Коррекция (СИ) - Геннадий Ищенко

— Не скажете, что там такого было написано в ваших книгах, что вы на меня по–прежнему смотрите букой, даже после разговора с товарищем Сталиным? Этот вопрос уместен за столом? Я вам не испорчу аппетит?

— В пору моей молодости всю вашу деятельность на посту наркома сводили к развязыванию репрессий, — ответил Алексей. — Даже после отставки Хрущева эта оценка не изменилась. Ну и, само собой, женский вопрос. Причем ходили слухи, что женщин для вас чуть ли не отлавливали на улицах. Я здесь недавно и лишь вчера узнал о вас кое‑что от товарища Сталина. Нелегко, знаете, сразу отбросить все, что столько лет вдалбливали в голову, тем более что я не уверен, что все это неправда.

— Значит, репрессии, — кивнул Берия. — Я примерно так и думал. Ну что же, придется мне вас немного просветить. Вы знаете, что при Дзержинском массовых репрессий не было? Хорошо. Феликс Эдмундович набирал кадры ВЧК, не обращая внимание на их национальность. Он был поляком, но взял в центральный аппарат только одного своего соотечественника. Для него главным были преданность делу революции и деловые качества. Все началось, когда наркомом стал польский еврей Ягода.

— А при чем здесь евреи? — спросила Лида.

— Сейчас объясню, — улыбнулся ей Берия. — Сам Ягода был в органах случайным человеком. Все годы своего управления он тащил в ОГПУ и наркомат евреев, заменяя ими работавших там чекистов. Беда была в первую очередь в том, что проверенные специалисты заменялись буквально людьми с улицы. Был бы еврей, а остальное приложится. Когда туда пришел Ежов он с громадным трудом убрал из центрального аппарата больше пяти тысяч евреев. Всех ему так и не удалось вычистить, спился. Когда туда пришел я, пришлось продолжить чистку. И это только в Москве! А сколько таких случайных людей, не обязательно евреев, было в органах! Вы думаете, их так легко было контролировать? Слава богу, к началу войны удалось навести относительный порядок, в том числе и в организации разведки. И потом не нужно думать, что все, кого мы арестовывали, были невинными овечками. Были аресты по политическим мотивам, брали и случайных людей, но основная масса арестованных в мое время шла за дело. Хотя, конечно, за действия всех сотрудников я отвечать не могу. И надо мной существовала власть партии, а в ней всякие люди бывают. Я не безгрешен, но и не дьявол, каким меня описывали в ваше время. А женщины… Было, но я, в отличие от Ягоды, не арестовывал мужей своих женщин и не травил их ядами. Им даже не угрожали. Связи с женщинами плохо сочетаются с образом коммуниста, но я понемногу исправляюсь. Постарайтесь отринуть предубеждение и руководствоваться не клеветой, а собственным опытом. Товарищ Сталин хочет, чтобы мы с вами работали вместе. Я ничего против не имею, вы мне симпатичны, как и ваша жена. Так что дело за вами. Вы чем сейчас занимаетесь?

— Пишу комментарии к книгам и гоняю охрану.

— И долго вам этим заниматься?

— Комментариями с месяц, а насчет охраны сказать трудно. Но за месяц дам достаточно, чтобы потом могли заниматься сами.

— Значит, месяц, — подвел итог Берия. — Предлагаю вам после этого поработать со мной. Говорят, вы хороший боевик. Сможете работать телохранителем?

— Там своя специфика, но нас учили и этому. Думаю, что смогу.

— Вот и хорошо. Это вам самому будет очень полезно. Сидя на этой даче, вы не врастете в нашу жизнь, со мной это будет сделать легче. А ваша жена может остаться здесь, если не будет против хозяин дачи. Мы сюда все равно будем часто приезжать, а вам так спокойней. Подумайте, а я еще поговорю на эту тему с товарищем Сталиным.

— Ну и как он тебе? — спросила Лида, когда они вернулись к себе.

— Если не врет, то ничего.

— Если ты через месяц начнешь бывать здесь только наездами, нужно усиленно тренироваться. Я уже до твоего прихода сделала асаны. Все получилось, но с трудом. Давай через три часа, когда уляжется обед, ты меня начнешь учить приемам. А я верну себе форму сама через три–четыре дня.

— Ты только не перестарайся и ничего себе не потяни, — предупредил Алексей, — а то будут тебе тогда занятия.

— Леш! — Лида подошла и прижалась к мужу. — Мы точно молодеем. Я сегодня утром не обнаружила на лице ни одной морщины. Посмотри, какая кожа. Я такой была только в восемнадцать лет! И тебе твоих лет уже никто не даст. Я думаю, пройдет немного времени, прежде чем это кто‑нибудь заметит. Что если это и в самом деле бог?

— Мне трудно поверить в бога, — сказал он, сажая ее на колени. — Понимаешь, нас воспитали атеистами, не верящими ни в бога, ни в дьявола. Верующие были, но они были сами по себе и с нами в жизни не пересекались. А поверить современному человеку в то, что написали тысячу лет назад…

— Писавшие могли отразить свое понимание бога. Оно не обязательно будет истинным. А людям нужно во что‑то верить, почему не в это?

