Копельвер. Часть ІІ (СИ) - Карабалаев Сергей

— Пусть Каме выхаживает Чарена, — сказал он. — Пусть ходит он за ним, как за родным братом. И коли тот не пойдет на поправку, то я изгоню его из харда.

Оградители, не привыкшие к такой мягкотелости, разочарованно зашептались — изгнание хардмарина всегда было делом зрелищным и очень увлекательным. Хараслат умел выгонять так, что об этом помнили еще долго. А новенький юнец лишь разлил слез, словно баба.

Вида осознал, что уважение, которое он заслужил с таким трудом, начало таять, словно снег по весне. Каме ходил мрачнее тучи и нет-нет, да и поминал недобрым словом того, кто из воина сделал сиделку да выставил его на всеобщее посмешище.

— Зря ты так, хардмар, — укорил его Ракадар однажды. — У нас так не делается.

— Не делалось, — вскинулся Вида. — Пока я не был вашим сотником. Теперь же делается. И не смей мне перечить.

А через несколько дней к Виде подошел Уйль — рийнадрекский каторжник, приставший к отряду еще тогда, когда Хараслат только набирал себе воинов. Он был нескладным и бледным, но по-медвежьи сильным и выносливым.

Уйль нагло осклабился, заведя обе руки за спину и сказал, глядя Виде прямо в глаза:

— Я не хочу быть твоим хардмарином, Вида-сосунок!

Вида нахмурился. Стоявший рядом Ракадар вспыхнул, но не сказал ни слова.

— И чем же не нравится тебе мое хардмарство? — строго спросил Вида.

— Ты не один из нас, — ответил Уйль, но уже не так нагло. — Ты думаешь, что сроднился с нами, раз носишь одно платье, но это не так. Волк овцу чует.

Остальные одобрительно закричали, поддерживая дерзкого хардмарина.

— Ты не выгнал Каме, хотя он и нарушил наш закон. Ты оставил среди нас преступника, думая, что сотворил великое благо. Но это не так. Может быть, в тех краях, где ты и жил, там делают с теми, кто преступил клятву, но не у нас.

— Мы тоже хотим уйти! — раздались несколько нестройных голосов.

Вида молчал. Он не знал, что ответить Уйлю и как быть дальше с теми, кто хочет уйти из его харда. Он не знал, что будет с ним самим, коли все его хардмарины примут сторону Уйля, но одно он знал точно — с Каме и Чареном он поступил правильно. Они были братьями, пусть и не по крови, а поднять руку на брата — есть страшный грех. Но еще хуже этого — расстаться врагами навек. Каме, уйдя из отряда, сохранил бы в душе зло, а оставшийся Чарен — великую обиду. Только заставив их быть вместе, можно было примирить двух оградителей.

— Ты волен это сделать, — проговорил Вида, после недолгого молчания. — И каждый волен уйти от меня к тому, кто вам угоден.

Уйль разочарованно огляделся по сторонам. Остальные оградители с затаенным торжеством ждали конца. И Вида все понял. Оградители желали, чтобы Уйль прилюдно унизил пришлого мальчишку с богатым кинжалом.

Он откинул волосы назад и тихо шепнул Ракадару, который громко повторил его слова всем остальным:

— Каждый может уйти из моего харда! Но уходя, вы должны дать последний бой и сразиться со своим хардмаром. Победив, вы уйдете, а проиграв, останетесь здесь.

Оградители закричали, ободряюще подталкивая Уйля вперед. Сейчас их лучший воин покажет этому самодовольному чужаку истинное умение.

— Могу ли я убить тебя? — спросил Уйль.

— Можешь, коль силенок хватит, — ответил Вида, набирая в грудь воздуха.

Все остальные отступили на несколько шагов. Многие поддерживали Уйля, одобрительно крича и желая ему победы. Некоторые, среди которых Денови, Ельма и Буст-гельт, были на стороне Виды, молча и напряженно смотрели на то, как оба оградителя изготавливаются к бою.

— Боги с тобой, Вида, — шепнул ему напоследок Ракадар. — Они тебя не оставят.

— Да будет так, — кивнул тот.

И бой начался. Уйль, злобно сощурившись, бросился на своего хардмара, намереваясь пронзить его насквозь. Он верил, что диковинный ольвежский бой был лишь игрой, которая никогда не принесет пользу перед лицом настоящей опасности.

