Тень Сохатого - Фридрих Незнанский

Жена прошла в спальню и села на край кровати.

— Что ты читаешь? — спросила она.

— Газету, — ответил Боровский.

— Ту самую?

— Угу.

Жена протянула руку и ласковым движением погладила Боровского по упитанной щеке.

— Охота тебе портить себе настроение? — с улыбкой сказала она. — Плюнь ты на эту гадость. Большим людям всегда завидовали.

— Значит, я «большой»? — усмехнулся Боровский.

Жена весело кивнула:

— Еще какой! Для меня ты такой большой, что заслоняешь собой весь мир!

Непонятно почему, но пафос жены вызвал в душе Боровского острый приступ раздражения. Он знал, что жена обожает его и что каждое его грубое слово больно ранит ее, но не сдержался и сказал резковатым голосом:

— И почему только тебе нравятся такие слова?

— Какие? — все еще улыбаясь, спросила жена.

— Да вот такие. — Боровский скорчил гримасу и передразнил тонким голосом: — «Заслоняешь собой весь мир». Ну что это за выражение? Мы с тобой что, в мексиканском сериале?

— Не понимаю, почему ты сердишься, — тихо сказала жена (улыбка уже сошла с ее губ). — Тебе испортила настроение эта девчонка-журналист, а ты вымещаешь зло на мне. Что ж, это очень по-мужски. Может, еще ударишь меня?

Боровский поморщился:

— Не говори глупости.

— Глупости? Послушать тебя, так я вообще, кроме глупостей, ничего не говорю. С утра до вечера одни только глупости! Тяжело тебе, должно быть, живется с такой тупоголовой дурехой.

Боровский разозлился. Упреки в отсутствии мужественности (а чем еще была эта мерзкая фразочка — «Очень по-мужски»?) бесили Генриха Игоревича, и жена это знала. Он был уверен, что она нарочно сказала это, чтобы вывести его из себя.

— Слушай, — с угрозой произнес Боровский, — не начинай. А то я начну, и мало не покажется.

Жена хотела что-то сказать, но вместо этого лишь пренебрежительно махнула рукой.

Этот жест окончательно взбесил Генриха Игоревича, но он сделал над собой усилие и, чтобы не доставлять удовольствия жене, притворился спокойным и невозмутимым.

— Заткнись, если не хочешь проблем, — сказал Боровский.

Жена фыркнула:

— Герой, нечего сказать. Ты бы по ночам в постели был таким героем.

Ладони Боровского сжались в кулаки.

— Что ты сказала? — тихо, с угрозой переспросил он.

— Что слышал, — бесстрашно ответила жена. — Ты перестал обращать на меня внимание. Я не привлекаю тебя как женщина. Я только одного не могу понять: это я такая страшная или тебя женщины вообще не интересуют?

Сердце у Боровского учащенно забилось, так, словно его уличили в грехе, который он тщательно скрывал и до сих пор считал, что никто этого не замечает. Генрих Игоревич нарочито поморщился и произнес усталым, почти равнодушным голосом:

— Что за чушь ты несешь?

— Раньше я думала, что у тебя есть любовница, — продолжила, не обращая внимания на его реплику, жена, — но теперь знаю точно — никакой любовницы нет.

— Знаешь точно? — усмехнулся Боровский.

Она кивнула:

— Да. Я… Я нанимала частного детектива.

Генрих Игоревич засмеялся:

— Частного детектива! Придумает же! Золотце, а у тебя все в порядке с головой? По-моему, ты насмотрелась фильмов с Бельмондо и у тебя поехала крыша.

Однако лицо жены было серьезным и сосредоточенным.

— Нет, Генрих. Это правда. Я наняла человека. Он бывший мент. Он следил за тобой — с утра до вечера. Целых две недели.

Боровский открыл рот. Он был удивлен, так удивлен, что даже забыл разозлиться. Наконец он сказал:

— Ты сама до этого додумалась или кто подсказал?

— Сама, — кивнула жена. — И теперь я знаю точно, что любовницы у тебя нет. Но лучше мне от этого не стало. — Она внимательно посмотрела на мужа и слегка прищурилась. — Скажи, Генрих, зачем ты ездил в больницу два дня назад?

— Зубы лечил, — машинально выпалил Боровский.

Но жена покачала головой:

— Ложь. Ты был на приеме у врача-психиатра. Зачем ты к нему ходил? У тебя какие-то проблемы? Что это за проблемы? Прошу тебя, расскажи мне, и я попытаюсь тебе помочь.

Боровский сдвинул черные брови и глухо проклокотал:

— Дура.

Жена усмехнулась:

— Опять ложь. Я, в отличие от тебя, к психиатру не хожу. Скажи мне, дорогой, почему ты не хочешь детей? Мы ведь женаты уже несколько лет.

