля 1828 года Литинский суд огласил приговор:

«Кармалюка за побег с каторжной работы и делания грабительства наказать вновь сто одним ударом кнута, сослать под строгим караулом в каторжную работу», Такую же меру наказания определили и его ближайшим товарищам: Сотничуку, Литвинюку и Добровольскому. На вечное поселение в Сибирь были приговорены Витвицкий, Барский, Вишниовский, Яновский. По списку, утвержденному и цесаревичем и царем, был сдан в солдаты сто восемьдесят один человек, привлеченный к этому делу. Около трехсот мужчин и женщин наказали кнутами, плетьми и розгами.

Предатель Антоний Ольшевский, как обещали ему, от наказания был освобожден и отдан под надзор экономии и общества. «Помещика селения Кальной-Деражни Феликса Янчевского, который… схватил Кармалюка, …признать заслуживающим награждения, а людей за невоспомоществование тому же Янчевскому к скорейшей поимке и повязанию разбойников… наказать, в пример другим при земской полиции всякого по 25 ударов плетьми».

И опять Кармалюка везут в Каменец. Сто один удар кнутами он перенес без стона и без посторонней помощи вернулся в тюрьму.

В августе всех погнали в Сибирь. Кармалюк отправлялся в этот путь третий раз.

Села обезлюдели, как пишет современник, хаты опустели.

А сколько вдов и сирот осталось помирать с голоду в тех опустевших селах, сколько «вечных поселенцев» погибло в пути, не дойдя до места, одному богу ведомо…

После того как Мария была приговорена к пятидесяти розгам и месяцу ареста, Устим домой не заходил. И встреча с семьей и помощь — все могло только повредить ей. Он не появлялся дома еще и потому, что борьба приобретала все больший размах: загоны его после второго побега из Сибири перешагнули границы Литинского уезда и действовали по всей Подолии. И как ему ни хотелось увидеть сыновей, он, находясь все время в напряжении борьбы, не мог пожить, как это бывало раньше, месяц или два где-то в окрестностях Головчинцев и навещать семью. Он расспрашивал земляков о доме, встречая их на ярмарках и чумацких шляхах. Но вести были невеселые: Мария после острога и розог не могла оправиться от болезни.

— Отдасть, мабуть, вона богу душу, — со вздохом говорили односельчане. — А сыны ничого. Ростуть. Иван женывся. И добру дивчыну взяв.

Мария и сыновья тоже все знали о нем от людей. Да и полиция то и дело напоминала им о нем, налетая на дом с обысками. Устим знал об этих постоянных обысках, а потому ничего и не передавал домой: все равно ведь заберут. Да еще и накажут Марию. Но он не знал, что, несмотря на все эти предосторожности, над семьей его нависла страшная беда.

Летичевский почт-экспедитор Андриевский уже семь лет писал во все инстанции, требуя, чтобы ему вернули 39 рублей 62 копейки, которые он употребил на отсылку пакета с сообщением о появлении Кармалюка. За семь лет этот верный царский слуга больше истратил денег на гербовую бумагу, но упорно продолжал требовать долг. А потратил он эти деньги с перепуга и попусту, отправив донесение советника Кельхнера «по предмету о появившихся было разбойниках», которых к тому времени, когда донесение доползло до Каменец-Подольска, и след простыл.