Клинки звенели, наскакивая один на другой. Вида словно играл с Уйлем, привыкшего любой бой решать одним ударом, тем самым изматывая его все больше и больше. Бывший каторжник взмок и неуклюже переставлял ноги по утоптанной твердой земле. Меч вдруг показался ему страшно тяжелым, а собственные руки слабыми. Такого никогда прежде не бывало, ибо сам Хараслат назвал его самым выносливым воином отряда.

“И откуда ж у того столько силы? — злобно подивился Уйль. — Будто двужильный скачет!”

Взвизгнула сталь, и Уйль оступился в первый раз. Вида ловко перескочил на другую сторону и стал виться вокруг своего хардмарина, ища слабое место, чтобы ужалить.

— Убей его, Уйль! — кричали оградители, с напряжением глядевшие на бой. — Нападай!

Но Вида будто бы не слышал этих слов, злых пожеланий смерти. Он делал лишь то, чему его учили. Уйль споткнулся второй раз. Толпа заревела.

А Ракадар уже знал, чем кончится бой, и довольно улыбался. Однако Вида не спешил останавливаться, хотя и он начал уставать. Он все теснил и теснил Уйля, умело отбивая его удары и посягая на его меч. Он видел, что Уйль уже начал задыхаться, но только того и ждал — молнией дернулся вперед и выбил меч из рук супротивника.

— Пощади! — тут же взмолился Уйль, падая на землю и держась за бок. — Дай отдышаться.

— Вида одолел Уйля! — закричал Ракадар, победно подняв руки к небу. — Вида победил!

— Ты остаешься в моем харде, — сказал Вида, глядя на хрипящего хардмарина и вложив свой меч обратно в ножны. — А я не причиню вред своим людям.

Уйль послушно кивнул, сощурив глаза от яркого света. Он опозорил себя. Он выставил себя на посмешище.

— Я буду тебе служить вечно, хардмар, — ответил он без улыбки. — Ты побил меня в честном бою…

Вида думал, что другие воины, желающие уйти от него, тоже вызовут его на бой, но этого не случилось. Оградители, увидев его в поединке, враз перехотели над ним насмехаться.

— Я такого и не видал, — с восторгом сообщил ему Денови после поединка. — Ты великий воин, хардмар.

Ракадар гордо улыбался, будто это он, а не Вида победил Уйля.

Но Вида был не рад. То, что Уйль захотел уйти от него, значило лишь одно — его так и не приняли. Он поделился своими сомнениями с Умудем и увидел, как его друг согнулся от хохота.

— Жаль, что ты не знал Леса-покойника. Ох, и злющий же был воин. Таких и в Койсое среди надзирателей было не сыскать. Никому он спуску не давал, обращался с хардмаринами хуже, чем с собаками. А наши люди какие — чем с ними хуже, тем им и лучше. Не привыкли они к другому обращению-то. Ничего, ты победил Уйля и все это видали. Уйлю в харде нет равных, поэтому никто больше даже не заикнется о том, чтобы уйти к другому хардмару.

— Но почему так? — возмутился Вида. — Я же желаю им добра!

— Потом поймешь, — подмигнул ему Умудь.

Вида в ту ночь долго не мог заснуть, думая над загадкой, которую ему задал Умудь, но так и не найдя ответа, уснул, прижав к себе ножны с мечом.

Наутро к нему в шатер заглянул Хараслат:

— Ты поступил правильно, хардмар, когда не изгнал воинов из отряда, и очень уж хорошо поубавил спеси Уйлю, — похвалил он Виду. — Оградители любят силу. И ценят ее. Многие думали, что ты годен лишь болтать да лить слезы, но теперь все увидели, что умеешь и драться.

— Лить слезы? — возмутился Вида, вскакивая с места. — Это я-то лью слезы?

— Остынь, хардмар, — засмеялся Хараслат. — Ты молод и это не скроешь шрамами или косматой бородой.

— Но я не дитя! — воинственно сказал Вида, обиженный шуткой Хараслата. — Я — воин! И каждый, кто пошутит о моих летах, сразится со мной в честном поединке!

— Смельчаков не осталось, — заверил его Хараслат и оставил одного.

Вида оделся и вышел из шатра, обдумывая слова Хараслата. Хадрмарины, словно нарочно, то и дело вызывали в нем раздражение и злость, совершая такие проступки, которым не было ни объяснения, ни оправдания. Вида любил Хараслата, Умудя, Ракадара, Денови, Ельму и Ельву, Ширалама, Фистара и еще нескольких воинов, которые показали себя благородными и честными, а вот других ему приходилось лишь терпеть.