Боровский растерялся. Жена никогда еще не позволяла себе разговаривать с ним в таком тоне, и поэтому он не знал, как себя с ней вести. Вместо того чтобы взорваться и обрушиться на жену со всей яростью, он лишь пожал плечами и ответил:

— Я тебе говорил это тысячу раз — я еще не готов стать отцом.

— Ну вот, — ухмыльнулась жена. — Опять ты отделываешься пустыми пошлыми фразами.

Ответить Генрих не успел, неожиданно жена положила ему руку на грудь и сказала мягким и даже ласковым голосом:

— Милый, пожалуйста, скажи мне, что ты от меня скрываешь? Почему ты перестал со мной разговаривать? Почему не хочешь заняться со мной любовью? Почему ты стонешь во сне?

— А я стонал во сне? — поднял брови Боровский.

Жена кивнула:

— Да. И очень часто. Я просыпаюсь по ночам от твоих стонов, но я боюсь тебя разбудить. Боюсь твоего пустого взгляда. Ты знаешь, у тебя по ночам бывает такой взгляд, как будто ты только что воскрес из мертвых. Ты смотришь на меня и не узнаешь. Господи, мне так страшно смотреть на тебя по ночам.

— Ну так не смотри. Какого черта ты на меня вообще пялишься? Может, ты ведьма, а? Ну скажи, ты ведьма? Что ты делаешь со мной по ночам, когда я сплю? Что ты мне внушаешь?!

Боровский схватил жену за плечо и сильно тряхнул. Она вскрикнула и, с трудом высвободившись от его хватки, вскочила с кровати.

— Не смей меня трогать, импотент проклятый! — крикнула она и тут же осеклась от ужаса, увидев, какой чудовищный эффект эти слова произвели на Боровского. Лицо его было бледным как полотно, налитые кровью глаза пылали.

Жена повернулась и кинулась вон из спальни. Боровский не смог совладать со своей яростью. Он откинул одеяло и одним прыжком настиг жену, схватил ее за плечо, развернул и наотмашь ударил ее ладонью по лицу. Жена вскрикнула и отлетела к шкафу, ударившись спиной об дверцу. Боровский снова бросился к ней и ударил ее еще два или три раза. Жена упала на пол и завыла, прикрыв голову руками. Лишь услышав этот испуганный вой, Генрих Игоревич пришел в себя. Он стоял над скулящей женой тяжело дыша и сжимая кулаки.

Боровский посмотрел на жену, потом поднял руки и в некотором удивлении посмотрел на свои ладони. Казалось, он никак не мог взять в толк, как получилось, что жена лежит на полу, а он, уважаемый бизнесмен Боровский, интеллигент и добряк, как говорили о нем друзья, стоит над ней, и его ладони еще чувствуют тяжесть и огонь ударов.

— Черт… — смятенно проговорил Генрих Игоревич. — Кажется, я немного… Я… С тобой все нормально? — хрипло спросил он жену.

Жена перестала выть и теперь лишь тихонько поскуливала, как побитая собака, глядя на мужа расширившимися от ужаса глазами.

— Прости. Я не… Я не знаю, что на меня нашло.

Он протянул ей руку, чтобы помочь встать, но жена отпрянула, словно он поднес к ее лицу нож. Боровский убрал руку.

— Прости, — снова сказал он, затем развернулся и вышел из спальни.

Боровский шел тогда по ночной улице, кутаясь в теплый плащ с поднятым воротом. Ветер был порывистым и влажным. Светили тусклые фонари. Прохожих было мало. Никто и ничто не отвлекало Генриха Игоревича от мыслей о себе. Мысли эти были пугающими и неприятными.

Сны. Она сказала, что он стонет во сне. Что же это за сны, которые приносят ему столько мучений? И чье лицо, по-прежнему, из ночи в ночь, из года в год является к нему по ночам? Прокручивать в голове разговор с женой и размышлять о нем Боровскому было тревожно. И это притом, что сам он считал себя человеком отважным и хладнокровным. Лишь эти два качества — вкупе, может быть, с расчетливостью и умением налаживать контакты с людьми — сделали его тем, кто он есть — богатым и уважаемым человеком. Но вспоминать свои сны он боялся. Было во всем этом что-то нездоровое и грязное, и, пытаясь время от времени проанализировать свои сны, Боровский неизменно проникался к себе чувством гадливости, что вносило в его душу еще больший разлад и, как следствие, еще большее огорчение.

«Черт, и придет же такое в голову — нанять частного детектива! — думал Генрих Игоревич. — Прямо как в американских фильмах. И ведь даже охрана ничего не заподозрила! Насколько чисто работал, стервец! Надо бы узнать, кто такой; если и впрямь так хорош, то ему самое место в моей службе безопасности».

Мысли о частном детективе освежили в его памяти воспоминание о походе к психиатру. Дело было в Институте психиатрии имени Ганнушкина, а доктором был не кто иной, как знаменитый профессор Белкин.