Картежник и бретер, игрок и дуэлянт - Борис Васильев

Полин, зарозовев, щечку подставила, я приложился к ней. Выпили мы по чарке, генерал о здоровье матушки с батюшкой расспрашивает, я что-то отвечаю, а сам, признаться, слушаю, о чем это внучка с бабушкой шепотом спорят.

- Ну что с тобой поделаешь, баловница! - в конце концов говорит генеральша Прасковья Васильевна с улыбкой.

И - громко, хотя прежде шептались. Будто для посторонних ушей сие предназначено.

А Полин, смотрю, вдруг резво этак на козлы лезет. И кричит мне оттуда:

- Ко мне - на коне!

Я вскакиваю на Лулу, подъезжаю к карете. Полин с козел протягивает мне руки, и я легко сажаю ее впереди себя.

- За нами! - командует Полин, как-то очень естественно и невесомо обнимая меня за шею правой рукой.

Скачем впереди на легкой рыси. Полин что-то говорит, я что-то отвечаю, странно ощущая, что сердце мое бьется столь же ровно, как билось до сих пор. И наплевать ему на то, что в моих объятьях - милая, хрупкая барышня...

* * *

Появились мы первыми - карета еще где-то позади громыхала. Родители уже встречали гостей на крыльце, а нас, передовых, увидев, батюшка поспешил навстречу и галантно принял в свои объятья мою то ли добычу, то ли спутницу. И осторожно поцеловал в щечку, хотя я был убежден, что таковое наше появление ему не очень-то понравилось. Брови выдали, заерзав на лбу.

Но раздвинул он их по местам, когда подъехала карета. И ничего никому не сказал, а уже на другой день в моей конюшне обнаружилась смирная лошадка, коей доселе здесь не было. А заодно и дамское седло. Видно, в Опенки бригадир мой за ними посылал.

- Так оно удобнее, - сказал он наезднице моей вчерашней следующим же утром. - Лошадка смирная, иноходец. Дамская, коли с седлом в комплекте.

Четыре дня пролетели в конных прогулках и разговорах. Полин отлично держалась в дамском седле, лошадка-иноходец отлично была выезжена, а я... Я почему-то непрестанно об Аничке думал. Скорее, не столько думал, сколько мечтал.

...Ах, кабы она сейчас подле моего стремени скакала... Не до разговоров бы нам было, Аничка моя...

Но мечты мечтами, а разговоры - разговорами. Сказать, что неинтересны они мне были, что с живостью не поддерживал я их, - значит неправду сказать. И поддерживал, и смеялся, и удивлялся, и... И радовался, искренне радовался, что - не один. Что рядом - живая, умненькая, бесстрашная и беззащитная одновременно... кузина. Двоюродная сестра любви моей.

- Вы торопитесь жить, Александр? Я часто ловлю себя на том, что тороплюсь. Что мне жаль стало часов, которые я трачу на сон. Я все время хочу жить. Все время, каждое мгновение! Бывало ли такое с вами?

- Не поручусь о прошлом, но и не заручусь на будущее.

Рассмеялась Полин. Искренний смех, звонкий, девичий, но... Но не колокольчик. Не колокольчик, серебром своим пробуждающий все силы и все желания ваши.

- Не торопи воспоминаний, но догоняй свою мечту? А если нет воспоминаний, но есть в тебе одна мечта?..

Хлестнула свою иноходную кобылку и помчалась вперед. Я Лулу-любимицу никогда не понуждаю следовать желаниям моим: она сама в них разбирается. А я ей обязан: жизнь мою она спасла, из великого оледенения вытащив. И я моей спасительнице только повод отдаю - сама разберется, куда, зачем и на каком аллюре. Умная лошадь - половина судьбы офицерской, как однажды мне батюшка сказал. Расчувствовался тогда бригадир.

И понесли нас кони куда-то. Лулу на полкорпуса позади иноходки держалась, гордясь отпущенным поводом, и так скакали мы по поникшим полям. И хотя осень сухою выдалась, утренние росы травы все же положили, листву с деревьев обрушили. Осень есть осень. Слезы года.

Я, признаться, так и не успел заметить, когда заяц порскнул из-под копыт кобылки-иноходки. Но лошадка заметила и испугалась. И рванулась в сторону, вдруг на дыбки вскинувшись и выбросив Полин из седла.

Это, так сказать, с точки зрения лошади. А с моей - Полин скорее не вылетела из дамского седла, а - выпорхнула, как птенчик выпархивает. И что поразительно - даже не вскрикнула при этом, хотя вскрикивать девицы прямо-таки обожают. И не столь важно, по какой именно причине: от испуга, боли, неожиданности или восторга, вдруг неистово всю натуру их охватившего. Важно, что вскрик девичий - всегда призыв. Требовательная полковая труба. В отсутствие представителей противоположного пола они, заметьте, почему-то не вскрикивают. Призывать некого.

А тут - было кому призыв адресовать, а - не вскрикнула. И, откровенно говоря, мне это молчаливое ее терпение очень тогда понравилось.

Я возле нее оказался, когда она еще встать не успела. Протянула руку, улыбнулась (по-моему, через силу улыбнулась, внезапный испуг превозмогая), и я помог ей подняться.

- Благодарю.

- За что же, Полин? За то, что не уследил за вами?

- Думаете, вас благодарю? - вдруг тихо сказала она. - Нет. Судьбу благодарю, что встретила вас.

Очень это серьезно, что ли, прозвучало, и я, признаться, растерялся. Молча подвел к иноходцу ( или - иноходке, как там по-русски полагается?..), молча усадил в седло. Она невесома была, как пушинка с одуванчика...

Записываю не ежедень, кусками, воспоминаниями... Нет, событиями время отмечая.

Вечерами мы тоже были вместе. Точнее, от старших отдельно, и на эту нашу отделенность никто из них вроде бы и внимания не обращал. Полководцы в отставке с орденоносными мундирами былые сражения вспоминали, взаимообидчиво споря порою, а матроны о чем-то уютно-семейном меж собою толковали, весьма даже согласно и миролюбиво. И нам предоставлялась полная возможность говорить, о чем душам нашим угодно тогда было.

-...Вы помянули о терпении, Полин? Терпение - наследие плоти нашей. Ожидание, когда пройдет боль, например.

- Вы говорите о телесном терпении, и в этом - правы. Но я имела в виду терпение души человеческой. Ждать терпеливо не когда что-либо пройдет, а когда - придет. Терпеть и верить, что наступит час откровения души...

- Признайтесь, вы тайно пишете стихи.

- Грешна ли? - Полин улыбается. - Но - в мечтах, не на бумаге. Проговариваю их себе самой, когда есть что проговаривать.

- Проговорите что-нибудь вслух. Для меня.

- Когда-нибудь... - Улыбка начинает таять, таять и исчезает окончательно. - Но - нет-нет-нет.

- Почему же "нет-нет-нет"? Вы не похожи на ломаку.

- Я - не медовый пряник. Увы.

Сознаюсь, я не очень ее понимал порою, а может быть, просто не решался понять. За три дня наших ежедневных прогулок Полин менялась на моих глазах. В ней исчезала непосредственность, но посредственностью она быть уже не умела или просто не желала и - странно замыкалась. Словно никак не могла решиться на какой-то уже внутренне решенный ею шаг и - съеживалась, ненавидя саму себя за эту нерешительность.