— Ну и что это для нас меняет, малыш? — спросил он. — Он нас использует и поощрил молодостью, но рассчитывать все равно нужно только на самих себя. Вряд ли, если мы напортачим, он станет вмешиваться, иначе давно все сделал бы сам.

— Значит, не надо портачить! — сделала вывод Лида. — Слушай, ты не очень устал? Давай погуляем по территории? Я сейчас быстро надену форму и пойдем! Я воздухом дышу только на веранде, а там хоть что‑то вроде леса.

Они гуляли, обнявшись, часа полтора, вызывая зависть у охраны. Когда уже хотели возвращаться, послышался шум мотора, и через открывшиеся ворота въехали две машины ЗИС-110. Из передней вышел невысокий усатый мужчина с пенсне, одетый в строгий костюм коричневого цвета. Он целеустремленно зашагал к даче, но, увидев Самохиных, передумал и направился к ним.

— Это Молотов, — успел шепнуть Алексей жене.

— О чем шепчемся? — спросил подошедший Молотов. — Не меня обсуждаете?

— Как можно, — улыбнулся Алексей. — Я, Вячеслав Михайлович, просто сказал жене, кто приехал.

— Вы здесь недавно, — утвердительно сказал Молотов. — Я здесь частый гость, а вас вижу в первый раз. Вы не тот майор, о котором судачат в верхах?

— Не могу знать, — ответил Алексей. — Я, Вячеслав Михайлович, в верхи не вхож и поэтому сплетен о себе слышать не могу. Но на даче у товарища Сталина мы всего несколько дней.

— И как вас зовут?

— Алексей и Лидия Самохины.

— Я, вообще‑то, министр иностранных дел, — сказал Молотов. — На этой даче останавливались гости нашего государства, можно сказать, великие люди. И всегда я о них знал заранее, а фамилию Самохин почему‑то слышу в первый раз.

— Все когда‑нибудь случается впервые, — заметил Алексей. — Если мы пока не прославились, не все потеряно: у нас еще вся жизнь впереди.

— Вы мне понравились, молодой человек! — одобрительно сказал Молотов. — А ваша жена — это вообще идеал женщины. Надеюсь, еще увидимся.

Он повернулся и ушел в дом.

— Пошли и мы, — предложила Лида. — А то уже появились комары. Леш, а кто он такой? Что министр, я слышала и, кажется, что‑то о нем читала, но уже не помню. Должности меня не интересуют, скажи, что он за человек?

— Твердокаменный большевик с партийным билетом под номером пять, — ответил Алексей, прихлопнув севшего на лоб комара. — Ты права, разлетались гады. Пойдем быстрее, закроем окна на веранде, а то потом не дадут спать. А Молотов — это один из самых близких Сталину людей. Если верить тому, что я о нем читал, — это порядочная сволочь, причем сволочь убежденная. Через несколько лет должен пострадать с согласия Сталина.

— Здравствуй, Коба! — поздоровался Молотов. — Лаврентий у тебя?

— Здравствуй, Вячеслав, — недовольно сказал Сталин. — Занят Лаврентий. Неужели один вечер не можете без него обойтись?

— Я подожду, — сказал Молотов. — Мне он нужен ненадолго. Интересный у тебя появился майор. А жена у него настоящая красавица, где только такую достал! Лаврентий на нее еще стойку не сделал?

— Не нужен ей наш Лаврентий. Где ты их увидел?

— Гуляли возле дачи. Я подошел и поговорил. О них уже ходят сплетни, мне вчера Микоян говорил, вот и стало интересно, с чего им такая честь. Так этот майор меня вежливо отшил. Молодец!

— Может не узнал? — предположил Сталин.

— Назвал по имени–отчеству. Жена, говорит, не узнала. Но с ней я и не говорил. Кто они такие, не скажешь?

— Кто он, ты знаешь, а она хороший художник. Ты ко мне приехал или к Лаврентию?

— Он мне нужен по делу, а тебя я всегда рад видеть, ты же знаешь.

— Сейчас я его оторву от дела, а то тебе придется долго ждать. Я тоже сегодня занят. Все перед приездом звонят, один ты сваливаешься, как снег на голову. Смотри, когда‑нибудь просто не пустят.

Прошла неделя. Алексей, как обычно делал утром, передал дежурящему телохранителю пакет со своими вчерашними записями и направился в здание охраны заниматься с офицерами. Ученики у него подобрались упрямые, поэтому не ушел ни один. Форму он им немного подтянул и продолжал этим заниматься, правда, уже не так усердно, как в первые дни. А со вчерашнего дня занялись отработкой приемов. Алексей понимал, что мало что успеет за месяц–два, поэтому начал обучать своих учеников десятку самых полезных связок. Главное — научить, отработать они смогут и сами, было бы желание. Хорошо, что в группу отбирали тех, кто не занимался самбо. Хуже нет — кого‑нибудь переучивать.