Я хочу сейчас - Кингсли Эмис

– Будьте точнее, Ронни, – сказал Хамер, деликатно вмешиваясь. – Плохо обходиться, проявлять власть. Что вы подразумеваете? Послать кого-то к черту, когда захочется, или что-нибудь более глубокое и… мрачное?

– Ну, конечно, многие посылают к черту, но есть кое-что посерьезнее. Давайте начнем с власти. Должно быть, бесконечно приятно запрещать всем курить в твоей гостиной, а самому зажечь сигару или сигарету. И заставить каждого приспосабливаться к тебе. Пикник должен начаться ровно в одиннадцать, но ты заставляешь семнадцать человек ждать до половины двенадцатого, потому что не можешь найти свою трость или шляпу, или должен позвонить маклеру. Но если в одиннадцать ты готов, а кто-то, менее богатый, придет в две минуты двенадцатого, ты накричишь на него. Почему бы нет? Вот что такое «плохо обходиться». Если ты богат, можешь, когда тебе вздумается, не считаться с разумом, справедливостью и хорошими манерами. Возьмите мой пример с сигаретой. Ты не позволяешь другим курить, но сам ты – хозяин и поэтому куришь. И когда кто-нибудь зажжет сигарету, велишь ему потушить. Если он осмелится сказать: «А как же вы сами? Вы-то курите!» – ты можешь его выгнать из дому. Почему бы и нет? Если так вести себя, будучи на среднем уровне, скоро окажешься без друзей. Но богачам неуютно с небогатыми, они боятся, что те зарятся на их деньги или претендуют на внимание благодаря не богатству, а чему-то другому, скажем, своим успехам в живописи, музыке, науке, адвокатуре или…

Леди Болдок, как и ожидалось, уже некоторое время пыталась перебить его. Хамер прилагал все свое искусство, чтобы помешать ей, делая неясные, но многозначительные гримасы, шепча что-то непонятное, тыча в ее сторону пальцем с недоверчивым удивлением. Эти жесты, чрезвычайно разнообразные и очень убедительные, в конце концов оказались бессильны. Она быстро и громко сказала:

– Только минуту, если кому-нибудь еще дозволяется вставить слово. Билл, почему вы разрешаете ему так говорить? Я не желаю сидеть здесь и слушать, как оскорбляют моих лучших друзей.

Мастерски изобразив лицом, что вся передача рухнет, если его не услышат сразу же (Мак Бин опоздал только на полсекунды), Хамер сумел втиснуться:

– Конечно, замечание справедливое. У каждого есть шанс быть услышанным в этом споре. У каждого! Вы сейчас этот шанс получите. Кстати, одно из сказанного вами, пожалуй, поразило меня.

– Поразило? Что вы имеете в виду?

– Как я понял, Ронни описывает худший тип богачей, самых эгоистичных, самодуров и так далее. Вы хотели сказать, что все ваши лучшие друзья таковы? Трудно поверить, правда? Должно быть, это не так. Это вырвалось в манере явно не хамеровской, подумал Ронни. Леди Болдок, очевидно, думала то же. Голова с высокой прической заметалась, словно леди Болдок боялась, что подбежит распорядитель и объявит о своей ненависти.

– Кирилл, вы намерены это терпеть? Вроде бы вы мой друг. Эти двое оскорбляют меня. Вам нечего сказать? Они и вас оскорбляют, не забудьте!

– Зульетта, позалуйста! Никого не оскорбили. По крайней мере никого из присутствующих. Все, сто Ронни говорит о богацах, я наблюдал у оцень многих из тех, кого знаю. Он говорит оцень умно. Вы не долзны…

– Это ВЗДОР, Кирилл, и вы это знаете. – Джульетта Болдок переходила в свой стиль, подчеркивая слова, как некогда на Малакосе. – Не будьте так чертовски РАССУДИТЕЛЬНЫ. Не видите, что они этого и ХОТЯТ?

Спарк, казавшийся недопустимо интеллигентным англиканским священником, все ерзал на месте. Теперь он сказал:

– Слушайте, предполагалась более или менее объективная дискуссия на безусловно интересную тему. Сожалею, что сюда, видимо, вкрались личные мотивы. Давайте, как цивилизованные люди, обсуждать то, для чего мы собрались, и подавлять свои чувства. Согласны?

Нет. Никто не хотел согласия. Леди Болдок сказала:

– Мистер… АППЛИАРД. Вы тут жалуетесь на ужасных богачей, которых встречали; на людей, которые были достаточно добры пригласить вас к себе в ДОМ, кормили вас и поили. Неужели вам не СТЫДНО хоть чуть-чуть за то, что злоупотребляете гостеприимством?

– Да чушь это! – сказал Ронни, немного разгоря-чась. – Если мне покупают бутылку дорогого шампанского и, пока я не пью, говорят, что от меня воняет, что, скажем, мой сын дурак, урод и безнадежен, – по-моему, шампанское тогда не в счет. Очевидно, я вправе…

– Некоторое время назад я пригласила вас в МОЙ дом. Не только это, я дала вам отдохнуть в…

– Извините, но я, пожалуй, согласен с Тони, – сказал Хамер, поднимаясь. Он снова лгал, но давно понаторел в показной объективности. – Давайте постараемся изгнать отсюда личное. Давайте посмотрим, что скажут наши друзья, собравшиеся здесь. – Он стал расхаживать. – Я уверен, что мы услышим какие-нибудь полезные возражения.

