Волчьи ягоды. Сборник - Леонид Залата

— С гостя?

— С Губавина.

Окна дома не светились. В саду и за гаражом мелькали фонари оперативников. За дощатым столом под яблоней, где Ремез недавно расспрашивал Худякина, сидели Панин и Губавин. Широкое лицо сержанта было поцарапано, к носу он прикладывал смятый платок.

— И вас подняли? — спросил Панин. — Повторите все сначала, — приказал он Губавину. — Может, что-нибудь упустили?

— Ничего я не упустил, — обиженно засопел разбитым носом Губавин. — Все, как было…

Он сидел на горбыле под кустом сирени и ругал себя за то, что, заступая на дежурство, поленился заскочить в магазин. Было чуть за полночь, а папирос оставалось несколько штук. Ветер затих еще с вечера, в бурьяне что-то шуршало, сквозь яблоневую листву пробивались лунные светлячки. Внезапно Губавину показалось, что в саду хрустнуло, так, словно кто-то наступил на сухую ветку. Он прислушался. И в самом деле послышался шорох крадущихся шагов. Ему бы проследить незаметно за ночным гостем, а он бросился вперед и в горячке с разгону налетел на ствол дерева. Из глаз брызнули искры, в голове загудело. Губавин упал и, выхватив пистолет, прохрипел:

— Стой! Стрелять буду!

В ответ из кустов бабахнуло. Пуля впилась в ствол, за которым он лежал. Тогда сержант и сам выстрелил, раз и второй, наугад, потому что не видел, куда целиться. А когда поднялся, вокруг стояла тишина. Месяц выкатился из-за облака, стало светлее, да сколько он ни присматривался, никого не заметил.

Губавин был в отчаянии. Обошел сад, хоть и понимал, что это напрасные хлопоты. Потом побежал звонить в райотдел.

— Эх, Губавин, Губавин! — Панин поскреб ногтем подбородок и вздохнул.

Подходили оперативники. Последним пришел Очеретный.

— Натоптано много, — сказал он. — Утром осмотрим. Но одна штучка уже сейчас стоит внимания. Вот выколупал…

— «Тетушка», — сказал Панин, покрутив в пальцах чуть приплюснутую пулю. — «Тетушка», семь и шестьдесят две сотых. Ларион Григорьевич, нужно провести немедленную экспертизу. Проследите лично!

— Лучшего поручения нашему Лариону нельзя и придумать, — шепнул Ремез на ухо Котову. — Прямым ходом на свидание с Людочкой.

Панин поднялся.

— Как чувствуете себя, Губавин? Сменить вас?

— Не стоит, товарищ капитан. Ничего с моим носом до утра не случится.

Вид у сержанта был виноватый.

Когда вышли в переулок, Котов придержал Панина за локоть.

— Посоветоваться нужно, Олекса Николаевич, — сказал он, провожая глазами «газик» Савицкого. — Когда не спится, всякая всячина лезет в голову.

— Мы только и делаем, что занимаемся всякой всячиной, — рассеянно отозвался Панин, обдумывая ночное происшествие.

Котов вкратце изложил давнюю историю в прикарпатском селе.

— Вот я и подумал, — закончил он уже без особого энтузиазма. — Чего не бывает…

— …Когда черт спит, а следователь смотрит в оба?

— Издеваешься?

— Нисколько. Ты же сам сказал: чего не бывает? Если и в самом деле это не химера, то где-то оно лежит?

— Хотел бы я знать, с чем его едят, это «оно», — пробормотал Ремез.

Сад серебрился в лунном свете. Расположен он был на склоне, потому-то и казалось, что стволы яблонь растут из земли наискось. Между деревьями пышно разросся бурьян. Через облепленную мхом ограду темнели кусты малины. Еще ниже, за железнодорожной насыпью, тускло поблескивали шифером крыши рыбацкого поселка; они заслоняли берег и половину лунной дорожки, которая пересекала плес речного залива.

Ремезу выпало осматривать нижнюю часть сада. Видно, оттого, что сразу за оградой был яр, где постоянно текла вода, яблони стояли тут роскошные, развесистые, переплетались ветвями. Внизу, изгибая на повороте длинный хвост, прогрохотал товарняк. Земля задрожала, отозвалась шелестом листвы. За грохотом и цоканьем колес на рельсах следователь не сразу услышал, что его зовут…

Панин стоял под яблоней, которая росла несколько в стороне за боковой стенкой гаража, кончиками пальцев держал завернутый в целлофан сверток. Котов кружил вокруг него с фотоаппаратом. Вспышки магния слепили глаза.

— Есть? — выдохнул Ремез.

— Есть, Жора, есть, — откликнулся Котов. — Как видишь, не зря я тебя из постели поднял. Подставь колено, дырку плохо снизу видно. Вот так… Потерпи, я еще разок. А у тебя, Олекса Николаевич, счастливая рука. С первого захода!

