Реванш русской истории - Егор Холмогоров

Там, где появляются начальные мотивы «Всей королевскойрати», тамсветит ипринципиально иной конец– непубличное политическое уничтожение и развенчание, которое ждет шекспировских героев, а коварно подстроенное убийство, финал без катарсиса. Поэтому не исключено, что Фрэнк Андервуд так и умрет с маской удивления на лице – надо же, очередная комбинация сорвалась, а его жертвы так и не получат публичного отмщения. Не похоже, что Андервуд получит воздаяние, хотя с каждой серией он совершает всё больше фатальных ошибок.

В мире «Карточного домика» оказывается, что главные дела в мире по-прежнему решаются между США и Россией. Андервуд встречает противника по меньшей мере равного – президента России Петрова: внешность и характер нордические, безжалостный, не пренебрегающий никакими средствами, лишь бы упрочить величие и престиж России. Он готов на любой реальный торг, но не потерпит ни малейшего символического унижения своей страны. Он бросает хлесткие фразы: «Я русский, а русские своих не бросают» и умеет добиваться своего. По сравнению с ним манипулятор и лицемер Андервуд порой кажется дешевым клоуном и туповатым фермером.

Эти два прагматика в общем-то друг другу нравятся и быстро бы договорились, если бы не выяснилось, что сегодняшние США – это не демократия, строящаяся на принципах локковского рационализма и джемсовского прагматизма, а фундаменталистское государство, которое по идеологизированности своей политики даст соочковвперед даже фанатикам из ИГИЛ. Причем основа этого фанатизма – уже не протестантский мессианизм, даже не абстрактные права человека, а феминизм и гей-фундаментализм.

Важные соглашения, откоторых зависит международный мир, могут быть свернуты американским гей-активистом Кэрриганом, который решил нарушить наш закон о гейпропаганде прямо в центре Москвы и был демонстративно заключен на долгий срок (деталь, конечно, нереалистичная). Опасаясь потерять лицо, Кэрриган предпочитает покончить с собой, лишь бы не высказать при освобождении хотя бы формального уважения к русским гомофобам и их законам. Сложнейшая сбалансированная сделка оказывается сорвана истерикой одного гей-активиста – расклад, от которого схватится за голову Генри Киссинджер и любой сторонник внешнеполитического реализма.

Этот идеологизированный ЛГТБ-фанатизм был бы полбеды, если б не суммировался с истерическими выходками переживающей климакс первой леди. Клэр стремится определять внешнюю политику, она объявляет персональную вендетту Петрову, выступает архитектором антироссийской дипломатической коалиции, публичными оскорблениями в лицо сводит на нет все дипломатические усилия Фрэнка. Она поддается на элементарную провокацию, которая стоит жизни американскому военнослужащему и дает все козыри в руки Петрова. В конце сезона российский президент полностью одерживает победу над американским, да и к тому же добивается ухода Клэр из ООН.

И здесь мы, пожалуй, добираемся до главного политического нерва этой части сериала. В нем дается весьма саркастическая критика феминизированной политики. Вдруг принимать решения устремляется слишком много женщин – с постоянными истериками требует себе фактически роли сопрезидента Клэр, против Андервуда в рядах демократической партии выступают опять же женщины – прокурор Данбар и конгрессмен Шарп.

Эти женщины оживленно дебатируют о сексизме, гендерном равенстве, так что понимаешь: феминистская революция в США происходит не только в социальном, но и в политическом поле. Женщины перестают играть в политику по мужским правилам и переносят в нее атмосферу девичника.

«Карточный домик» безжалостно показывает ничтожество этой феминизированной модели политики. По итогам сезона проигрывают все женщины, вовлеченные в сюжет. Но, главное, поражение терпит Клэр. Ее великолепные способности и амбиции, двигавшие Фрэнка наверх, в Белый дом, разом становятся источником безудержных разрушений, когда она сосредотачивается на себе и своем равенстве, стремится быть не рядом с президентом, а второй половиной президента.

