Дмитрий Ульянов - Борис Яроцкий

По указанию Ленина, Софья Николаевна Смидович активизировала доставку большевистских газет и брошюр на Крымский полуостров. Большинство посылок транзитом шло в Севастополь, но, как потом оказалось, далеко не все попадали по назначению. Большая посылка с новейшей партийной литературой пришла в Феодосию. Теперь было с чем ехать в гости к Деду. Хмелько нанял подводу у старого украинца-переселенца. Целый день в сумрачном прохладном сарае стругал бортовые доски, сделал их пустотелыми, заложил в них брошюры и книги, замазал, заклеил, перепачкал навозом. И подвода стала как подвода, ничем не отличалась от других. Переселенец долго смотрел на чудаковатого подрядчика и никак не мог взять в толк, почему старые доски ему не подошли.

Хмелько собирался выехать на рассвете, чтобы к ночи добраться на место. Но, как часто бывает, случилось непредвиденное. Поздно вечером пришел к нему Дмитрий Ильич, обрадованно сообщил, что он получил официальное разрешение выехать в Керчь по делам Пироговского общества. Представлялась новая возможность встретиться с рабочими.

Приглашение Пироговского общества выступить перед керченскими рабочими поступило по почте, и полицмейстер Попов снял с него копию. Дмитрию Ильичу при встрече не преминул сказать, что подобные лекции могут повредить деловой и общественной репутации доктора Ульянова. Внешне Дмитрий Ильич был спокоен, а в душе все кипело: демонстративная слежка выводила из равновесия, лишала покоя.

Но вот он в Керчи. Из барака, где проживали рабочие, вынесли скамейки. Под желтеющим тополем поставили стол. Многие уселись на кирпичах, камнях или просто на земле. Дмитрий Ильич рассказал собравшимся о причинах заболевания туберкулезом, а после, распрощавшись с устроителями встречи, заглянул в кофейное заведение Фукса, где его поджидал Дед. Он был довольно молод, по крайней мере, моложе Дмитрия Ильича. В свое время ему пришлось покинуть Петербург: за участие в забастовках его занесли в «черные списки», и он по совету товарищей переселился в Таврию. Егор Афанасьевич был болен туберкулезом в тяжелой форме. Дмитрий Ильич дал ему адрес знакомого ялтинского врача и посоветовал с лечением не мешкать.

В корчме было душно, как в парилке, и они вышли на свежий воздух. Мерцали звезды. С низины тянуло сыростью. Дед повел Дмитрия Ильича каким-то темным безлюдным переулком навстречу портовым огням, по дороге рассказывал о подготовке партийного собрания. Предстоит обсудить отношение к меньшевикам. Принятая резолюция будет выслана в Симферополь. Дед просил предупредить кого следует, чтобы резолюция попала к товарищу Ленину. А еще Дед сообщил, что рабочие завода Бухштаба готовят мощную забастовку.

Незаметно вышли к морю. Пора было расходиться. Здесь их могли увидеть полицейские.

Дмитрий Ильич расставался с Дедом как со старым другом, на прощанье еще раз напомнил, чтобы в Ялту он заглянул обязательно.

Поездка в Керчь многое дала Дмитрию Ильичу и прежде всего вселила уверенность, что рабочий класс, несмотря на репрессии, снова организован и серьезно готовится к новой революции. Теперь попасть бы в Севастополь, поговорить с революционно настроенными моряками. А их, судя по сведениям, было уже немало. За два года активной агитационной работы большевикам Ивану Лозинскому, Якову Гаврилову, Александру Веенко удалось сколотить ударные группы на кораблях «Иоанн Златоуст», «Синоп», «Три святителя», «Евстафий», «Пантелеймон», «Кагул», «Память Меркурия». Но в Севастополь можно было попасть только по специальному пропуску. Такой пропуск Дмитрию Ильичу не выдали.

Осенью 1911 года под видом координации действий лидеры меньшевиков и эсеров пригласили представителей большевистских групп на переговоры.

Для обсуждения этого предложения в Карантинной балке собрались Иван Лозинский, Яков Волик, Александр Веенко и Яков Гаврилов. Они понимали, что меньшевики и эсеры предложат ни много ни мало свое безраздельное руководство восстанием. А если восстание даст осечку, вину свалят на большевиков. Разве в седьмом году было не так? И тем не менее отмахиваться от переговоров не стоило. Можно пойти на компромисс по некоторым тактическим вопросам. Что же касается руководства, то им, большевикам, позиция ясна: восстанием должны руководить большевики.

Вскоре Яков Волик встретился с доктором Бирулей. Воркующий тон и обворожительная улыбка одного из авторитетных руководителей севастопольской эсеровской организации обманули неопытного матроса. Бируля рассказал гостю о своей партии, о ее особом отношении к крестьянству. И Яков Волик, сам бывший крестьянин Полтавской губернии, был до глубины души тронут словами Бирули.

Бируля пообещал матросам материальную помощь и попросил Волика, чтобы тот ему докладывал, как идет подготовка к восстанию.

Уже давно для моряков и солдат береговой службы не было тайной, что скоро Черноморский флот выступит с оружием в руках. Но если большевики строго выполняли все условия конспирации, то руководители местных меньшевистских и эсеровских организаций говорили об этом на своих собраниях во всеуслышание.

Слухи о восстании распространились по городу и по всему Крыму. Для революционеров дело принимало нежелательный оборот. Печальней всего было то, что практическая подготовка к вооруженному выступлению только начиналась. Боевые группы не знали своих конкретных задач. Время выступления определялось ориентировочно. Связь между боевыми группами кораблей отсутствовала.

И Лозинский садится за шифрованное письмо Ульянову. Он объясняет обстановку, которая к октябрю 1911 года сложилась на Черноморском флоте.

А МЫСЛИ В СЕВАСТОПОЛЕ…

Поездки по Феодосийскому уезду, а также по городам Таврии, включение все большего числа большевистских групп Крыма в орбиту подготовки вооруженного восстания на флоте оказали благотворное влияние на работу всего революционного подполья. К тому же Дмитрий Ильич попутно смог собрать обстоятельный материал медицинского характера.

Конечно, научно-медицинская деятельность не могла быть только прикрытием нелегальной партийной работы. И к своим обязанностям Дмитрий Ильич относился самым серьезным образом. Это был подвижнический труд ученого. Например, сбор данных о холере в одной только Кишлавской волости занял более месяца. Земству вначале была известна лишь общая цифра: в селе Кишлав в 1910 году от холеры умерло 49 человек. Село маленькое — около шестидесяти дворов. В каждом втором дворе покойник. Среди умерших много детей. Эпидемия коснулась в основном бедняков, прежде всего сезонных сельскохозяйственных рабочих. Во время эпидемии несколько семей из села Кишлав вернулись на родину, вернулись без предварительного карантина и тем самым создали угрозу заражения северных областей.