Котова распирало от радости. Панин еще раз оглядел дупло.

— Пусто, — сказал он. — Продолжим поиски?

— Не думаю, чтобы была потребность в еще одном тайнике, — возразил Котов. — Вон какая дырища! Туда не только этот сверток — что угодно можно засунуть.

Как ни хотелось скорее узнать, что в свертке, все же решили отложить осмотр до возвращения в райотдел.

Ночью по райотделу дежурил сам Журавко. Послав к Губавину оперативный наряд во главе с Очеретным, полковник позвонил Панину домой.

— Спишь? А в Тимирязевском стреляют. Поехал Очеретный, думаю, что и твой глаз не лишний. Разберись на месте, Олекса.

Полковник с нетерпением ждал возвращения наряда. Рассердился на Очеретного.

— Почему не сняли с поста Губавина?

— Там Панин, — оправдывался старший лейтенант.

— При чем тут Панин! Кто помощник дежурного по райотделу — вы или Панин? Утром Губавина ко мне! Слышите?.. Упустили. Снова упустили!

Очеретный показал пулю.

— Из токаревского, — сказал Журавко. — Панин прав.

Панина, приехавшего через полчаса, Журавко встретил раздраженным взглядом, хмуро кивнул вошедшим вслед за ним следователям.

— Знаю от Очеретного, — сказал он. — Что ты об этом думаешь?

— Не все знаете, Сергей Антонович. Есть кое-что новенькое. — Панин положил на стол сверток. — Котову пришло в голову поискать в саду. Тайник оказался в дупле.

— Ну-ну, — оживился полковник, кинув одобрительный взгляд на Котова.

Начальник уголовного розыска осторожно вытряхнул из целлофанового мешочка пачку бумаг. Сверху лежали письма без конвертов, написанные явно женской рукой. Котову даже показалось, что на него пахнуло дорогими духами. «Милый мой Гриша, — прочитал он, склонившись над столом, — я перестаю верить твоим обещаниям». Он резко выпрямился.

— Н-не понимаю…

Ремез боролся с желанием расхохотаться.

— Поляков прятал от жены письма любовницы, — сказал он. — Что же тут непонятного?

Под письмами лежала сберегательная книжка.

— На предъявителя, — сказал Панин. — Выходит, мы не все изъяли. Покойник держал ее отдельно, так сказать, на черный день.

Из сберегательной книжки выпала пожелтевшая фотокарточка. Она легла на стол обратной стороной, и хотя на ней не было дарственной надписи, Ремез не сомневался, что сейчас увидит автора писем. Но когда Панин перевернул фотографию, в комнате воцарилась тишина.

— Так вот что искал убийца! — неожиданно охрипшим голосом вскрикнул Котов.

С фотокарточки на них смотрел человек в черном мундире без погон, с гестаповской повязкой на рукаве. Правая рука поднята в фашистском приветствии, левая прижата к бедру, в глазах навыкате — нетерпение. Человек позировал явно с неохотой.

— Вишь, куда потянулась шерстяная ниточка! — Журавко обвел присутствующих взволнованным взглядом. — Поздравляю! Поворот, прямо скажем, неожиданный.

Ремезу было неловко перед Котовым за неуместную реплику о любовнице.

— Придется покопаться в поляковском прошлом, — сказал он, примирительно положив руку Котову на плечо. — Бывший полицай Поляков и человек на снимке — одного поля ягода. Это ясно. Почему он так старательно прятал фотокарточку — тоже ясно. Неясно другое. Зачем?

Журавко поднялся к себе и, наскоро побрившись, сел к телефону.

— Валентин Антонович? Журавко. Не хотел беспокоить ночью. Хотя, признаться, подмывало.

— Мог бы и побеспокоить. Как-никак мы оба Антоновичи. Слушаю.

— Слушать будешь, когда приеду. Можно?

С Бондарем, ответственным работником областной прокуратуры, Журавко был хорошо знаком. Их сыновья служили в свое время на одной пограничной заставе, и Глеб Бондарь участвовал в похоронах Юрия Журавко, погибшего от пули диверсанта.

По дороге на Пушкинскую полковник Журавко заскочил в Управление внутренних дел и доложил Колодяжному о ночных событиях.

— Это уже шаг вперед, — довольно сказал генерал. — Бондарь знает?.. В таком случае не теряй времени. И держи меня в курсе.

После встречи с Бондарем Журавко вызвал к себе Панина и Ремеза.

— Ну что, орлы, — сказал он, — пока что дело остается за нами. Само собой, коллеги с Пушкинской не будут сидеть сложа руки. Поднимут архивы и прочее… Мы ищем убийцу Полякова, остальное — не наша забота.