В жизни обычно частные лица не беседуют в присутствии двухсот свидетелей, сидящих рядами, но Хамер давно решил, что публика студии должна быть неотъемлемой частью шоу. Благодаря этому сам он покажется скромным и общительным. Приняв из воздуха микрофон, словно чашечку чая, он прищурился и сказал:

– Ну вот. Обменялись резкими словами. Жаль. Я увере1, кто-нибудь здесь может…

– Эээ… вы бы как раз… эээ… Парень, кажется, эээ… Сакстон перегнулся через ряд и положил руку на плечо Апшота, а другой поманил Хамера.

– Не представитесь ли, сэр?

– Конечно, меня зовут Апшот.

– Не будь таким дураком, Табби, – сказал Сакстон, очевидно, сообразивший необычайно быстро и то, что в руках у Хамера микрофон, и то, какую роль микрофон играет в передаче. – Эдгар Джордж Сан-Дени Уиндхам Апшот, седьмой барон Апшот. Для вас – лорд Апшот.

– Спасибо, сэр. Лорд Апшот, вы считаете себя богачом?

– У нас скромный достаток, у моей жены и меня.

– Абсолютная чушь, – сказал. Сакстон. – Парень живет в огромном замке в Хартфордшире и каждый день ест на серебре. Скромный достаток, разрази меня гром!

– Похоже, ваше место в обществе определили, сэр, – сказал Хамер Апшоту. – Можно спросить, согласны ли вы со словами мистера Апплиарда? Знаете ли вы богачей, которые так ведут себя?

– Конечно, нет! Этот человек не знает, о чем говорит.

– Конечно, знает! Парень попал в точку. Вы-то сами неплохи, Табби, пока не надеретесь, но половина тех, кого мы знаем, именно такие. Лучший пример сама Джульетта. Давит всех вокруг. Получит свое – след простыл. Вы же это знаете не хуже меня.

– Что он говорит, Студент? Я не слышу, – спросила леди Болдок со своего места.

– Он говорит, Джульетта, что вы именно такая, как мы все, как сказал этот Апплиард, – прогремел Мэнсфилд с такой силой, что, казалось, стремился достичь хотя бы ближайших зрителей без помощи микрофона.

– Он сказал… Сесиль сказал… Но это…

Леди Болдок уже наполовину поднялась, когда Хамер, спеша, вернулся в гущу событий. Он не рассчитывал на вмешательство Сакстона и эффект от него, ускоривший действие. Ронни глянул на часы. Осталось четыре с половиной минуты до второго и последнего вторжения рекламы.

– Сядьте же, – сказал Хамер, встал сзади леди Болдок, положил ей руки на плечи и довольно сильно нажал. Она не ожидала, что к ней могут применить физическую силу. Прошла томительная секунда, и леди Болдок подчинилась.

Расчет Хамера оправдался.

– Давайте перейдем к другому, я хотел бы услышать мнение каждого из вас. Покровительство наукам и искусствам всегда было традиционным…

– Вы здесь все в заговоре против меня, – сказала леди Болдок ровным тоном, – и я хочу знать, почему. Хочу знать, что я сделала, хочу сказать что-то в свою защиту.

– Нет, нет, Зульетта, позалуйста. Никакого заговора, – сказал Василикос, который мог бы прибавить только, цто молчаливое согласие не есть заговор. – Я зе только сто сказал, вы думаете, будто все – это вы, весь мир – это вы, все сусцествуют лись настолько, насколько это касается вас. Это не…

– Тогда ответьте на один вопрос, Кирилл. Вы слышали, что это чудовище, этот Апплиард говорил о том, как мы ведем себя. Теперь, по-вашему, Кирилл, я такая?

– Да, Зульетта, да. Такая. Извините меня. Вы всегда, если возмозно, дерзитесь, как тиран. У вас нет смирения. Вы не понимаете, цто вас долг перед обществом быть доброй и вести себя так, как угодно Господу. Вы не…

– Можете не продолжать, спасибо. Я обойдусь без помощи. Я была права. – Леди Болдок посмотрела прямо в камеру и заговорила ровным голосом: – Вы, все там, дома или где бы вы ни были, слушайте меня. Вы много слышали обо мне и о том, как я будто бы веду себя, хотя почему это должно вас интересовать и какое вам до этого дело, я представить не могу. Теперь я хочу ответить, если эти люди здесь позволят мне.

Остальные четверо молчали и не шевелились.

– Очень хорошо. Позвольте сказать кое-что об этом мистере Ронни Апплиарде, который так распушил меня. Я была, что называется, очень добра к нему. Может быть, некрасиво упоминать об этом, но сегодня, видимо, забыты все приличия, и я скажу вам, что мистер Апплиард ел мой хлеб и пил мое вино и к тому же…