Здесь невозможно не увидеть актуального политического послания, который считает любой заинтересованный зритель этого сериала, включая и главного – Барака Обаму. Властная и популярная женщина, супруга президента-демократа, стремящаяся определять внешнюю политику, ненавидящая президента России. Сомнений быть не может – это же Хиллари Клинтон. Кандидат № 1 в Демократической партии, невероятно популярная и амбициозная, еще недавно казавшаяся обреченной въехать в Белый дом на выборах-2016. С президентом Клинтон Америка рискует окончательно превратиться в феминистский халифат, причем стремящийся распространить свое влияние в том числе и на Россию (демонстративная встреча четы Клинтонов с «Пусси Райот» и заявления, что «России нужен не Крым, а такие как вы», обозначает это вполне ясно). Не менее характерно то, что Феминистская Империя отстраивает себе для контраста брутального антипода. Забавная постмодернистская деталь, вряд ли возникшая случайно: «Исламское государство» стало известно западной аудитории как ISIS, то есть Изида, женское языческое божество древнего Египта. Странное название для борцов с идолопоклонством, не так ли.

«Карточный домик» всеми доступными ему художественными средствами дает понять: приход Клинтон в Белый дом станет катастрофой. Это будет амбициозная, конфликтная, зависящая от капризов, завязанная на феминистский и ЛГТБ-фундаментализм политика, подчиненная доктринерству и преувеличенному мнению о собственных возможностях.

Похоже, что к такому же мнению приходят и сами американцы. Над Хиллари сгустились тучи «почтового скандала» – она вела деловую переписку в качестве госсекретаря с личного незащищенного е-мейла. Казалось бы мелочь, но за этой мелочью – безответственный стиль поведения, который может обойтись стране очень дорого. Не исключено, что «мэйлгейт» утянет президентские шансы госпожи Клинтон на дно.

Но «Карточный домик» оставляет возможность двойного прочтения. То, что представляется верхом неадекватности и истерики людям, не выросшим в атмосфере криков о «сексизме» и не верующих, как в скрижаль завета, в гей-брак, может быть воспринято вполне естественным и правильным людям, находящимся внутри этой смысловой системы. Истеричное гендерное самоутверждение Клэр Андервуд может показаться такому зрителю честностью, порядочностью и смелостью на фоне ее лживого и тиранического мужа, чей деспотизм по мере возрастания нагрузок тоже возрастает.

Там, где мы видим предостережение, феминизированный американец вполне может увидеть поддержку. А потому исход кинематографической и реальной борьбы за Белый дом остается непредсказуемым. Следить за этим увлекательно. Главное, чтобы предвыборная осень в Америке не закончилась ядерной зимой.

8 марта 2015

Уроки русского

С уходом из жизни Валентина Григорьевича Распутина стало историей одно из самых ярких направлений в истории русской литературы – деревенская проза. Распутин был в каком-то смысле капитаном той моторной лодки деревенщиков, которые с конца 1950-х отправилась в путь по северным и сибирским русским рекам. С его уходом Россия потеряла не только великого писателя, но и яркого и авторитетного общественного и политического деятеля: он был одним из столпов русского национального консерватизма.

Распутин был настоящим политическим бойцом, с которым по степени политической вовлеченности могут поспорить разве что Пушкин, Некрасов, Достоевский и Солженицын. Достаточно вспомнить, что именно Валентин Распутин бросил летом 1989 года на Первом съезде народных депутатов СССР осатаневшим от похоти суверенитета и раскрасневшимся от предъявляемых «империи» счетов знаменитый вопрос: а что они будут делать, если Россия выйдет из состава СССР и перестанет тащить на своем горбу всех «угнетенных» и «обиженных».

С тех пор представители ностальгирующего советизма не уставали распространять клевету, что якобы «русские националисты в лице Распутина призвали к развалу СССР». Это, конечно, ложь. Призывы к развалу к тому моменту озвучивали уже все кому не лень – представители Литвы и Грузии, Украины и Молдавии. Но никто не хотел платить цену. Предполагалась, что банкет, как обычно, оплатят русские. И когда Валентин Распутин, человек в самом деле защищавший русский народ от перевода нашего небогатого жира на шпик за чужим столом, осмелился напомнить о цене распада, то этнополитические альфонсы буквально хватали ртом воздух от возмущения.

Я отлично помню этот момент: за съездом следила вся страна, и многие люди, выходя из дома, брали с собой радиоприемник, чтобы слушать прямую трансляцию. Я шел по улице, стараясь держаться ближе к одетому в модную варенку кудрявому молодому человеку с рижским радиоприемником в руках. И вдруг увидел, как он буквально затрясся, едва не выронив драгоценный в те времена гаджет. Всё дело было в прозвучавших в этот момент словах: